3:1 – у ВИП-сектора мерцали зеленым цифры на табло площадью в сотню квадратных метров. Сейчас покажут повторы лучших игровых моментов, составы команд до начала игры и после. Акустическая система без искажений доставит звук в каждую точку арены.

Макс провел ладонью по мокрому лицу: скулы, кожа да кости. На глазах у миллионов зрителей, уставившихся в экраны телевизоров, Макс громко высморкался в хатимаки. На его повязке надписей не было.

Публика на стадионе тоже под наблюдением – копы-досин бродят в проходах между рядами. Их бронежилеты-хамелеоны приспосабливаются к фону налогоплательщиков: из-за футболок фанов «Торонто» становятся неотличимы от яичных желтков. В матовые забрала шлемов встроены фотоаппараты. Чипы памяти – жетоны копов. В них также размещены передатчики, дублирующие посекундные снимки в банк данных департамента полиции. Бляхи ремней – аккумуляторы. Вся система слежения объединена тончайшей иридиевой проволокой, пронзившей спецодежду, как нервы и кровеносные сосуды людской организм.

Зачем это нужно? Просто во время матчей существенно повышается вероятность противоправных деяний. А миниатюризация систем слежения необходима, так как обычные камеры снижают мобильность копов и весьма раздражают возбужденную толпу. Несколько лет назад в Мехико болельщики захватили в плен троих федералов. В течение первого тайма агентов пытали, а потом заживо сожгли в проходе между рядами – как еретиков. Забавно, что католическая церковь Ацтекской Республики одобрила этот самосуд.

Макс окинул долгим взглядом поле. Система жидкостного подогрева газона напрочь уничтожена взрывами, разрушен автоматизированный полив, дренажа как не бывало…

Эх, вырваться бы за ограждение, миновав полицейские заслоны! Правда, для этого не помешало бы обзавестись парой-тройкой полицейских стволов или хотя бы шокером. А потом добежать до восьмого яруса и…

На ходу перезаряжая гранатомет, он ввалился бы в переполненный «Sports Bar» и потребовал бы холодного пивка, а то!.. Потом рванул бы к торговому прилавку. Справа напитки, слева жранина, легкие наркотики с обеих сторон. Но к черту напитки, к черту драгс! Еда! Белки́, углеводы, жир! Жрать от пуза! Запихивать в глотку рыбные бургеры и крабовые стики! Ватрушки с витаминизированным творогом и шоколадные тортики, посыпанные кокосовой стружкой! Рисовые чипсы со вкусом красной икры и желеобразное мясо трансгенных компакт-бройлеров!

Жрать!

Чувство голода – вот что испытывал Макс после каждого матча.

То тут, то там валяются оторванные конечности. Газон исклеван воронками, словно лицо подростка – прыщами. Нелепо торчат из-под земли коллекторы и полиэтиленовые трубы. В небе над затоптанной травой вспыхивает и гаснет реклама транк-колы.

Скоро появятся «призраки», они же «ангелы смерти». Эти твари, завернутые в саван белых халатов, всегда приходят после финальной сирены (для напрочь оглохших игроков еще пускают две оранжевые ракеты). Они двинут четко за саперами. Шаг вправо-влево – хорошая шутка, но несмешная. Хоть бы один подорвался, беззлобно подумал Макс, хоть бы один…

Саперы пометили красными флажками тропинку, проверенную миноискателями. Они никуда не торопились. Им не было дела до истекающего кровью полузащитника Санька, уже минут десять как притихшего – потерял сознание или совсем отмучился? Боже, как он кричал, как он кричал… Точнее, как он пасть разевал.

От взрывов почти сразу глохнешь: звон в ушах. Едкий дым, если без очков, мгновенно лишает зрения. Короче, два органа чувств почти полностью выведены из строя. А нюхать запах гари – приятного мало, да и щупать на поле нечего. Остается только фантазировать. Макс додумывал происходящее так: если раненый широко раскрыл рот, значит громко кричит, ему больно; если языком не ворочает – отмучился, бедняга, пусть будет пухом, поролоном, стекловатой земля. Макс научился читать по губам стенания умирающих. Мало того, он приловчился – спиной! – безошибочно чувствовать психов, которые подобно берсеркам кидались к вражеским воротам: пусть без мяча, но прорваться, коснуться сетки!

Научился. Привык. И наверное, поэтому ему везет. Очень-очень везет.

Как никому.

Санитары не подгоняют саперов – клятва Гиппократа подождет. Одним смертником больше, одним меньше – какая разница? «Призраки» понимают: говорить спецам под руку – себе дороже.

Слезы высохли на щеках Макса. На гладковыбритую голову села муха.

– Иди прочь, пернатое!

Миноискатель игриво ткнулся в новенькие бутсы Макса. За ним пришли.

Из-за спины сапера выглядывал молодой, совсем мальчишка, санитар: редкая щетина, тонкий нос, безвольный подбородок. Дрожащей рукой парень протянул Максу две таблетки – синие, прямоугольные. Подмигнув санитару, капитан сборной закинул таблетки в рот и проглотил. Синие «колеса» хорошие, а вот от зеленых всегда поташнивает. Зеленые Макс аккуратно прятал под язык и при первой же возможности выплевывал. Аккуратно – это всегда правильно.

Таблетки подействовали почти мгновенно: умиротворение, спокойствие, улыбка от уха до уха. Главное что? Верно: фас, профиль и помахать ручкой в камеру. Народ Вавилона обожает своих спортсменов. А трупы, раненые и санитары – это мелочи жизни, это всего лишь игра.

Игра для настоящих мужчин.

Стаса шатало от усталости.

Зря все-таки молодых запрягают в повозки. Молодой – он же добытчик, от него и мясо, и клубни из металла. Он и разведчик, и детей умеет делать. А значит, его беречь надо и всячески ублажать. И ни в коем случае не подпускать к тяжелой работе вроде перетаскивания бизоньих туш! А старики… А что старики? Никакой пользы, вот и тянули бы лямку. Стариков не очень и жалко – рассядутся, понимаешь, семечки лузгают, а ты тут надрываешься… да уж…

Глупости это, конечно. Но побурчать-то можно?

Пахло свежим мясом.

Хохотушка Стальная Пустельга вспорола бизону брюхо, вывалив внутренности в подставленную корзину. При этом она подмигнула Стасу и высунула язык, мол, я не твоя, есть у меня муж, а ты себе локти кусай. А ведь Сокол никогда не оказывал ей особых знаков внимания. Подумаешь, лет пять назад подарил связку беличьих шкурок да букет орхидей.

– Здравствуй, Старый Сокол. Ты как? Устал небось?

Старый Сокол – это Стас, его полное имя: СТАрый Сокол. Стас – сокращение для удобства. Повелось так: Стас и Стас. Как Лиза на самом деле Липкая Земля. Но никто Лизу Липкой Землей не называет, все Лизой зовут. И Длинного Пальца только Длинным Пальцем величают или просто Пальцем, хотя можно и Длипой, но он обижается и дерется.

А драться со своими – последнее дело. Если друг дружку бить всерьез, кто ж тогда с Обожженными Бедрами воевать будет, когда те придут за скальпами така?

Повозки, повозки, повозки… Стас шел в начало каравана, туда, где под одеялами спала Лиза. Стас ее любит. Очень-очень.

Обнять бы, прижаться, поцеловать в алые губы, потереться щекой о щеку…

И вдруг – вспышка.

И сразу – тьма.

Он даже не понял, что случилось.

Когда по левую сторону тропы взорвался чемодан[18], Стас проходил мимо. Ему просто не повезло: оказался не в то время, не в том месте.

Обычно мины ждут свою жертву. Но не чемоданы – они плодоносят смертью, когда им вздумается: взрываются, разбрасывая болты, гвозди и всякий мусор, которым начинены, на сотню метров вокруг.

Каждый день в междутропье выпускают лучших ищеек, чтобы выискивали побеги чемоданчиков. Но несмотря на все старания, один такой овощ дозрел и взорвался. Три болта продырявили куртку Стаса, гвоздь-соточка шмелем впился в плечо, гайка порвала мышцы на бедре, шуруп расцарапал лицо. Но Соколу уже было все равно: он потерял сознание – контузило ударной волной.

Вернулся Стас из страны духов лишь под вечер, в своей квартире.

Немилосердно раскалывалась голова. Борясь с тошнотой, он приподнял голову – на миг ему показалось, что кусок затылка остался на подушке. Ощущение было столь реальным, что Стас с испугом ощупал череп от виска до виска и лишь затем облегченно выдохнул: всё на месте.