Сбитый ас.
Художник нашел единственно правдивый образ.
Он не издевается над переступающим порог жизни человеком, пусть даже врагом.
Дейнека — русский.
Он мужествен, суров, но не фанатически жесток и не злобен. И поэтому его холст еще страшней в своей открытости. Мы до боли ощущаем не наступивший миг столкновения ворога с чужой землей.
Конец один.
Вспомним «Окраину Москвы», «Оборону Севастополя», «Сгоревшую деревню», и у нас не останется сомнений по поводу позиции автора картин.
Он ненавидит врага.
Но Дейнека не становится от этого бесчеловечным. Святая ненависть дает ему силу зримо показать причинность конца агрессора.
Спаленная Отчизна, пепелища родных мест, оплеванная земля, которую возмечтали поработить эти «сверхчеловеки», с иголочки одетые, выбритые, аккуратно стриженные, пахнущие одеколоном, снабженные первоклассной техникой.
Они забыли только об одном — что война, кроме сражения железа, есть еще и битва духовных сил народов.
И вот здесь был заложен крах блицкрига.
«Сбитый ас» бесконечно современен.
Его силуэт напоминает нам о событиях совсем недавних, о зловещих просчетах, о неисполненных надеждах людей, возомнивших себя выше других…
Но вернемся к искусству Дейнеки…
Обгоревшие цветы, шуршащие на ветру, сожженный ковыль, ржавые откосы глины. Взирая на пронзительный по своей провидческой силе холст, еще и еще раз горько задумываешься над той удивительной легкостью, с которой некоторые мудрые стратеги повергают целые континенты под удар новой, более страшной катастрофы.
Ведь «Сбитый ас» — это еще и пророческий намек на те катаклизмы, которые ждут любого агрессора, посягнувшего на наш образ жизни.
Картина еще раз подтверждает, что искусство, «принадлежащее своему времени», — бессмертно.
Оно рождает ассоциации, будит мысль, заставляет биться сердце зрителя.
Сгоревшая деревня.
Смертная тоска аса написана рукою художника-гражданина, кисть и палитра которого были отданы служению Родине. В картинах Дейнеки нет недомолвок, двусмыслиц или, упаси бог, бессмыслиц, столь модных для искусства модерна.
С редкой, поражающей четкостью и остротой чувствовал мастер ритм эпохи, силуэт нови. Особенно поражают сегодня герои, населяющие «планету Дейнеки», — мускулистые, смелые, гордые.
Художник шагал открытой им новой дорогой. Пусть некоторые искусствоведы находят ранние истоки его творчества на западе. Не стоит спорить об этом.
Далеко ушел сам Александр Александрович от почерка своих молодых холстов. С годами живопись стала сложнее, палитра солнечней, кисть мягче и острей.
Так неотразимо просты мастера итальянского Ренессанса Доменико Венециано, Пьеро делла Франческа…
Как любил их Дейнека.
В его мастерской рядом с холстами и скульптурами можно было увидеть великолепные репродукции с картин Луки Синьорелли, Микеланджело, Мантеньи.
Александр Александрович — художник величайшей культуры.
Он сочетал природный ум уроженца славного города Курска — и любил называть себя курянином — с поистине европейской широтой вкуса, пониманием современного интерьера, дизайна.
Помню, как-то вечером после рабочего дня он рассказывал мне, как много сделали Матисс, Пикассо, Леже для современного костюма, архитектуры…
В этом ощущении всемирного хода искусства, во всеохватно-сти Дейнеки, сочетающейся у него с величайшей принципиальностью, гражданской чистотой, прямотой, и сложился, наверное, тот уникальный художник, который создал свой, дейнековский, тип героя — героя нашей страны…
Искусство. Каким необъятным кажется оно в руках мастера.
И каким жалким, смятым, уродливым, утверждающим лишь свое ничтожество становится оно, когда даже талантливый художник воспевает не свой народ и Отчизну, а лишь себя.
Тогда это не взор свободной птицы, видящей мир во всем волшебном сверкании бытия, а взгляд червяка, ползущего по корням гигантского дерева жизни и со своего «червякового» ракурса ощущающего мир во всей его странной суетной детальности.
Вот откуда рождаются цинизм, полное пренебрежение к гармонии, красоте.
В этом сложная простота расшифровки любых проявлений формализма XX века, в основе которого — эгоизм, дилетантство, эпатаж.
Если импрессионисты показали человеку мир, отраженный в зеркале пленэра, то уже через полвека художники-модернисты это дивное зеркало разбили.
И люди с ужасом увидели мир, схожий с осколками вдребезги истерзанного стекла. На полотнах формалистов двадцатых годов цельность восприятия была погублена, растолчена и искромсана, растоптана во имя, казалось бы, передовой мысли — отразить экспрессию, динамику нови.
Характерны, поучительны черновики Дейнеки к статьям, которые я увидел в архиве мастера.
Порою на отдельном листке бумаги простым грифельным карандашом крупным почерком отлита, как в бронзе, ясная фраза.
Художник не брал в руки карандаш или перо, не выносив в сердце, глубоко не пережив взволновавшую его идею, не осознав ее полностью.
Этот принцип характерен вообще для творчества Александра Александровича, которое имело очень определенное и сложившееся с годами правило.
Началом любого холста был взволновавший мастера жизненный факт, импульс, зажигавший искру. Дальше пламя замысла зажигало душу художника. Порою этот процесс эмоционального накопления горючего был длителен.
Затем, после окончательно сложившейся пластической формулы, живописец готовил рисунок, каркас композиционного сложного решения.
И вот наступал момент творческого взрыва — Дейнека фантастически стремительно писал холст.
Это было похоже на удар молнии.
Некоторые полотна Дейнеки созданы за несколько часов. Вспомните. Знаменитая «Оборона Петрограда», по рассказам современников, написана меньше чем за две недели!
Вдумайтесь: за две недели. А это — шедевр!
Вдова художника вспоминает, что портрет «Юного конструктора» утром еще представлял собою чистый холст. Вечером, когда Елена Павловна вернулась с работы, картина была написана…
Бродя сегодня по выставке работ Дейнеки, как бы ощущаешь этот радостный акт сотворения…
И какой бы трагической ни была картина, видна чеканная простота, с которой она написана.
Душевная открытость, честность, взволнованность автора мгновенно передаются зрителю, словно участвующему и вновь переживающему светлые и горькие страницы летописи нашей Родины. Равнодушных на выставке нет!
Магический кристалл гения Дейнеки был глубоко гражданствен. Любые поэтические явления, самые интимные по звучанию темы всегда обретают под кистью мастера яркую очерчен-ность во времени.
Глядя на его холсты, всегда скажешь: это двадцатые, тридцатые, сороковые годы.
Так точны состояние, характеры, силуэты полотен мастера.
— Композиция, — говорил Дейнека, — имеет много правил, но я помню главное правило искусства, что художественное произведение имеет свойство показать явление глубже, цельнее, внутренне убедительнее, чем это может сделать голый жизненный случай…
… Факт — случай — шедевр искусства. Сколько энергии, лирической взволнованности, наконец, богатства души, поэтического полета нужно иметь в запасе, чтобы так понять смысл, ключ, причинность жизненных явлений. Да, дорога к шедевру — это путь труда, требовательности отбора, владение тончайшим чувством рисунка, цвета, колорита.
— Я желал найти новую красоту, новый пластический язык, — сказал однажды художник, — и эта новь, большая, юная, требовала новых ритмов, новых живописных планов.
Обостренный «пластический слух» давал тот накал остроты, неповторимость силуэта, рождал удивительно острый правдивый стиль. Реалистический и романтический. Лирический и гражданственный. Стиль Дейнеки.
