Меллах, еврейский квартал, располагался в глубине лабиринта узких улочек в тылу дворцового города, и парнишка, проводник Гектора, получал страшное удовольствие, объясняя, что название сие означает «место соли», поскольку еврейским мясникам вменено в обязанность засаливать головы предателей, прежде чем эти головы будут выставлены на городских воротах. Юнцу к тому же удалось заблудиться, и только следуя за незнакомым человеком в черной еврейской ермолке и плаще, при этом босоногом — мальчик объяснил, что евреи ходят босыми по повелению Мулая, — они наконец добрались до ворот в стене, окружающей еврейское гетто. Здесь Гектора и его провожатого впустили, получив небольшую мзду.

Дом Йосефа Маймарана стоял в конце узкого проулка, а неказистую, некрашеную дверь, слишком заглубленную в стену, легко было не заметить. Неказистый вид дома вполне соответствовал таковой же внешности его владельца, который встретил и приветствовал гостей весьма настороженно. Маймарану было никак не меньше шестидесяти, и столь печального лица Гектор, пожалуй, никогда еще не видел. Под скорбными глазами лежали глубокие тени, а уголки маленького рта под выступающим носом, всегда опущенные, изображали вечное уныние. Гектору пришлось напомнить себе, что Йосеф Маймаран, по словам Аллена, — один из богатейших людей Марокко. Его богатство помогло Мулаю прийти к власти, и он был признанным главой еврейской общины. Это значило, что ему не привыкать ходить по острию ножа. Нередко, когда Мулай нуждался в деньгах, от Маймарана ждали, что он извлечет средства из кошельков своих товарищей-евреев, и он не смел даже заикнуться о возвращении хотя бы гроша из суммы, одолженной императору: ведь попробуй он заикнуться, тут же попал бы в лапы Черных стражей.

— Я пришел поговорить о пленниках с французской галеры «Святой Герасим», — осторожно начал Гектор. — Император повелел мне помогать вам в переговорах об их выкупе.

— А разве я этого не знаю? — ответил Маймаран, который делал свои деньги на том, что всегда был осведомлен о самых последних прихотях императора.

— Еще он пожелал иметь осадное орудие, подобное тому, что находилось на галере, и для этого мне поручено получить сведения от пленных.

— И вам это удалось?

— Пока нет. И я подумал, нельзя ли уменьшить величину их выкупа в обмен на сотрудничество в этом деле.

— Это предположение чревато, — заметил еврей и, глядя на молодого ирландца, стоящего перед ним, подумал, понимает ли этот молодой человек, как может разъяриться Мулай, узнав, что его лишили полного выкупа?

— Шон Аллен полагает, что вы сумеете предложить другой выход.

Маймаран сделал вид, что обдумывает предложение. На самом же деле он уже решил увильнуть от всякого решения. И он развел руками, изобразив беспомощность.

— На данный момент я даже не знаю, чем могу быть вам полезен. Мне слишком мало известно об этом. Не мешало бы выяснить побольше о пленных французах — нужны любые подробности, которые помогли бы мне подсчитать размер выкупа.

Гектор огорчился.

— А не стоит ли связаться с другими посредниками? Некий Пьекур, старший у этих пленных, дважды просил меня, чтобы кто-нибудь послал весть об их пленении в Алжир. Очевидно, там есть кто-то — некий Ифраим Коэн, который может ускорить их освобождение.

На этот раз нерешительность Маймарана была вполне искренней. Предложение Гектора удивило его. Конечно, Маймаран знал, что в Алжире делами и переговорами о выкупах ведает семья Коэн. Он уже входил с этими людьми в сношения, хотя не по выкупам, а по торговым делам. И снова еврей проявил осторожность.

— А этот Пьекур сообщил вам, по какой именно причине нужно снестись именно с Ифраимом Коэном?

— Нет. Он только просил, чтобы кто-нибудь связался с ним.

— Странно…

«Это очень странно, — подумал Маймаран, — что какой-то комит из французского Галерного корпуса хорошо знает, кто есть кто среди главных посредников по выкупам в Алжире».

— Опять-таки, не кажется ли вам, что об этих французах следует узнать побольше? Один из моих помощников посетит их и, оценив величину выкупа — он в этих делах знаток, — доложит мне. Пока же советую вам разузнать о них все, что сможете. Вы же сами сказали, что такова воля императора — чтобы вы действовали как посредник, не так ли?

Последним замечанием Маймаран возложил всю ответственность на Гектора и на этом закончил беседу.

Луис Диас сидел в кабинете Шона Аллена, когда туда вернулся Гектор, и усмешка на лице испанца мало соответствовала разочарованию в голосе оружейника.

— Только-только император пожелал получить разрушитель крепостей, — говорил Аллен, — и вот тебе на: вдруг извещает, что ему желательно устроить огненную фантазию. Это значит, что нам придется потратить часть наших малых запасов пистольного пороха и для опытов с бомбами его останется еще меньше.

Гектор испугался.

— Неужели император хочет выстрелить кем-то из пушки?

Диас громко рассмеялся.

— С чего ты взял?

— В алжирском баньо турки-стражники обвиняли нас в фантазиях, если мы делали или говорили что-то неподобающее.

— Здесь, слава богу, под «фантазией» понимают совсем другое, — успокоил оружейник. — Здесь устраивают такую «фантазию», от которой наш друг, помешанный на лошадях, приходит в восторг. В ней участвует множество весьма возбужденных всадников, гарцующих на лошадях и палящих из ружей в воздух. Это эффектно и расточительно. Называется Лааб аль-Баруд, или Пороховая игра, и требует уймы пороха.

Луис Диас ухмыльнулся еще шире.

— Шон, хватит ворчать. Наш молодой друг заслужил выходной — пусть отдохнет от этой продымленной дыры. Я возьму его и его товарищей посмотреть на представление. А тем временем, будьте так добры, выдайте мне полбочонка хорошего пистольного пороха, чтобы я без лишних проволочек доставил его в королевские конюшни. Фантазия назначена на сегодня, после вечерней молитвы. На болтовню не осталось времени.

Когда Гектор с товарищами под водительством Диаса двинулись прочь от арсенала, а за ними по пятам шел слуга, ведущий мула, груженного драгоценным порохом, Диас продолжал с не меньшим воодушевлением:

— Фантазия — воистину нечто необыкновенное. Вы никогда ничего подобного не видели. Две или три сотни первоклассных всадников на самых лучших лошадях в мире…

Они подошли к дороге, проложенной над головами пленных христиан, и Диас посоветовал ждать здесь.

— Это самое лучшее место для тех, кто хочет увидеть наше представление. На подготовку уйдет часа два, не меньше, а вы тем временем можете провести время с вашими бывшими дружками по галере. Сегодня ведь нерабочий день, и у них тоже выходной. Однако оставьте здесь кого-нибудь, пусть держит ваши места, потому что скоро сюда набежит целая толпа.

Остался Дан, а Гектор с Карпом и Бурдоном спустились в низину и направились к той арке, где помещалась команда «Герасима». Они задумали подвергнуть Пьекура перекрестному допросу, но когда добрались до камеры, некий угрюмый обитатель сообщил им, что комита нет, равно как нет и начальника гребцов. И никто из французов не мог сказать, куда они подевались. У Гектора создалось такое впечатление, что команде было приказано не отвечать ни на какие вопросы и всячески препятствовать ему, Гектору, если он вновь объявится здесь со своими вопросами. Только Бурдон, когда вору удалось разговорить своих соотечественников — они его не узнали, — смог выяснить, что комит и начальник гребцов отправились к мессе.

— Стало быть, у них там, в последней арке, устроена тайная часовня. Служат два француза-священника. А в Мекнес они приехали, чтобы вызволить из плена еще каких-то французов. Мулай заставляет их ждать уже несколько месяцев и что-то темнит насчет размера выкупа. А они тем временем устраивают тайные службы. И комит и еще два человека с галеры теперь как раз там.

— Карп, пойдем-ка в часовню, посмотрим? — попросил Гектор. — Кажется, одному мне являться туда опасно. Жак, а ты, пожалуй, постоишь снаружи да поглядишь. Предупредишь нас, если заметишь, что ловушка может захлопнуться.