Смотрит, стая грифов приметила мертвецов и спустилась к ним. Только чудно: не едят они чистых гладких покойников — все клюют тело сапожника. Увидел брахман, что делают грифы, диву дался, понять ничего не может.

— Ну и дурные же эти грифы,— говорит.— Ели бы вперед тех, гладких. Что им за охота клевать сапожника? '

Случись так, что услыхал его гриф-старшой.

— Послушай, брахман,— зовет.— Иди-ка сюда. Я тебе скажу, если хочешь, где причина того, что тебе чудным кажется.

Подошел брахман к старому грифу и говорит:

— Хорошо. Я бы послушал, что ты мне можешь сказать. Старый гриф вырвал маховое перо из крыла и дает его брахману:

— Возьми и приставь его к глазам, вроде очков,— говорит,— а потом посмотри на этих покойников — увидишь, на что они похожи.

Поглядел на них брахман через перо и видит — все эти важные люди вовсе не люди, а разные твари: псы, кошки и прочее. Поглядел он, гриф его спрашивает:

— Ну, теперь ты их разглядел?

— Да, разглядел,— отвечает.

Тогда гриф ему говорит:

— Ну хорошо, теперь иди домой и взгляни на свою жену. Увидишь, кто она такая.

Вернулся брахман домой, жене и не показался, только взглянул тайком на нее и увидел, что она вовсе не человек, а сука. Стал он в уме раскидывать: «Какой же мне прок жить с собакой? Выходит, хорошо, что я отсюда ушел». И он отправился снова в чужие края.

Перо грифа он взял с собой. Шел, шел и пришел в одно место, а там в доме у сапожника собралось много народу. Увидел он столько людей, подошел и взглянул на них через перо. Видит — все звери. Сами сапожник с женой — собака и кошка. Одна дочка у них человеком оказалась.

Говорит брахман сапожнику и его жене:

— Покормите меня сегодня. Дайте чего найдется. У меня уже давно крошки во рту не было.

— Ты брахман, а мы сапожники — со шкурами павшей скотины дело имеем,— отвечают они оба сразу.— Разве мы смеем что-нибудь тебе предложить? 2

— Все равно,— говорит брахман.— Сегодня я буду есть все, что дадите.

— Хорошо,— отвечают.— Будешь есть — мы дадим.

Дали ему, что у них было. Он приготовил себе рис с подливой и поел. Как отдохнули после еды, брахман завел разговор.

— Есть у меня к вам одно дело,— говорит он сапожнику и его жене.— Хотите услышать?

— Хорошо,— отвечают они.— Скажи, сделай милость. Иначе как нам узнать, что у тебя на уме. Подойдет нам, скажем «да», не подойдет — не скажем «да».

— Дело вот какое,— говорит он.— Не отдадите вы за меня вашу дочку? Вот о чем я думаю.

Услыхали такое сапожник и его жена, дивятся. «Чудно,— думают.— Он ведь брахманской касты, а говорит, что хочет взять нашу дочку3. Непонятное дело. Полоумный он, что ли? Надо нам разузнать хорошенько, всерьез он этого хочет или пустое городит». А брахман говорит:

— Нет, я всерьез. Это не выдумка и не обман. Я хочу на вашей дочке жениться.

— Хорошо,— отвечают.— Только ты брахман, а она из касты сапожников — как же ты на ней женишься?

— Такая уж моя воля, почтенные,— говорит он. Ну они и отдали дочку, только сказали:

— Не забывай, ты берешь ее знаючи. Вот он и повел ее к себе домой.

Пришел с ней домой, а старую жену прибил и прочь выгнал, потому что она вправду была не человек. Просто Чандо дал ей такое тело, чтобы людей в обман вводить.

Вот и конец.

Жил-был раджа. Любил он людей одаривать, а все для того, чтобы на том свете ему было уготовано счастье. И жил-был байраги. Кормился он подаянием и никому ничего не дарил.

У раджи родни не было — одна только дочка, и жила она у него во дворце в верхних покоях.

Пришла радже пора умирать. Явилось, говорят, множество Джомраджей1. Вошли они, чтобы взять его с собой, и стали его жестоко бить. И бичевали его железными бичами. А дочка все видела из своих верхних покоев.

А байраги достался высокий почет. Они посадили его в паланкин и понесли. Увидела это дочка раджи и горько заплакала: ее-то отца солдаты Джомраджи жестоко мучили, когда уносили. Стала ее томить печаль и не оставляла ни днем ни ночью. Вот ее кто-то и спрашивает:

— Послушай, дочка раджи, я у тебя что-то спросить хочу. Есть у меня о чем поговорить.

А у нее все лицо слезами залито.

— Причина такая,— она говорит.— Отец мой занемог и умер. Джомраджи его потащили, а он идти не хотел, так они его жестоко побили железной палкой. Вот почему я каждый день плачу — мне его жалко. А байраги из вон той деревни достался высокий почет: они уложили его на кровать и понесли. Сам пойми: отец у меня был раджа, а байраги — нищий. Как же вышло, что Джомраджи ничуть не пожалели отца, когда его уносили?

— Отец у тебя, дочка, неправедный был,— ответил тот.— Он, слышь-ка, был раджа, и были у него подданные, а держал он их в бедности. Вот почему Джомраджи его били железом. А байраги никому ничего не сделал.

В одной деревне, говорят, жили молодые муж с женой. Потом жена умерла. Она умерла, а муж утешиться не может. Дни и ночи проводит в тоске и слезах. Все ходит туда, где жену сожгли 1, и плачет там день и ночь напролет.

Услышал, говорят, его плач то ли Исор, то ли другой кто, явился к нему и спрашивает:

— Послушай, сынок, ты о чем плачешь?

— Исор отнял у меня мою супругу,— отвечает он,— Здесь мы ее сожгли. С тоски по ней я и плачу,

— Не плачь,— говорит тот. А парень ему отвечает:

— Нет, батюшка, не перестану я плакать.

— Ладно,— говорит тот.— А увидеть ее ты хочешь?

— Да,— отвечает.— Я бы хотел ее увидеть, если ты мне ее покажешь.

Тогда тот сказал:

— Пойдем, я ее тебе покажу.

И тогда он повел его далеко-далеко, прямо в тот мир.

— Сядь здесь,— говорит.— Сейчас ты ее увидишь.

Тут, говорят, он и вправду увидел: пляшут какие-то люди.

— Узнаешь жену? — тот его спрашивает.

— Да,— отвечает парень,— узнаю. Только рот у нее черный.

— Верно,—говорит тот.— Вспомни сам: вы огонь ей ко рту подносили2, потому и рот у нее почернел.

Подбежал муж к жене, обнял ее, и так они встретились. Только ушел-то он отсюда не умерши, потому с ним там обходились не как со своим.

— Вернись назад,— сказала ему жена.— Я закопала браслет за очагом. Принеси его сюда.

Пришел парень домой, начал шарить за очагом, тут его змея в руку ужалила, и он умер. Так они снова встретились.

Вот и конец.

Хемесири-кания жила в джунглях. Она раскачивалась на качелях, что висели на большом баньяне. Бхимсен пришел к ней в обличье ребенка.

— Раскачай меня посильней! — кричит Хемесири-кания.

— Где мне? Я ведь маленький.

— Тогда покачай тихонько,— говорит Хемесири-кания. Бхимсен толкнул качели, и они стали раскачиваться все сильней и сильней. Хемесири-кания испугалась. «Ой, я падаю»,— думает. Но Бхимсен поймал ее. Страсть охватила ее, и она попросила его прийти к ней.

— Я несу двенадцатилетний обет воздержания,— ответил он.

Но желание у нее было так велико, что от одной его силы родилось дитя. Только родилось, сразу же встало и пошло прямо к отцу, волоча за собой послед и пуповину. Бхимсен говорит:

— Иди назад к матери. Кто ты мне такой? Так на земле стали рождаться дети.

Хемесири-кания пошла к Бхагавану и сказала ему, что женщинам плохо придется, если дети будут родиться от одного только желания. Тогда Бхагаван и установил: чтобы родился ребенок, сперва надо сойтись мужчине и женщине.

Шел брахман из деревни в деревню. Идет он и видит: парни теленка зарезали и пекут на угольях мясо. Брахман им говорит:

— Позор вам, убийцы! Вы убили священное животное и хотите его есть1.Бросьте мясо и омойте тела ваши в реке. Тогда вы от скверны очиститесь.

Парни засмеялись в ответ и говорят: