После нескольких месяцев вдовства королева Анна вышла замуж за Рауля де Крепи и удалилась от королевского двора. Опека над юным Филиппом была доверена его дяде, графу Фландрии Балдуину V. Таким образом, герцог Нормандский мог рассчитывать на то, что бароны королевского домена будут, по крайней мере, в течение нескольких лет сохранять нейтралитет в отношении его. Когда же в 1067 году Филипп достиг совершеннолетия, он уже никому не казался грозным правителем, поскольку к тому времени успел показать слабость своего характера. Не пользуясь авторитетом среди своих вассалов и не доверяя им, он, как говорили, не стыдился откупаться, если кто-то из них требовал от него как от сеньора военной помощи. Он поручал должности канцлера и камергера совершенно незначительным людям, не выходившим из повиновения ему. Он пренебрегал даже своей функцией судьи, позволяя баронам собственного домена терроризировать сельское население. Он прекратил созывать пленарные заседания своего двора, ассамблеи всех королевских вассалов, что, следуя каролингской традиции, еще делал время от времени его отец. Склонный к чувственным наслаждениям, малообразованный, Филипп I не проявлял интереса к соблюдению Божьего перемирия и не стремился к проведению церковной реформы, торгуя должностями епископов и аббатов и не обращая внимания на обвинения в симонии, выдвигавшиеся против него в Риме. Правда, при этом он умудрился расширить королевский домен, присоединив к нему Гатинэ, Корби, восточную часть Вексена и даже город Бурж — результат удачных захватов или рискованных комбинаций, более напоминавших разбой, нежели политику [23].

Таков был король, бесхарактерность и слабоволие которого Вильгельм, видимо, разглядел под его детскими чертами еще при их первой встрече. Это не могло не вселять дополнительный оптимизм в герцога Нормандского, равно как и то, что 14 ноября, спустя три месяца после кончины Генриха I, умер и другой его многолетний противник — Жоффруа Мартель, уход которого из жизни был весьма поучительным: он, почувствовав приближение смерти, велел доставить себя в аббатство Святого Николая в Анжере, где испустил дух в монашеском облачении. Его наследниками стали племянники, два брата, ненавидевшие друг друга и на протяжении многих лет терзавшие своими распрями графство Анжуйское. Старший, Жоффруа Бородатый, по собственной глупости умудрился рассориться со своими вассалами, так что его брату Фульку удалось в 1068 году схватить его и засадить в темницу в Шиноне, где он и просидел до самой смерти 28 лет спустя. Рассудительный, не лишенный качеств политика, Фульк хотя и удерживал собственные позиции пред лицом герцога Нормандского, однако при нем Анжуйская держава утратила свою агрессивность. Желая выглядеть элегантным, он придумал для себя длинные башмаки с острыми носами, скрывавшие врожденное уродство его ног. Тем самым он ввел моду, которую охотно подхватили молодые щеголи, вызывая возмущение клириков. Страстный и непостоянный, он прославился среди современников своими любовными похождениями. Овдовев, он женился на Эрменгарде Бурбонской, которую спустя какое-то время отверг ради Оренгарды Шатильонской, за которой последовала Манти де Бриенн, а от нее он постарался отделаться ради женитьбы на прекрасной нормандке Бертраде де Монфор. Однако Бертрада была столь желанна, что король Филипп, увидав однажды ее у супруга в Туре, воспылал к ней страстью и, видимо, пользуясь взаимностью, ближайшей же ночью прислал к ней своих людей, которые похитили ее и доставили к нему в Орлеан. С тех пор Филипп I открыто жил с ней в прелюбодейной связи, рассорившись не только с ее законным супругом, но и с церковью. Клирики распускали слухи, что в наказание за совершенное преступление небеса покарали его дурной болезнью. В 1095 году на Клермонском соборе, на котором папа Урбан И провозгласил крестовый поход, он был отлучен от церкви. С тех пор Филипп и Бертрада, посмеиваясь, галопом проносились мимо церквей, двери которых закрывались при их приближении. Однажды в Сансе, словно желая поквитаться, король приказал своим людям вышибить церковные двери и заставить священника отслужить для них мессу.

Нетрудно вообразить себе, какое чувство гордости должен был испытывать герцог Нормандский, когда он долгими зим­ними вечерами в конце 1060 года вспоминал о прожитом и пе­режитом! Он, некогда презираемый и гонимый всеми юный бастард, теперь благодаря своему могуществу доминирует над ближайшими соседями и даже над самим королем; женившись на высокородной принцессе, он стал отцом троих сыновей, ро­доначальником династии и правителем одного из самых про­цветающих территориальных княжеств в Европе. Родня по ма­теринской линии разделяет с  ним его триумф. Почившая Арлетта ныне покоится, точно королева, под могильной пли­той на хорах аббатства Грестэн, которое сама же и учредила.

Брат Арлетты, Готье, стал сеньором Калонна. Эрлуэн, ее су­пруг, держит пятнадцать фьефов; он снова женился и уже имеет от второй супруги двоих сыновей, Рауля и Роже, вполне обеспеченных. Что же касается сводных братьев Одо и Робера, то они за свою верность и отвагу вознаграждены самыми высокими почестями. Его сестра Мюриэль просватана за графа д'Альберналя. Как повествует Гильом из Пуатье, когда герцог ехал по своим землям, радостные крестьяне и горожане выбегали навстречу ему и приветствовали, распевая песни. Этот мир и покой, установившийся в герцогстве, с каждым днем все больше привязывал массу нормандцев к своему герцогу, такому могущественному и справедливому, и вызывал зависть у многочисленных чужеземцев, живших при его дворе. Губительная практика междоусобных войн была пресечена. Герцог и его виконты допускали исключение из общего правила, терпимо относясь к файде, частной войне, только в случае, когда речь шла о мести за убийство сына или отца. Установившийся в герцогстве порядок соблюдался неукоснительно.

В течение десятилетия, предшествовавшего завоеванию Англии в 1066 году, Нормандское государство окончательно оформилось. В Нормандии тогда, в отличие от большинства других государств и территориальных княжеств Западной Европы, имелось руководство, достойное называться правительством. Вильгельм, используя в собственных целях феодальные отношения, построил из элементов системы, которая сама по себе является отрицанием идеи государства, государство, в котором действовало право в собственном смысле слова и существовали надлежащие средства для его исполнения.

Герцог благодаря разумной практике распределения земель сумел прекратить утечку людей и средств, возникавшую вследствие эмиграции рыцарства в Южную Италию. При этом, если исключить отдельные крупные пожалования друзьям и членам своего семейства, он предпочитал предоставлять небольшие по размеру земельные владения или же состоящие из нескольких частей в различных местах герцогства. Право сюзерена оставлять за собой вакантный фьеф применялось неукоснительно. Любое земельное пожалование было сопряжено с запретом строить новые замки без прямого распоряжения со стороны герцога. Установился обычай, согласно которому любая вассальная присяга содержала в себе обязательство хранить верность герцогу. В результате произошло укрепление вертикальной иерархической структуры, в других феодальных государствах весьма шаткой и неэффективной. В Нормандии считалось проявлением верноподданнических чувств в отношении герцога клятвенное обещание рыцарями соблюдать мир, чего от них прямо требовали соответствующие постановления церковных соборов — показатель того, что среди нормандцев собственно феодальное правовое сознание превалировало над рыцарским менталитетом.

Феодальные пожалования земель из герцогского домена в моральном и частично экономическом отношении компенсировались двумя суммарными правами, которые присвоил или восстановил Вильгельм: право (римское по своему происхождению) конфискации имущества, движимого и недвижимого, в порядке наказания за определенные преступления, и чисто феодальное право сюзерена отбирать фьефы в случае неисполнения вассальных служб. Впрочем, несмотря на постоянно совершавшиеся пожалования, сокращавшие размер герцогского домена, он в середине XI века оставался еще достаточно обширным. Составлявшие его отдельные участки были разбросаны по всей территории герцогства. Он включал в себя большую часть лесов и города или же, как в случае с Каном и Кутансом, половину города, тогда как другой половиной владел епископ. Герцогу принадлежало, помимо недвижимого имущества, право на получение дохода с солеварен, от ловли осетров в Сене, от использования лодок, паромов и мельниц, право на взимание портовых, городских ввозных и торговых пошлин, специальные герцогские права, связанные с замещением вакантных церковных должностей, прочие прерогативы, такие как право собственности на предметы, выброшенные морем: всё ценное, что море выносит на берег (серебро, золото, слоновая кость, меха, шелк), кто бы ни был сделавший подобного рода находку, принадлежало герцогу; его же собственностью становились и киты, в те времена часто выбрасывавшиеся на берег. Наконец, герцог обладал весьма доходной монополией на чеканку монеты. Она производилась на двух монетных дворах (вероятно, плохо оснащенных, судя по низкому качеству выпускавшихся монет), в Руане и Байё.