«Может, Веран хочет сразу после рождения Князя впрыснуть ему бинарный генетический стабилизатор, – подумал Корсон, – который начнет действовать только через годы? А может, хочет вживить ему датчик размером не больше клетки, в таком месте, где на него не наткнется хирургический нож, который позволит следить за ним всю жизнь? Нет, наемник до этого не додумается».
Гипрон затормозил и остановился. Корсону показалось, что все частицы его тела разбегаются в разные стороны, он с трудом справился с тошнотой.
– Он еще не родился, – сказал Веран.
Глазами гипрона Корсон увидел большой эллиптический зал, похожий на тот, где заседали Князья. Оба наездника затаились в толще камня, скрытые от чужих взглядов, а из стены торчали лишь несколько отростков гривы Бестии.
В полированной стене виднелись ниши, и в каждой из них лежало яйцо. В конце зала, в самой просторной нише, лежало красное яйцо. Корсон мысленно сделал поправку: яйцо казалось красным гипрону, а для человека и урианина было голубым.
Яйцо, из которого вылупился Нгал Р'нда. Ниши были инкубаторами, и никто не смел входить в зал до конца того момента, пока из яйца не вылупился урианин.
– Нужно немного подождать, – сказал Веран, – мы заехали слишком далеко.
Гипрон скользнул к голубому яйцу. Корсон уже адаптировался к восприятию Бестии и почти овладел ее панорамным зрением. Он мог наблюдать за действиями Верана и видел, что наемник направил на голубое яйцо какой-то похожий на оружие инструмент.
– Не уничтожайте его! – невольно крикнул Корсон.
– Идиот, – сухо сказал Веран. – Я его измеряю.
Полковник нервничал. В этот ключевой момент жизни Нгала Р'нда малейшая ошибка могла привести к серьезным изменениям в истории. На лбу Корсона выступили капли пота, сбежали вниз по крыльям носа. Веран играл с огнем. Что будет, если он ошибется? Исчезнут ли они оба? А может, появятся, но в другом отрезке времени?
Голубое яйцо задрожало и раскрылось. Показалась макушка молодого урианина. Он был огромен и казался таким же большим, как яйцо. Потом скорлупа рассыпалась на кусочки, и цыпленок открыл клюв. Сейчас он издаст свой первый писк, которого с нетерпением ждет мать.
К удивлению Корсона, голова урианина была не больше кулака мужчины такого же роста. Однако он знал, что развитие нервной системы Нгала Р'нда далеко от завершения. Намного чаще, чем человеческие дети, уриане рождались преждевременно и не были приспособлены к самостоятельной жизни.
Гипрон вышел из стены и синхронизировался с современностью. Веран схватил пластиковый мешок, собрал в него осколки голубого яйца и вернулся к гипрону. Не теряя времени, он направил своего скакуна под защиту стены и дал сигнал к десинхронизации.
– Конец первой фазы, – пробормотал он сквозь зубы.
В эллиптическом зале раздались первые пискливые крики. Открылась дверь.
– Они заметят исчезновение скорлупы, – сказал Корсон.
– Ты ничего не понял, – пробормотал Веран. – Я доставлю им другую. Если твои слова верны, они хранят только голубую скорлупу, а другие цвета их не интересуют.
Они направились к поверхности. В небольшом скалистом ущелье Веран синхронизировал гипрона. Корсон спустился на землю, и на него снова накатила тошнота.
– Смотри под ноги, – сказал Веран. – Мы в нашем объективном прошлом. Неизвестно, какие изменения вызовет сломанная травинка.
Он открыл мешок и внимательно осмотрел куски скорлупы.
– Это не обычное яйцо, – пробормотал он. – Скорее составленные друг с другом плитки, как кости черепа у человека. Взгляни, четко выделяются линии стыковки.
Он отломил небольшой кусочек скорлупы, поместил его в какой-то аппарат и прильнул глазом к окуляру.
– Пигментация в массе, – заметил он. – Генетическая причуда. Может, это результат систематического скрещивания внутри одного рода. Впрочем, не важно. Я легко найду краску подобного типа, но менее долговечную.
– Вы хотите покрасить яйцо? – удивленно спросил Корсон.
Веран язвительно рассмеялся:
– Дорогой Корсон, твоя глупость неизлечима. Я заменю эту скорлупу другой, обычной, и покрашу именно ее. Для этого я воспользуюсь краской, которую в случае нужды можно будет нейтрализовать. Все могущество Нгала Р'нда основано на особом цвете его яйца. Поэтому он считает, что время от времени его полезно показывать. Чтобы избежать подмены, никто не остается в зале при вылуплении цыплят. Оставаться запрещено, разве что у тебя есть гипрон. Я не думаю, чтобы эта замена когда-нибудь будет замечена. Чтобы в этом убедиться, я возьму скорлупу урианина, вылупившегося в то же время, что и Нгал Р'нда, и тех же самых размеров. Труднее всего будет подложить ее в течение всего одной секунды, прежде чем кто-либо успеет войти и увидеть нас.
– Но это невозможно! – воскликнул Корсон.
– Есть препараты, десятикратно увеличивающие скорость человеческой реакции. Думаю, ты слышал об этом. Ими пользуются звездолетчики во время боя.
– Они опасны, – сказал Корсон.
– А я и не заставляю тебя их принимать.
Веран перебирал кусочки скорлупы, внимательно их разглядывая, потом задумчиво сказал:
– Пожалуй, лучше обесцветить их и подбросить вместо фальшивой.
Он проделал несколько анализов, после чего распылил по обломкам какой-то аэрозоль. Через несколько секунд голубые осколки побелели.
– По коням! – воскликнул довольный Веран.
Они вновь погрузились в реку времени и довольно быстро добрались до зала, где лежали десятки лопнувших скорлуп. Веран синхронизировал гипрона, начал копаться в осколках и нашел наконец почти целую скорлупу. Под струей распылителя она приобрела голубой цвет, и Веран проглотил таблетку.
– Акселератор подействует через три минуты, – заметил он. – Десять секунд сверхскорости. Это больше, чем полторы минуты субъективного времени. Больше, чем нужно.
Он повернулся к Корсону и широко улыбнулся:
– Вся прелесть в том, что, если со мной что-нибудь случится, ты не сможешь отсюда выбраться. Представляю, какие рожи будут у уриан, когда они застанут в инкубационном зале одного мертвого человека и одного живого. А еще прирученную Бестию, которых они до сих пор видели только в диком состоянии.
– Мы исчезнем, – сказал Корсон. – Произойдут слишком большие изменения. Вся история этого фрагмента континуума содрогнется.
– Я вижу, ты быстро учишься, – насмешливо сказал Веран. – Но самая большая трудность – вернуться сразу после нашего старта. Я не хочу встретить самого себя.
Корсон содрогнулся.
– Кроме того, – продолжал Веран, – гипрон тоже этого не хочет. Очень трудно заставить его приблизиться к самому себе во времени. Он терпеть этого не может.
«И все же, – подумал Корсон, – я сделал это. Точнее, сделаю. Все законы физики относительны. Это значит, что однажды я пойму механизм времени. Что я отсюда выйду. Что вернется мир, и я найду Антонеллу».
Все произошло так быстро, что Корсон сохранил об этом только отрывочные воспоминания. Тень Верана двигалась так быстро, что пространство, казалось, было полно им, и перемещалось как в калейдоскопе. Голубые осколки скорлупы, ниши, заполненные цыплятами, двери, которые открываются и, вероятно, скрипят, и вдруг как бы запах хлора, хотя было очевидно, что воздух зала не может проникнуть внутрь скафандра, отступление сквозь время, голос Верана, высокий, отрывистый, такой быстрый, что слова было очень трудно понять, пируэт в пространстве, темнота – и опять падение во все стороны Вселенной…
– Конец второй фазы, – сказал Веран.
Ловушка была расставлена. Два или даже два с половиной века пройдут, прежде чем Веран подтолкнет Нгала Р'нда, последнего Князя Урии, Господина Войны, вылупившегося из Голубого Яйца, к его предназначению.
«Время, – подумал Корсон, пока сильные руки освобождали его от ремней, – время – самый терпеливый из богов».
29
Бестия спала сном младенца. Погребенная в пятистах метрах под поверхностью планеты, наполненная энергией, которой хватило бы, чтобы перевернуть гору, она хотела только спать. Она была поглощена созданием восемнадцати тысяч зародышей, из которых потом возникнут особи ее вида, и это обострило ее чувство опасности. Поэтому она проскользнула сквозь толщи осадков до базальтовой подошвы, где и выдолбила себе гнездо. Легкая радиоактивность скалы поставляла ей дополнительную энергию.