Поле мы пересекли минут за пять, и я, отправив Тушканчика и Саламандра осмотреть вторую машину, с остальными пошел к месту авиакатастрофы. Боеприпасы взрываться уже перестали, но керосин ещё полыхал, и мы устроились под стеной одного из разрушенных домов. Адреналин, переполнявший нас во время боя, постепенно сходил на «нет», нас, что называется, «отпускало». И, как всегда в такие моменты, я просто наслаждался покоем. Раскинулся на коврике-скатке, ноги расположил на каком-то камне, рюкзак — под голову, и — отдыхать. Первым, минут через пять «отпустило» Говоруна, как обычно, не говоря ни слова, он поднялся, отряхнул брюки и принялся собирать хворост. Немного странно — разводить костёр, сидя в нескольких метрах от полыхающих сотен литров авиационного керосина, но такова уж наша жизнь — целиком состоит из странностей и нелепостей. Взять хотя бы нас, Следопытов — по старым временам наши функции несколько министерств тащило: и МВД с ФСБ и министерством обороны со всеми их спецназами; разведкой ценных ресурсов, наверное, тоже специальная «контора» заведовала. А у нас каждый Следопыт — «и швец, и жнец и всем вам трындец»! Да ещё и внешней политикой занимаемся. И распусканием слухов…

Вспомнился мне тут на днях один из первых моих рейдов в Столицу. Вместе с отцом тогда поехали. Уровень радиации к тому времени уже упал заметно, десять лет прошло всё-таки. И большинство «горячих» мест на схемы и карты нанесли. И я очень хорошо запомнил, как мы остановились километрах в двух от развалин Университета, на высоченной круче над рекой, и я высмотрел в бинокль странное здание вдалеке, стоявшее напротив какой-то гигантской статуи, и спросил у отца что это такое, то он взял бинокль, долго всматривался, а потом выматерился в полголоса и ответил:

— А это, сынок, наш «Атомный дом». Раньше у японцев в Хиросиме был, а теперь и у нас. А раньше это собор был. Не любил я его, а оно вон как получилось… — и понуро пошёл к «уазику».

В тот раз меня ещё удивило, что приехали мы не за автоматами или электроникой, а за карандашами! Несколько часов попетляв по развалинам, наша маленькая колонна, состоящая из двух «уазиков» и «шишиги» [59]выехала на Садовое кольцо.

— Сухаревка, — сказал отец. — Хорошо, что почти все дома вокруг старые, дореволюционные. Видишь, Илья, только верхние этажи ударной волной снесло. Фонит, конечно, изрядно до сих пор, — он бросил взгляд на счётчик Гейгера, прикреплённый к лобовому стеклу с внешней стороны, — но проехать можно.

Потом мы вылезли из машин, и он сказал, обращаясь к Огарку и Приснопамятному, двум Следопытам, приехавшим на «УАЗе» — «буханке»:

— Видите, двухэтажный дом? Второй слева? Вам — туда. Первый подъезд после арки. Первый этаж — кафе, второй — магазин рыбацких товаров. Там, если мне память не изменяет, слева — туристическое снаряжение, ножи и обувь, а справа — лески, удочки-крючки. За работу!

Когда мужики, молча кивнув, сели в свою «буханку» и стали пробираться между остовами сгоревших в пламени ядерного взрыва машин к цели, он посмотрел на остальных и скомандовал:

— А мы направо! В подвале этого дома книжный был.

Я посмотрел на большой грязно-серый дом, на фасаде которого зиял огромный, от первого этажа до крыши, проём.

— Бать, а зачем нам книжный, у нас и своих книг дома хватает? — тихонько спросил я его, тиская в руках свой первый «военный» автомат.

— Книг, Илюшка, боюсь, там немного осталось. Если не сгорели, то сгнили давно. А вот канцелярщина нам ох, как нужна. Детям в школах писать нечем и не на чем. А там карандаши, чернила, краски. И бумага хорошая, мелованная. В штабеле, да в хорошей упаковке могла сохраниться. Если крысы не сожрали.

Когда мы вошли, оглушительно хрустя битым стеклом, сплошняком покрывавшим каменный пол, в огромный зал, я спросил:

— Па, а это главный магазин в Москве был, да?

Отец усмехнулся:

— Нет, главный раз в десять больше… Был… А это так — обычный торговый центр. Ты пока вон, часы с пола собери и фляжки. Тут отдел мужских подарков раньше был при входе. А я с мужиками пока в подвал спущусь, посмотрю, как там.

Через минуту где-то внизу раздались звонкие удары, а затем — дребезг разбитого стекла.

Минут пятнадцать я осторожно, чтобы не истрепать перчатки, разгребал залежи стекла и костей и складывал добычу в крепкий холщёвый мешок.

— Илюха, иди сюда! — донёсся издалека радостный голос отца.

Я бросил взгляд на ещё не собранный хабар и пошёл на голос. Длинная лестница со странными ребристыми ступенями, уходящая вниз, в глубину подвала, где метались отсветы фонарей.

— Давай смелее, сына. Поможешь мелочь собирать.

Я включил свой фонарь и последовал совету отца. Обширное помещение с низким потолком размерами не уступало, пожалуй, ангару в Думаново. И всю правую сторону занимали шкафы.

— Да, Илюша это и есть нормальный книжный магазин.

Я сравнил увиденное с книжной лавкой в Медном и слегка обалдел. Я не мог поверить, что пространство, на котором с лёгкостью встанут два, а то и три, «камаза», занято одними книгами.

— Пойдём, посмотрим вместе, — отец крепко взял меня за локоть и подтолкнул к шкафам.

«Отечественная фантастика», — гласила большая табличка на одном из шкафов.

— Па, это что, целый шкаф фантастики?

— Не шкаф, а ряд.

— Это как же всё прочитать-то? — оторопел я.

— А всё подряд читать не нужно. Только хорошие книги… — задумчиво пробормотал отец. Затем, словно очнувшись, продолжил уже другим тоном. — Ты иди, мужикам пока помоги, а я тут покопаюсь. Вдруг чего стоящее найду.

И действительно нашёл, мы потом ещё раз ездили, уже специально за книгами.

— Илья, кружку давай! — пока я предавался воспоминаниям, ребята уже сварганили костерок и даже вскипятили воды и заварили «северный чай» — смесь из иван-чая, зверобоя, и ещё десятка трав, добавляемых по воле «изготовителя». «Травяной» мне всегда нравился больше, чем «морковный» [60]и, судя по запаху, долетавшему от прикрытого крышкой котелка, все присутствующие разделяли мои вкусы. «И чабрец есть, прям, как я люблю!» — подумал я, доставая из рюкзака кружку. Из того самого «книжного» магазина, кстати. Может это она, лежа под моей головой, воспоминания навеяла? Как знать…

Заурчал мотор, и к нам на втором «тигре» подъехали остальные ребята.

— Илья, ты с Андреичем связаться не хочешь? — поинтересовался высунувшийся из окна пассажирской двери Саламандр.

Отхлебнув из кружки, я ответил:

— Не, пока не хочу — торопиться уже некуда. Чай допью, на пожарище, — кивок в сторону горящего вертолёта, — станцую, и вот тогда уже можно будет.

— Как знаешь… Ты командир… — в недоумении протянул Серёга. — А тебе втыка не будет?

— Устанут втыкать. Лучше кружку давай, а то чай закончится.

Все моё нежелание общаться с Виталь Андреичем прямо сейчас проистекало оттого, что у меня возникло ощущение, словно мы упустили из виду нечто важное. Что-то такое, что должно развернуть перед нами картинку во всей её красоте… Но эта малость пока ускользала от меня.

Ни Тушканчик, ни Саламандр упрашивать себя не заставили, а вылезли из машины и присоединились к чаепитию:

— Вот, кому вареньица к чаю, — спросил Сергей, достав из рюкзака стеклянную банку. — «Венгерское», на сахаре.

В наших краях «венгерскими» называли все стеклянные банки с металлической винтовой крышкой. Отец объяснял, что давным-давно, когда он ещё был ребёнком, в таких банках к нам в страну из Венгрии привозили всякие консервированные компоты, вот и прилипло, как говорится, на века. Интересно то, что эти банки в какое-то время стали весьма ценной добычей — уж больно удобно в них домашние заготовки делать. У нас, Следопытов, в них даже продукты для сухих пайков расфасовывают. Понятно, что наиболее опытные на «охоту за банками» не ходили, а вот молодняк в дачные посёлки посылали. Похоже, что Саламандр сам недавно из категории «баночников» вышел, но вот наличие у него варенья на сахаре — это интересно!