На самом же деле все обстояло совсем не так просто и не так однозначно. Вот, например, что писал о Чичагове граф Ф. П. Толстой [52], известный независимостью суждений:

«Павел Васильевич Чичагов был человек умный и образованный. Будучи прямого характера, он был удивительно свободен и, как ни один из других министров, прост в обращении и разговорах с государем и царской семьей.

Зная свое преимущество над знатными придворными льстецами как по наукам, образованию, так и по прямоте и твердости характера, Чичагов обращался с ними с большим невниманием, а с иными даже с пренебрежением, за что, конечно, был ненавидим почти всем придворным миром и всей пустой высокомерной знатью; но император Александр Павлович и императрица Елизавета Алексеевна его очень любили» [144. С. 534–535].

А кто-то из современников Чичагова видел в нем фигуру трагическую и даже отмеченную печатью рока.

«Наконец, третьи полагали причину его жизненных неудач в собственном его характере. К числу последних принадлежал и Барклай, ибо и в его собственном характере было немало черт, свойственных Павлу Васильевичу» [8. С. 456].

Генерал А. П. Ермолов писал о П. В. Чичагове так:

«Я не мог не видеть превосходства ума его, точности рассуждений и совершенного знания обстоятельств. Упругий нрав его, колкий язык и оскорбительная для многих прямота сделали ему много неприятностей» [2. С. 247].

Чичагов также симпатизировал и Михаилу Богдановичу, и Ермолову, видя некую параллель в своей судьбе с их собственными.

Сдача дел произошла быстро. После этого «Чичагов сошел с военного поприща и на оном уже более не являлся» [96. С. 11].

5 (17) февраля 1813 года Барклай-де-Толли докладывал М. И. Кутузову:

«По числу наличных здесь в полках людей армия сия носит только одно название, составляя, впрочем, не более как отряд: большая часть полков, ей принадлежащих, находится в отдаленных корпусах и отрядах, кои по отдаленности своей не имеют даже и нужного сообщения, — многие бригады не в своем виде, так что один полк или батальон его находится здесь, а другие в отдаленных корпусах и отрядах, некоторые же пошли в расформировку» [41. С. 43].

Желая исправить создавшуюся ситуацию, Барклай-де-Толли предлагал следующее:

«Посему для сохранения в армии возможного устройства, не благоугодно ли будет Вашей Светлости приказать или только отделенные от своих бригад присоединить к оным, или же из остающихся здесь разных бригад составить бригады новые, ибо если далее будут оставаться в теперешнем их положении, то, не имея должного наблюдения за внутренним их управлением, как и начальников, собственно им назначенных, и переходя из рук в руки, могут сии войска, наконец, вовсе исчезнуть. Все сие имею честь предать в благорассмотрение Вашей Светлости и испрашиваю Вашего разрешения» [41. С. 43].

С этого момента между Барклаем-де-Толли и М. И. Кутузовым установилась регулярная служебная переписка. В двадцатых числах марта крепость Торн была уже тесно обложена, и 28 марта (9 апреля) начались осадные работы. Михаил Богданович сообщал Кутузову обо всем: о вылазках противника, об ответных контратаках, о подготовке армии к длительной осаде, хотя для нее явно не хватало войск, а также пороха, гранат, бомб и крупнокалиберных орудий.

Гарнизон Торна состоял из четырех тысяч баварцев и полутора тысяч французов под командованием бригадного генерала Пуатвена.

Город был окружен мощной крепостной стеной с башнями, валом, рвами с водой и бастионами. На левом берегу Вислы находился замок с еще более толстыми стенами, прикрытый артиллерией из крепости и батареей на речном острове Пац. Замок с крепостью соединялся мостом, но лед снес этот мост и теперь сообщение между гарнизонами поддерживалось с помощью лодок.

Осадная артиллерия Барклая-де-Толли насчитывала 38 орудий: это были 12-фунтовые пушки и 50-фунтовые мортиры. Как только все необходимое поступило, начались интенсивные бомбардировки крепости, сочетавшиеся с атаками господствующих высот. Так, за 1–2 (13–14) апреля по крепости было выпущено почти пять тысяч бомб из мортир и около двух тысяч пушечных ядер.

В следующие дни люди инженер-генерала К. И. Оппермана подвели траншеи вплотную к крепости, и это заставило осажденных начать переговоры о сдаче. В итоге, 4(16) апреля 1813 года они приняли все условия капитуляции, согласно которой крепость была сдана через два дня.

Оставшиеся невредимыми солдаты и офицеры гарнизона, сдав оружие, получили дозволение отправиться в Баварию с обязательством не воевать больше в кампанию 1813 года. Было захвачено 52 орудия, более десяти тысяч ружей и значительный запас провианта. При этом русские потеряли лишь 28 человек убитыми и 167 — ранеными. После этого 3-я армия двинулась в Силезию, на соединение с основными силами.

Наградой Барклаю-де-Толли стали орден Святого Александра Невского с алмазами и 50 тысяч рублей.

По прибытии 6 (18) апреля в город Бунцлау император Александр I и Главнокомандующий князь Кутузов расположились здесь, как рассчитывалось, на четыре дня. Но именно здесь уже тяжело больной генерал-фельдмаршал «тихо угас на лаврах» [111. С. 272]. Его тело было «по высочайшему повелению отправлено в Санкт-Петербург, дабы быть погребено со всеми высокому званию его и навеки незабвенным Отечеству оказанным услугам подобающими почестями» [24. С. 311].

После этого — 16 (28) апреля — армию возглавил генерал от кавалерии граф Витгенштейн, «имя коего гремело среди других с яркою славою “Защитника Петрова града”» [111. С. 272]. Пруссаки согласились с этим решением императора Александра, а вот генералы Тормасов и Милорадович «отказались служить под его командой, ссылаясь на свое старшинство (Витгенштейн был действительно моложе обоих)» [53][147. С. 536].

Уже с Витгенштейном во главе русско-прусская армия 20 апреля (2 мая) 1813 года провела сражение при Лютцене, которое военный историк Дэвид Чандлер называет «бесспорной победой Наполеона» [147. С. 529].

По оценкам Анри Лашука, в этом сражении французы потеряли примерно 20 тысяч человек убитыми и ранеными, а союзники — около 12 тысяч человек [80. С. 610]. Естественно, последние поспешили назвать Лютцен своим успехом, но, по мнению Дэвида Чандлера, эти «претензии были весьма неубедительны» [147. С. 539].

В «Записках» генерала А. И. Михайловского-Данилевского читаем:

«По возвращении в Дрезден мы нашли жителей в великом недоумении, потому что о Лютценском сражении было им возвещено как о совершенной победе над французами, коих они полагали в отступлении: они не знали, чему приписать появление наше посреди их, особенно видя, что улицы города были наполнены союзными войсками, обозами и ранеными, тянувшимися на правый берег Эльбы» [96. С. 134].

Наполеон со свойственной ему пропагандистской экзальтацией после сражения написал:

«Лютценская битва будет поставлена выше сражений при Аустерлице, Йене, Фридланде и Москве-реке. Я уже двадцать лет командую французскими армиями, и никогда не видел еще столько смелости и преданности» [80. С. 611].

После этого сражения русско-прусская армия, при которой находились союзные монархи, поспешно отступила за Эльбу и заняла позицию за Бауценом, саксонским городком, что в 40 километрах восточнее Дрездена.

«Прибыв туда, Витгенштейн нашел ожидавшее его желанное подкрепление» [147. С. 540]. Это была армия Барклая-де-Толли, которая подошла от Торна.

По данным Михайловского-Данилевского, это был сводный корпус из 22 500 человек [100. С. 196]. Он выступил из Торгау в ночь с 6 на 7 мая, «в двух колоннах: первую, графа Ланжерона, составляли русские; вторую, Йорка, пруссаки» [100. С. 196].

Генерал Чаплиц командовал авангардом первой колонны. Он-то и встретил противника в районе Кёнигсварте — это был передовой отряд маршала Нея. Завязался бой, но очень скоро Барклай-де-Толли вынужден был остановить колонну генерала А. Ф. Ланжерона, «услышав сильную канонаду в той стороне, где находилась колонна Йорка» [100. С. 197].