– Вам этого знать не надо.
Милбэнк резко втянул в себя воздух.
– Прошлым вечером я наблюдал, как вы танцевали с Эммой. Бог мой, что, собственно, происходит? Ведь у вас не может быть к ней личного интереса!
– Почему бы нет?
– Зачем вам такая девушка, как Эмма? Приданое ее вам наверняка не нужно.
Николай выгнул золотистую бровь:
– Вы считаете, что, кроме приданого, Эмме больше нечего предложить мужчине?
– Этого я не говорил, - поспешил возразить Адам. Лицо Николая осталось невозмутимым, но в голосе прозвучало презрение:
– Сезон вскоре закончится. Как обычно, за бортом останется несколько богатых невест, недостаточно приглядных, чтобы найти себе мужа. Они с радостью осчастливят вас своими пухлыми ручками. Если вам нужны деньги, женитесь на одной из них. Но держитесь подальше от Эммы Стоукхерст.
– Черта с два я вас послушаюсь! - Подбородок Адама задрожал то ли от гнева, то ли от страха, то ли от взрывчатой смеси того и другого. - Я собираюсь попытать счастья с Эммой. Я, видите ли, люблю ее. А теперь убирайтесь из моего дома и никогда не возвращайтесь.
Губы Николая искривились в леденящей усмешке. Как бы убедительно ни играл Милбэнк свою роль, Николай видел насквозь все его притворство и фальшь.
– Думаю, вы меня не вполне поняли, - почти промурлыкал он.
– Если вы пытаетесь меня запугать…
– Я не оставляю вам выбора в отношении Эммы. Никаких визитов, никакой переписки, никаких тайных свиданий! Если вы попытаетесь увидеться с ней, вы причините себе ненужные мучения.
– Так вы мне угрожаете?
Всякие следы насмешки исчезли с лица Николая. С беспощадной суровостью он ответил:
– Обещаю превратить вашу жизнь в такой ад, что вы проклянете свою мать за то, что она вас на свет родила.
Казалось, воздух в комнате сгущался из-за исходивших от хозяина досады и неудовлетворенности. Спокойно выжидая, Николай с наслаждением наблюдал за очевидной внутренней борьбой Милбэнка между страхом и алчностью. Милбэнк был трусливым шакалом: он жаждал заполучить Эмму вместе с ее деньгами, но не хотел рисковать своей безопасностью.
Кровь бросилась Милбэнку в лицо.
– Я много слышал насчет разрушенных вами судеб. Наслышан о вашей жестокости… и свирепости. Если вы осмелитесь причинить вред Эмме, я вас убью!
– Никому не будет причинено никакого вреда, пока вы будете следовать моим пожеланиям.
– Зачем вам это? - хрипло произнес Милбэнк. - Каковы ваши намерения насчет Эммы? Я имею право знать!
– Во всем, что касается Эммы Стоукхерст, у вас больше нет никаких прав. - Николай поклонился с изысканной грацией и удалился, оставив дрожащего от ярости Адама Милбэнка в полной растерянности.
***
Весело насвистывая, Эмма вошла в холл лондонского дома Стоукхерстов, расположенного на берегу Темзы. Июньское утро выдалось прохладным, и верховая прогулка по Гайд-парку взбодрила и доставила ей удовольствие, хотя ее лошадь, красивая, но нервная двухлетка, была почти неуправляема. Раскрасневшаяся от быстрой езды, Эмма, едва войдя в холл, на ходу расстегнула короткий жакет амазонки.
– Мисс Эмма! - Дворецкий подал ей на серебряном подносе запечатанное письмо. - Оно пришло совсем недавно.
– Спасибо, Сеймур. Любопытно, от кого… - Она смолкла, узнав мелкий, идеально ровный почерк. Письмо было от Адама. Сердце девушки от волнения забилось чаще, и она быстро взглянула на дворецкого. - Папа или Тася знают о нем?
– Никто из них его не видел, - признался тот. Эмма улыбнулась ему самой обаятельной улыбкой:
– Не думаю, что есть необходимость сообщать им об этом. Не правда ли?
– Мисс Эмма, если вы просите меня обмануть их…
– Сеймур, ради всего святого, я не прошу вас лгать кому-либо. Просто не упоминайте об этом, пока вас не спросят. Ладно?
Он еле слышно вздохнул:
– Да, мисс.
– Вы чудный, замечательный человек! - Эмма обвила руками потрясенного дворецкого, на миг крепко сжав его в объятиях, и помчалась наверх, в свою комнату, чтобы поскорее в уединении прочитать письмо.
Она заперла дверь на ключ и бросилась на постель, не обращая внимания на кусочки засохшей грязи, посыпавшейся с юбок и сапожек на вышитое покрывало. Сломав коричневую восковую печать, она развернула письмо и нежно погладила кончиком пальца первые строчки:
"Моя дорогая Эмма!
Хотелось бы мне найти слова, чтобы передать, как сильно я тебя люблю".
Эмма на секунду остановилась и прижала письмо к губам.
– Адам, - прошептала она, и слезы счастья выступили у нее на глазах. Однако когда она возобновила чтение, улыбка постепенно сползла с ее лица и кровь отхлынула от щек.
"За последние месяцы жизнь подарила мне счастливые мгновения: я узнал тебя, испытал несказанную радость изредка держать тебя в объятиях. С глубочайшим сожалением… нет, с отчаянием… пришлось мне осознать, что какие бы то ни было отношения между нами невозможны. Твой отец никогда их не одобрит. Я понял, что мне должно распрощаться с мечтой о счастье, лишь бы не подвергнуть тебя жизни, полной лишений и жертв. Трудно быть бескорыстным, любовь моя, но честь обязывает меня вернуть тебе свободу. Я покидаю Англию и не знаю, когда вернусь.
Не жди меня. Мое самое заветное желание, чтобы ты однажды нашла свое счастье с тем, кто сможет обеспечить тебя так, как того хочет твой отец. В заключение я говорю тебе не до свидания, а прощай.
Вечно твой Адам".
На минуту в голове у Эммы помутилось, она ощутила огромную пустоту, за которой маячила страшная боль, грозившая поглотить ее целиком. "О Боже! Нет, я этого не вынесу…" Она перекатилась на бок, судорожно прижимая к груди письмо и пытаясь вздохнуть. Глаза ее были сухими. Ей было слишком больно, чтобы плакать. "Адам, ты не должен покидать меня… Ты же сказал, что будешь ждать. Ты сказал…" У нее перехватило горло. Она не замечала, что затаила дыхание, пока воздух вдруг не ворвался ей в легкие… Один вдох… другой…
– Адам!
Она задохнулась его именем и смолкла, в отчаянии думая, сможет ли еще хоть когда-нибудь что-либо чувствовать.
***
Люк лежал на ковре перед камином, глядя в огонь. Тася прильнула к его груди. Они понемножку отпивали бренди из одного бокала, время от времени целуясь, чтобы разделить наслаждение его вкусом к ароматом. Гостиная, примыкавшая к их личным покоям, была наполнена золотистым сиянием и отблесками горящих поленьев.
– Где наши дети? - спросил Люк.
Тася медленно крутанула бренди в сужающемся кверху бокале и предложила ему еще глоток, осторожно наклонив край хрусталя к его губам.
– Мальчики играют в детской. Скоро время их вечернего купания. Полагаю, мне пора отправиться к ним.
– Погоди немного. - Большая теплая ладонь мужа слегка сжала ее руку повыше локтя. - Сейчас самая лучшая пора дня… Вечер, и мы с тобой одни.
Тася засмеялась и потыкалась носом в нежное местечко под его колючим подбородком.
– Мне правда надо пойти помочь няне, а то мальчишки расплещут всю воду. Кроме того, я хочу посмотреть, как там Эмма. Она весь день сидит, запершись в своей комнате. Я велела повару отправить ей наверх ужин, но не знаю, притронулась ли она к нему.
Люк слегка нахмурился.
– Наверное, тоскует по этому Милбэнку.
– Возможно.
– Я был уверен, что она уже переболела этим и не думает о нем. Мы можем что-то предпринять, чтобы ускорить ее выздоровление?
– Ты явно никогда не страдал от мук безответной любви, - сухо заметила Тася.
– Страдал. Из-за тебя.
– Едва ли! Ты решил, что любишь меня, и уже два дня спустя заявился ко мне в постель.
