Как-то летним вечером 1911 года двадцатидвухлетний ВМ повстречал на вечеринке в гребном клубе прелестную студентку факультета искусств. Ее звали Анна де Воохт, и была она смешанных кровей. Ее мать родилась на острове Суматра и к тому же была мусульманкой. Отец – правительственный чиновник на службе в Голландской Индии. В свое время их свадьбе воспротивился своенравный правитель этого острова, возжелавший выдать девушку за собственного сына. И несмотря на то, что свадьба все-таки состоялась и брак продержался пять лет, принц не ослабил хватки и в конце концов одержал победу. После развода отец Анны перебрался на Яву. Мать вышла замуж за сына правителя и как-то пропала из виду. Анна отправилась с бабушкой (матерью отца) в Голландию и жила теперь с ней в окрестностях Рейсвейка.

ВМ был тогда типичным неопытным юношей, застенчивым интровертом: казалось, он не был склонен ни к романтическим влюбленностям, ни к эротическим наслаждениям. Но все же страсть вспыхнула в их сердцах, более того – спустя всего несколько месяцев после начала этой пылкой liason [3]Анна забеременела. Ее отец – он продолжал работать на Яве, но время от времени, будто привидение, наведывался в Голландию – пришел в ярость от легкомыслия дочери. Но его гнев был недолог, и скоро он примирился с мыслью, что она упорхнет к своему замухрышке жениху, выйдет замуж за субъекта, по всей очевидности, распущенного и безвольного, за никудышного бездельника. Отец, однако же, потребовал, чтобы дочь обратилась в католичество. Анна охотно согласилась, ведь она и сама не видела смысла исповедовать ислам в тихом пригороде Гааги. Что касается ВМ, то отец заставлял его ходить к мессе пятнадцать лет кряду, и теперь он не верил ни в какого бога, но благоразумно удержался от того, чтобы признаться в этом господину де Воохту.

Свадьбу справили поздней весной 1912 года. Поскольку у ВМ не было ни гроша, голубков приютила бабушка индонезийской невесты. Чтобы продолжать свои занятия архитектурой в Делфте, ВМ должен был каждый день ездить на велосипеде вдоль нескончаемых полей по размытым дождем дорогам. Но он не ограничивался тем, что мотался как челнок между Рейсвейком и Делфтом; частенько он с удовольствием сворачивал к Роттердаму. ВМ намеревался принять участие в национальном студенческом конкурсе на лучшую картину года и тему себе избрал такую, которая выдавала в нем серьезные амбиции: интерьер собора Святого Лаврентия.

Между тем пришло время сдавать выпускные экзамены в технологическом институте, и он с треском провалился. Разъяренный Хенрикус ван Меегерен тем не менее согласился одолжить сыну денег, чтобы он мог проучиться в институте еще год, но лишь на условиях, достойных самого свирепого ростовщика: ВМ обязывался вернуть долг отцу с процентами, платя в рассрочку из тех денег, которые он заработает в течение следующих десяти лет. И все же ВМ принял эти кабальные условия, дабы выиграть время. Между тем выяснилось, что отец пребывает в бешенстве еще и по другой причине: брат ВМ Херман, желая, как видно, насолить отцу и любым путем настоять на своем, то есть избежать принятия священнического сана, в своей наглости дошел до того, что заболел и умер.

Известие о преждевременной кончине Хермана надолго опечалило ВМ. Ему понадобилось немного времени, чтобы осознать, что и его собственная жизнь катится под откос. Юная жена совсем недавно родила мальчика (Жака), экзамены завершились бесславным провалом, и он влез в непосильные долги, заняв денег у отца. Ему грозила полная катастрофа. Но когда уже казалось, что будущее беспросветно, картина, которой он долгие месяцы денно и нощно отдавал свои силы, – «Собор Святого Лаврентия», словно вышедший прямо из мастерской XVII века, – произвела весьма благоприятное впечатление на членов жюри, ярых приверженцев традиционного голландского стиля. Ко всеобщему удивлению, ВМ получил вожделенную золотую медаль. Его успех произвел фурор, потому что он был единственным студентом из всех участников состязания, не записанным в художественную школу. Благодаря престижности премии ВМ смог продать «Собор Святого Лаврентия» за тысячу гульденов – сумму в 1913 году весьма значительную для юного и неизвестного живописца.

В последовавшие за этим месяцы ВМ, к своему удовольствию, обнаружил, что его картины пользуются большим спросом, так что он мог все выше поднимать цены. Более того, его считали новой надеждой голландского искусства. Гордый и приободренный, уверенный в своей гениальности, он решил навсегда оставить карьеру архитектора, которой, впрочем, еще и не начал. Он даже отказался от повторной попытки сдать экзамены в технологическом институте. Отец был вне себя. Вместо этого ВМ сдал экстерном экзамены в гаагской Академии изящных искусств, и 4 августа 1914 года – в тот самый день, когда Англия объявила войну Германии, – ему удалось получить диплом с одной лишь неудовлетворительной отметкой – по портретной живописи. Ему сразу же предложили должность преподавателя в академии: предложение льстило и было весьма заманчиво, прежде всего потому, что такое удачное место гарантировало бы финансовую стабильность. Вот только, взяв на себя подобные обязательства, он не смог бы уделять творчеству столько времени, сколько хотелось. Скрепя сердце он отказался. Но ему было только двадцать пять лет, и впереди маячило то, что казалось наивному ВМ блестящим будущим.

В конце 1914 года ассистент профессора Гипса из Делфта был призван в армию, и Гипс пригласил молодого ВМ занять его место. На этот раз ВМ дал согласие, правда, лишь временное: должность была гораздо менее обременительной, нежели та, в академии, от которой он только что отказался; кроме того, его манила перспектива перебраться в Делфт, на родину великого Вермеера. Так что, проведя лето в курортном местечке Схевенинген, он убедил жену – которая только что родила дочку Инес – снять квартиру в Делфте. Правда, жалованье ассистента было крайне невысоким, а картины, которые ему удавалось продать, приносили весьма скромные доходы, не превышавшие порой и тридцатой доли той суммы, что он получил за «Собор Святого Лаврентия». Жизнь в Делфте, как выяснилось, была очень дорогой, неоплаченные счета множились, и у ВМ порой не оставалось ни гульдена в кармане. Он дошел до того, что заложил в ломбарде золотую медаль, завоеванную на конкурсе.

Именно тогда он тайно принялся за работу над копией «Собора Святого Лаврентия». Когда Анна обнаружила это и спросила, что он затевает, ВМ непринужденно заявил: раз оригинал принес ему тысячу гульденов, то почему же копия должна стоить меньше? Иначе говоря, он собирается выдать ее за оригинал и продать одному иностранному коллекционеру, который намерен уехать из Делфта и которому ВМ с олимпийским спокойствием скажет, что в свое время продал копию картины, сохранив для себя подлинник. Он оправдывался, утверждая, будто тут нет никакого обмана и картина ничуть не разочарует покупателя, хотя тот, впрочем, никогда и не узнает, что приобрел копию. Эстетическое удовольствие, получаемое покупателем от обладания картиной, есть единственный объективный критерий оценки в подобном деле. Если клиент доволен, подлинная история картины становится совершенно несущественной.

К несчастью для ВМ, Анна заставила его сказать покупателю правду, так что с продажи копии удалось заработать лишь жалкие 40 гульденов. Как бы там ни было, несколько месяцев спустя ВМ впервые смог выставить свои работы в галерее Гааги, и тогда один торговец, некий ван дер Вилк, предложил ему жалованье в 60 гульденов за четыре картины в месяц, беря на себя к тому же расходы на покупку холстов и красок. Их сотрудничество продлилось до 1916 года, когда ВМ сумел устроить свою первую персональную выставку в Делфте – благодаря предприимчивости жены, убедившей родственников и друзей помочь деньгами и затем всем вместе прийти на ее открытие. Там были представлены работы акварелью, маслом, рисунки карандашом, тушью и углем. Темы оказались различными: уснувший мальчик, жена в будуаре, церкви и соборы, сельские пейзажи, купальщики на пляже. Разностороннее дарование, может быть, даже чересчур. И отзывы были хорошими, и все картины удалось продать – по большей части родственникам, но не только.