Делать людям было нечего, пойти некуда. В обоих направлениях берег заканчивался огромными коралловыми скалами — изломанными, острыми, совершенно непреодолимыми. Йема показал Гектору террасы, высеченные в склоне холма. Там островитяне выращивали рис, а выше по склонам сажали фруктовые деревья. Узкая тропка вела мимо огородов в густой сосновый лес, который тянулся до самой вершины холма. Деревня казалась совершенно отрезанной от остального мира.

Побывав на рисовых полях, Гектор наконец понял, где все женщины и дети. Они трудились на полях. И хотя Гектора сопровождал староста, но стоило ему появиться, как они бросились врассыпную, подобно пугливым оленям, и бежали до самой опушки леса. Оттуда они потом с интересом разглядывали незнакомца. Насколько Гектор мог различить с такого большого расстояния, на женщинах были такие же, как на мужчинах, простые балахоны, и Йема знаками объяснил ему, что ночью некоторые из них прокрадываются обратно в свои хижины, но с первым же лучом солнца уходят, опасаясь, что чужие войдут в деревню.

— Они считают нас жадной саранчой, — печально сказал Жак, когда Гектор рассказал ему об увиденном. — Мужчины все еще таскают нам корзины с едой. Но с каждым днем все меньше. Вчера кончилась свинина, сегодня яйца. Думаю, сами жители деревни ходят голодные.

Гектор бросил взгляд на пляж, где на песке без пользы лежали лодки. Время шло к полудню, но никто из местных не собирался в море.

— Они предпочтут голодать, чем ослушаться своего «вождя» и наловить рыбы, — сказал Гектор.

— Не будь Дана с его разящим гарпуном, мы бы тоже скоро стали голодать, — заметил Жак.

Каждое утро на заре мискито брал гарпун, садился в самое легкое в управлении деревенское каноэ и отправлялся к рифу. Всякий раз он привозил богатый улов — часто рыбы были яркой окраски, с оранжевыми, фиолетовыми и желтыми узорами. Их легко было бить в кристально-чистой воде.

— Они очень боятся своего Та-иня, — сказал Изреель, подходя к друзьям. Ему надоело безделье, и он полчаса отрабатывал выпады и удары, шаги и повороты, упражняясь со своим палашом до седьмого пота.

— А еще они словно бы видеть не могли того, как ты вытанцовывал со своим мечом, размахивая им налево-направо. Опустили головы в полном смятении, — заметил Жак, кивнув на нескольких островитян, которые сидели скрестив ноги на расстеленных неподалеку парусах «Николаса». Они нашивали заплаты там, где парусина порвалась, и чинили и стягивали ослабшие ликтросы. Рядом расположились парусный мастер и его помощник. Время от времени кто-то из них вставал и лениво подходил к кому-то из местных, чтобы дать указания или проверить качество работы. Ни тот ни другой ни разу не взяли в руки иглу.

— А что затевает этот негодяй? — сказал Жак.

Пират по имени Домине, тот самый, которого выпороли за кражу воды, оставил своих приятелей, развалившихся на песке, и направился к занятым починкой парусов островитянам. Пройдя по расстеленной парусине, он направился к одному туземцу, совершенно поглощенному работой. Подойдя, Домине наклонился, выдернул из его волос заколку, которая поддерживала узел на макушке, повернулся и потрусил к своим дружкам. Он победоносно поднял трофей, а друзья приветствовали его радостными криками. Ставший его жертвой островитянин поднял голову, изумленно и встревожено озираясь, на лице его отразился ужас. Потом он очень медленно, словно раздумывая, стоит это делать или нет, встал на ноги и последовал за Домине. Он протянул руку, жестом прося вернуть ему заколку.

Домине уже дошел до своих приятелей и теперь нагло помахивал украденной заколкой, дразня рыбака. Тот просительно дотронулся до его руки. Домине злобно отдернул свою руку, а потом грубо отпихнул мужчину ладонью, выкрикнув:

— Хватит!

И генуэзец снова принялся хвастаться добычей перед друзьями. Но упрямый хозяин заколки, попятившийся от сильного толчка в грудь, не унимался. Он приблизился к Домине во второй раз. Без всякой грубости, но при этом решительно он попытался отобрать заколку у Домине. Дружки посмеивались: вот, мол, щуплый коротышка — а пирату от него не отвязаться. В конце концов, раззадоренный их подначками, Домине размахнулся и ударил островитянина. Тот упал, но сразу же поднялся и снова пошел на своего обидчика. Разъяренный буканьер переложил заколку в левую руку, а правой вытащил из-за пазухи нож, который носил в кожаных ножнах на шее. Это был не обычный рабочий нож моряка, а тонкий, смертоносный стилет. С угрожающим рыком Домине помахивал своим оружием перед досаждавшим ему деревенщиной. Пираты пришли в восторг от такого развлечения и громко загалдели. Воодушевившись одобрением товарищей, Домине поднял зажатую в левой руке заколку и стал дразнить ею туземца. Когда тот приблизился, он сделал выпад, вынудив островитянина отшатнуться от стилета. Домине куражился: неожиданно делал шаги то в одну сторону, то в другую, издевательски скалился, протягивал заколку — и тут же отдергивал руку, выставляя клинок перед собой.

Но рыбак не сдавался. Он отступал, но потом снова наступал. В конце концов зрители начали терять интерес к этой бестолковой возне.

— Давай, подколи его! — крикнул один.

— Только не повреди ему ту руку, которой он шьет паруса! — добавил другой под общий хохот.

Издевка на лице Домине сменилась сосредоточенностью. Он перестал дергаться, принял стойку убийцы, готовящегося к решительному удару. Стилет он теперь держал на уровне бедра.

Гектор понимал, к чему все идет, но был слишком далеко, чтобы вмешаться. Как только жертва в следующий раз приблизится, кинжал Домине вонзится островитянину в низ живота — кровь будет не остановить. Гектор отчаянно искал взглядом Итона, надеясь, что тот положит конец смертельной забаве. Капитан стоял неподалеку, но, судя по кровожадному вниманию, с каким он взирал на происходившее, он и не думал лишать себя столь захватывающего зрелища.

Рыбак вновь подошел к Домине. Теперь он вел себя намного осторожнее, потому что понял, что противник настроен решительно. Домине поджал губы и прищурился, примериваясь. В очередной раз протянув рыбаку заколку, он быстро шагнул к нему и резко выбросил вперед руку со сжатым в ней стилетом.

Дальше случилось что-то странное: пока стилет стремительно двигался к животу островитянина, тот уклонился, повернулся, вытянул обе руки и крепко ухватил Домине за предплечье. Пират не мог остановить выпад и продолжал двигаться, а противник рванул его за руку вперед и вниз. Потеряв равновесие, Домине, перевернувшись в воздухе через плечо, полетел наземь.

Он шлепнулся на спину, да так сильно, что из него едва дух не вышибло. Зрители изумленно затихли. Посрамленный Домине с трудом поднялся на ноги. В руке он по-прежнему держал стилет. В ярости он бросился на противника, размахивая ножом, стремясь запугать его. Рыбак проворно отступил в сторону, уходя от укола тонкого клинка. Домине по инерции проскочил мимо, а старик левой ногой сильно пнул его в поясницу. Домине взвыл от мощного удара по почкам, споткнулся и упал ничком.

— Черт возьми! Как он это делает? — выпалил Гектор. Он оглянулся было на Пану, который еще минуту назад стоял позади него, но, кинув взор через плечо, юноша увидел, что тот опустился на колени и припал к земле. Сначала Гектор подумал, что переводчику внезапно стало плохо, но тут он заметил, что все жители деревни, которые до этого чинили паруса, тоже пали ниц. Коленопреклоненными фигурками был усеян весь берег.

Осмотревшись, Гектор увидел на фоне зеленой бамбуковой стены человека, облаченного в какие-то странные доспехи, из чешуек и пластин. Тело закрывало нечто вроде передника из множества наложенных один на другой металлических дисков. Щитки из такого же материала защищали плечи, руки, бедра и голени. Ноги в длинных белых чулках были обуты в плетеные сандалии на толстой подошве. За широкий пояс были заткнуты два меча, один — в три фута длиной, другой — покороче. Но не оружие, не облачение, напоминающее военную форму, не сверкающая металлом и лаком чешуя привлекли внимание Гектора. В правой руке человек сжимал знамя с древком длиной примерно в девять футов. Полотнище было прямоугольным — в высоту больше, чем в ширину — и закреплено распоркой так, что эмблема на флаге была видна даже в безветренную погоду.