— Что будет, если я ей не понравлюсь? — спросила Дори, когда они готовились к поездке на Кейп.
Они быстро поженились, чтобы облегчить возвращение в Штаты. Дори получила работу учителя немецкого языка в местной школе.
— Ты со мной разведешься? Ты выбросишь меня на улицу? Даже это не сработает. Я тебя предупреждала, ты никогда от меня не избавишься. Дай мне твой ключ, — потребовала она.
Дори подержала ключ, который протянул ей Лайон, над спичкой и вернула его.
— Ну-ка попробуй.
Лайон усмехнулся и подошел к двери. Он сунул ключ в замок, но ключ не поворачивался. Подошла Дори со стаканом воды со льдом. Буквально на минуту опустила ключ в воду, потом достала и подула на него. После этого она попробовала открыть дверь. Ключ сработал безупречно. Настолько безупречно, что Лайону просто пришлось перецеловать ее всю, несмотря на то что, когда он ее целовал, ему казалось, что он пьет печаль. Он знал, что никогда не освободится от того, что стояло между ними. Не то чтобы он этого хотел, да и никогда не захочет.
Лайон взял машину напрокат, чтобы они с Дори могли поехать навестить Вайолет. Стояла поздняя осень, ноябрь, и погода была отвратительной. Они были заняты устройством своей квартиры, начинали работать и занимались своей жизнью. И на все это уходило так много времени, что визит к бабушке Лайона все откладывался и откладывался. Лайон испытывал чувство ужаса по мере приближения дня визита. Он не мог представить себе обеих женщин, которых любил, в одной комнате.
Осень была холоднее, чем обычно. В день поездки скользкие дороги были покрыты ледком, падал легкий снежок и на небе клубились облака. Волосы у Дори отросли и торчали коротким ежиком, отчего она выглядела моложе, нежели была. Лайон не думал о том, что она спала с другим мужчиной, с тем немецким солдатом, или, если уж на то пошло, с кем-нибудь еще. Не больше, чем он думал о том, что она добывала еду из отбросов, или о том, что она смыкала руки на шейке младенца, чтобы его мать не нашли и не убили. Он не думал о тех двух шрамах, что пересекали ее живот. И если ему доводилось случайно коснуться их, она быстро отводила его руки.
— А я знаю, как идти по снегу босиком и не обморозить ноги, — заметила Дори светским тоном.
Плохая погода и гололед ее отнюдь не тревожили. Ей нравились дальние поездки. Ей нравился Массачусетс. Темные леса, и заледеневшие поля, и копны сена на них, и то, что практически везде можно было получить хорошую чашку кофе.
— Нужно сосредоточиться и понизить свое кровяное давление, и тогда не так уж и больно. Да боль почти совсем и не чувствуешь. Как комар укусил.
Дори приоделась в честь посещения бабушки Лайона. На ней было ее выходное черное платье и маленькое колечко с бриллиантом в платине, купленное Лайоном в Берлине.
— Может, они его сняли с руки мертвой женщины, — заметила Дори в магазине. — Это легко сделать, даже если руки и распухли. Просто берешь камень и разбиваешь кости.
Теперь же она вытянула руку и посмотрела на свое кольцо так, будто оно было намного больше и намного красивее, чем на самом деле. Она улыбнулась Лайону.
— На мне оно хорошо смотрится.
Что касается Вайолет, она ожидала самого худшего. Она предполагала, что Лайон не приезжал к ней из-за жены. Она увидит, как обстоят дела на самом деле, только встретившись с этой его женой.
И ей придется сказать ему, что она думает, просто потому, что вот так уж она создана.
Она знала, как проверять людей. На ужин она приготовила палтуса с фасолью и хлеб с патокой — блюда, которые сама терпеть не могла. А еще она вбухала туда соли горстями и побольше перца, просто чтобы испытать жену Лайона. Подушку на кресле в гостиной, где будет сидеть ее гостья, она набила колючками, крапивой и соломой. На донышко кофейной чашки, стоящей у прибора Дори, она положила камешки. Дверь в уборную оставила открытой, чтобы там все как следует выстыло и чтобы у любого вошедшего внутрь замерзла задница. И наконец, в мансарде Вайолет убрала доску, закрывавшую пчелиный рой, устроившийся на зиму под стропилами. Пусть Лайон с новобрачной поспят там сегодня ночью, если смогут.
Вайолет Вест проделала все это потому, что любила Лайона так, как больше никого на свете, разве что умершего отца Лайона, которого она любила с той же яростной страстью. Она хотела для него всего, и никто не мог убедить ее в том, что он вовсе не обладал исключительным правом на все хорошее в этом мире.
— Я рад, что меня ты не так любишь, — говаривал, бывало, ее муж Джордж. — Очень даже благодарен. Правда-правда.
— Что ты такое говоришь? Ты же знаешь, я люблю тебя, — каждый раз сразу же отвечала она.
И это было правдой, но все же не совсем. Эта любовь была не такой, какой она любила Лайона, а потом его сына, Лайона-младшего, своего внука, любовь всей своей жизни.
Когда машина въезжала во двор по длинной грязной подъездной дороге, с веток старой груши осыпались последние плоды. Нехороший знак, лишний раз уверилась Вайолет. По какому-нибудь другому случаю она бы уже собрала последние морозоустойчивые груши и испекла в печи пудинг с сухарями или грушевый пирог, но праздновать было нечего, и хлеб с патокой вполне сойдет. Вайолет стояла во дворе и приветственно махала.
Когда они подъехали поближе, Лайон ужаснулся, увидев, в каком состоянии дом: побелка совсем облупилась с дощатой обшивки стен, труба покосилась, старая лошадь в поле с трудом передвигала ноги по скользкому льду, груша так изогнулась, что ветки доставали до земли. В последний раз он был здесь, когда хоронили деда, перед отправкой в Германию, до того, как его мир изменился. И уж точно бабушка тогда не выглядела такой старой. Он вдруг обнаружил, что боится — она поскользнется на ледяной тропинке, пока идет к ним навстречу. Что сломает ребро или ногу или еще что-нибудь похуже. А что, если такое случится с ней, пока она тут совсем одна? Кто спасет ее? Кто будет знать? Старая лошадь Бобби? Барни Кросби, который приходит, чтобы нарубить ей дров?
— Она уже меня ненавидит, — сказала Дори перед тем, как вышли из машины.
Уже издалека она заметила фиолетовое родимое пятно на лице Вайолет Вест и поняла, что могло послужить причиной ожесточения. Те, кто несовершенен, часто бывают сердитыми. Дори знала это по собственному опыту.
— Она смотрит на меня и видит еврейку, укравшую тебя.
— Моя бабушка не такая.
Бабушка Лайона сама выучила алгебру и геометрию, чтобы помогать ему делать уроки. Когда он подал документы в Гарвард, она поехала вместе с ним на автобусе в Бостон и три часа сидела на автобусной станции, поджидая его.
— Все так делают, — сказала Дори.
Когда Лайон сгреб бабушку в объятия, у него было чувство, что в этот самый момент время пролетает мимо него. Глаза Вайолет были мутными. Зрение у нее ухудшалось, и она никому ничего не говорила, потому что кому до этого было дело, кроме нее самой? Когда ей представили Дори, Вайолет поманила ее, чтобы рассмотреть поближе. Дори удивила ее, поцеловав прямо туда, где было родимое пятно.
— Не беспокойтесь, — прошептала Дори. — Я поделюсь им.
Или, по крайней мере, именно эти слова послышались Вайолет.
— Ты ведь наверняка голодный.
Вайолет взяла внука за руку.
— Почему бы тебе не завести Бобби в сарай вместо меня, — бросила она Дори через плечо. — А у меня будет минутка поговорить с Лайоном.
Лайон посмотрел на жену, душа у него разрывалась на части. Там стояла Дори в своем выходном черном платье, в туфельках на высоких каблуках. А тут была его бабушка, тянувшая его к дому.
— Не беспокойся, — махнула им рукой Дори. — Я умею управляться с лошадьми.
Лайон вошел и начал накрывать на стол, как делал всегда, когда был дома. Но на этот раз все было по-другому. В доме было так холодно, что Лайон не стал снимать пальто. Все тарелки были покрыты тонким слоем грязи.
Вайолет стояла у окна. Свет был голубым светом ноября, день торопился скатиться в ночь. Вайолет видела Дори в поле, заросшем душистым горошком. Бобби был вообще-то на редкость упрямой лошадью. Начать с того, что он кусался, ну и всегда не торопился, черт бы его побрал. Он был упрямой скотиной, которую невозможно было сдвинуть с места. Пожалуй, именно за это Вайолет его и любила. Но удивительно, как только Дори хлопнула в ладоши, Бобби направился прямиком к ней. Она накинула веревку ему на шею и повела в сарай.
