Да только танку без разницы, кричат на него или нет: он едет себе и едет, пушкой по сторонам вертит. Он же ого-го!

Вот так ночью Стас оказался посреди междутропья.

Хорошо Рекс вернулся. Хоть и укусил, а вдвоем как-то веселей.

Да и осознал пес вину: жалобно скуля, прижался к мокасинам хозяина.

Пять матчей назад подростки-болельщики из Северной Ирландии помочились с верхнего яруса трибун на зрителей ниже. Произошла несусветная давка. Сорок три гражданина Великобритании погибли, более трехсот получили ранения различной степени тяжести. Футбол – жестокий вид спорта.

Утро. Солнечный свет протиснулся в щели жалюзи. Это иллюзия. Здесь нет окна и солнца нет. И свет, и жалюзи – лишь голограмма.

– Подъем! Хватит спать! Подъем-м-м, м-мать в-вашу!

У Макса Мцитури посетители – вчерашние вежливые парни с физиономиями мыслителей-интеллектуалов. Они тактично – пинками – согнали с постели заслуженного ветерана, почетного мастера спорта. Мол, нечего бока отлеживать, топай на собрание команды. То есть на смотрины нового состава.

Широкий коридор, выкрашенные белым стены. Кабинка скоростного лифта. Сенсорная панель с мерцающими циферками. Затянутый в латекс палец «мыслителя» коснулся самой нижней «кнопочки». Спуск – желудок запутался в голосовых связках. Коридор. Под ногами красная дорожка. Интимный полумрак.

Вползая в конференц-зал раздевалки, Макс поморщился от боли в голове: громкие звуки беспрепятственно проникали в мозг, минуя изоляцию черепной коробки.

– Влюбился в юдзё[33], старый пердун. Мизинцы они себе отрубили в знак взаимной пламенной страсти. А денег ее выкупить, чтобы жениться, не хватило, вот они и того… синдзю, типа.

– Син… чего?

– Ну, ты ваще тундра непроходимая, тайга непролазная. Давно у нас, в Вавилоне?

– Года два. Нравится мне здесь.

– Понятно. Понаехали тут. Синдзю – это двойное самоубийство.

– А зачем?

– Ну тундра! Соединившись в смерти, соединятся в следующем перерождении…

Галдели, естественно, новенькие. А потому что химия и еще раз химия. Пару таблеток натощак – и малыш радуется жизни, писает в памперсы и горит желанием сыграть в футбол. Сейчас же! Потому новобранцы суетливы, неусидчивы и советов добрых не слушают.

Макс равнодушно кивнул ветеранам, выжившим в последней игре. Их пятеро. Один из них – паукообразный зооморф, остальные – обычные люди. Спайдермен вдруг всем телом подался вперед, приподняв пару лап, покрытых серым ворсом. Пальцы на лапах хаотично зашевелились. Все ветераны – Макс не исключение – страдают дикой мигренью, из-за чего в первую же минуту знакомства с новым составом вырабатывается стойкая неприязнь к пополнению. Скорее всего поэтому тренер и организовывает встречи с новичками по утрам, пока свеж отходняк от вчерашних транквилизаторов. И такие муки приходится терпеть после каждой игры: «детишки» радостно щебечут от осознания собственной значимости, а «дедушки» стонут и мечтают увлажнить пересохшие глотки ледяным тоником.

Или транк-колой.

Или хотя бы конденсатом из прохудившейся трубы системы отопления.

А зооморфу совсем концово. Глазки слезятся, мышцы на груди нервно подрагивают. Жалко паучка. Ломка у него. Потому и шмыгает хоботом, втягивая обратно струйки венозной крови. Однозначно ломка – почесывает проколотые иглами локтевые сгибы третьей пары руконог…

Эх, упасть бы, поваляться. Но в номер уже не вернуться. По крайней мере сегодня – точно. Спортсмены нежатся в кроватке только в темное время суток и только после удачного футбола. Это, кстати, далеко не последний стимул для того, чтобы команда выложилась по максимуму, костьми устлав газон. На чистых простынках выжившие опять почувствуют себя нормальными, свободными людьми. Пусть и ненадолго.

Ветераны всегда держатся вместе. Макс сел на лавочку между пауком и латиносом по имени Родриго. Этот сутулый брюнет выжил в трех играх, а в последней даже забил гол. Осколком ему оторвало правое ухо. Теперь там огрызок, залитый регенеративной мазью, желтой и противно пахнущей.

Макса поташнивает, но очистить организм от дряни нельзя. Вывернуть желудок на линолеум – значит, заработать порцию побоев и попасть в лазарет. Из лазарета прямая дорога на показательную казнь.

Среди неофитов есть девушка. Ну, почти. Точнее – представительница секты амазонок. Это есть ходячий феминизм в натуральную величину, с неприкрытыми шрамами вместо ампутированных грудей. В искусственно выращенные бицепсы имплантирована декоративная керамика. Когда девица раздвигает бедра, громко щелкает новенький биопояс девственности «Непорочное зачатие ZX-210/325» – хрящи еще не притерлись. У амазонки на редкость уродливое лицо: узкий рот чем-то напоминает гигиенический разъем для утилизации фекалий. Эдакая общественно-сортирная рожа. Когда Макс на нее взглянул, тошнота усилилась.

Однако кое-кого сектантка заинтересовала: Родриго с откровенным интересом поглядывал на покрытые бурым мясом жвала-хрящи. Ох уж эти латиносы, так и норовят воткнуться в каждую щель! Пусть даже и в не очень-то половую.

– Встать! Тренер идет!

И ветераны, и молодняк мгновенно вскочили. Два десятка граждан Вавилона максимально выпятили грудные клетки, равнение на середину. Секунда, две – не дыша. Кто-то позади Макса истерично хихикнул. Позвоночник вибрировал, пот увлажнял подмышки – рефлекс, ничего не поделаешь.

И вот, слегка наклонившись, в раздевалку вошел толстый черный человек. Высокий. Кудряво-седой. Широкие плечи обтягивала спортивная куртка. Густые брови нависали над карими глазами. Круглое лицо тренера гладко выбрито. На лице родинка и шрам, соединяющий ноздрю с виском. Шрам, конечно, искусственный, согласно последней моде. Шея тренера сплошь в татуировках. Это так называемые «укротители», какая-то очень африканская муть. Только у нигерийцев есть лицензия на распространение героина и приручение хищных животных, в том числе трансгенных.

Тишина.

Мерцание неоновых ламп.

Тренер медленно прогуливался вдоль строя. Туда, обратно, в центр зала. Остановился. И вдруг всколыхнулся тройной подбородок – мол, слушайте и не говорите, что не слышали! Вождь приветствует бледнолицых братьев!

– Сынки, все вы прекрасно знаете, как здесь оказались. – Голос у тренера ласковый, отеческий, благодаря точной настройке голосовых связок. – Да-да, вы все прекрасно знаете…

Ложь. Макс не знает.

Много раз он пытался вспомнить, как его угораздило связаться с рекрутинговой конторой «Донна Мара», обладающей эксклюзивными правами на вербовку и обучение футболистов. Как вообще он умудрился подписать контракт на целый сезон? Это ведь не обычный договор на один-два матча с правом продления при обоюдном согласии сторон, но изначально самоубийственный вариант!

Но сколько бы Макс ни тужился, память выдавала лишь правила и тактику боя-игры. Аксиомы, принципы, основы. Оборона и наступление. Разведка и рекогносцировка. Марш по левому флангу, «лунная походка», подкат, прыжок на месте без предупреждения, первая помощь и наложение жгута на горло при сильном кровотечении…

Макс пытался вновь и вновь. Вот-вот, рядом, чуть-чуть и… Безрезультатно: не мозги, а серый вязкий кисель. Пусто. Слизистое варево не способно помочь Максу.

Ты все забыл, Мцитури, ты слишком долго играешь. Ты ведь помнишь первый состав команды. Их было двадцать, как и сейчас. Все они умерли, все. Зооморф, после подрыва на мине похожий на колобка, искусанного гигантской лисой. Высокая девушка-баскетболистка, падающая на газон, – ей оторвало ногу по колено. Индеец-пауни, харкающий своими дымящимися легкими. Моджахед, безуспешно зажимающий рану в животе… А еще фамилии без лиц. Григорян, Сергеев, Маттеус, Зигфридсон, Платт, Хесслер, Сёдзи, Ли, Пирс, Клинсманн, Аль Хусейн, Петренко…

Сколько матчей ты провел, а, Макс Мцитури? Пятнадцать? Тридцать? Сто?..