Через минуту…

Его первая ночь на планете. На этот раз он тоже не осмелился зажечь свет, но сейчас у него были контактные линзы, позволяющие видеть в инфракрасном свете. Почва казалась черной, такой же, как небо, лишенное звезд. Стволы деревьев были розовыми, камни – оранжевыми: они отдавали тепло, накопленное за день, и слабо светились. Потом он заметил небольшое светящееся пятно, тихо движущееся в зарослях. Испуганный зверь.

Наконец Корсон почувствовал запах паленой смолы и расплавленного песка. Лагерь был рядом.

«Неужели приближается исторический момент?» – подумал он. На планете многое зависело от исхода этого часа. Согласится ли Веран? Что случится, если люди Верана начнут стрелять, если он сам будет убит? Союз не будет заключен, и бестии останутся на свободе. Бестии – люди и нелюди.

Будет война. А может, даже две. Между жителями Урии и людьми. Между Урией и Галактическим Советом или Службой безопасности, не важно, как это называется, что-нибудь наверняка есть. Что-нибудь нарушится, царапина пересечет века и потрясет будущее. В этом он был уверен. Не было других причин возвращать его на Урию. Его выслали, чтобы заделать трещину, не сказав ни как это сделать, ни зачем это нужно.

Исторический момент! Место и час, где перекрещивается много линий времени, где он встретил самого себя, не зная об этом, и где сейчас по собственной воле разминулся с самим собой. Исторический момент! Как будто кто-то будет об этом помнить! Как будто история соткана из битв, из заключаемых и нарушаемых союзов и договоров! В призрачном спокойствии леса он понял: все, что заслуживало остаться в истории, было антиподом войны. История была тканью, война – ее разрывом, а битвы – яростными шипами, рвущими сукно истории, которое всегда или, по крайней мере, до этого времени восстанавливалось с биологическим упорством. Корсон ощутил себя наследником вечности, ощутил свое единство с миллиардами людей, рожденных и умерших в прошлом, которые из собственных тел соткали огромное полотно истории. Он чувствовал себя ответственным и солидарным с миллиардами людей, которые могли родиться в будущем.

Этот локальный конфликт не был бы даже большой войной. Однако из всех войн не было более важной. Битва, которая бросает миллионы звездолетов друг на друга, имеет значение не большее, чем первая схватка между питекантропами, вооруженными камнями. Все зависит от точки зрения.

Лес стал редеть, впереди замелькали огоньки. Тонкая пурпурная линия, о которой Корсон знал, что она смертельно опасна, делила ночь огненной полосой. Корсон сделал знак, и уриане молча остановились. Он едва слышал их короткое, легкое дыхание. Они договорились, что дальше он пойдет один и один будет говорить с Вераном до заключения первого договора. Но на шее у него висел передатчик, и Корсон не сомневался, что Нгал Р'нда внимательно слушает.

Прерывистая линия исчезла. Корсон заколебался.

Из лагеря донесся спокойный голос:

– Корсон, я знаю, что ты здесь.

Голос Верана. Он двинулся к толстому диску какого-то прожектора. Несмотря на то что и сзади на него было направлено оружие, Корсон изображал равнодушие.

– Итак, ты вернулся. И у тебя было время переодеться.

Голос звучал скорее с иронией, чем со злостью. Веран умел владеть собой.

– А женщину ты поместил в безопасное место?

– Я здесь, – спокойно сказал Корсон.

– Я был уверен, что ты вернешься. Достаточно было патруля, отправленного в будущее. Так же точно я знал, где тебя искать в первый раз. Ведь это ты указал мне это место. Полагаю, у тебя есть веские причины предлагать мне эту базу после поражения на Эргистале и есть что сказать мне. Подойди ближе, я не могу долго держать выключенной свою линию обороны.

Корсон прошел вперед. Позади снова вспыхнула пурпурная линия, и он почувствовал в костях характерную вибрацию.

– Итак, Корсон, что ты можешь мне предложить?

– Союз, – сказал Корсон, – который вам чертовски нужен.

Веран и бровью не повел. Его серые глаза блестели в свете прожекторов. Он выглядел грубо вырубленной статуей, и его люди были ему под стать. Двое из них находились позади Верана, неподвижные, сосредоточенные, несомненно, с пальцами на спусковых крючках небольших бластеров с заостренными стволами и без видимых отверстий в дуле. Их можно было принять за игрушки. Шестеро других встали полукругом, в центре которого оказался Корсон. Они были слишком далеко, чтобы он мог достать кого-нибудь из них отчаянным прыжком, прежде чем они успеют выстрелить. Они были профессионалами, и это до некоторой степени успокаивало Корсона. Можно было не опасаться, что они выстрелят ни с того ни с сего до того, как прозвучит приказ или возникнет действительная угроза.

Только Веран не носил оружия. Его руки были невидимы за спиной, пальцы правой руки наверняка сжимали запястье левой. Верана будет тяжело победить.

– Я могу тебя убить, – сказал Веран. – И пока не сделал этого только потому, что ты послал то сообщение и вытащил мне проклятый шип из ноги. Я жду объяснений, Корсон.

– Конечно, – сказал Корсон.

– Это было сообщение от тебя или от кого-то другого?

– А от кого еще оно могло быть? – спокойно произнес Корсон.

Сообщение было подписано им, но он не помнил, что отправлял его. Он даже не смог бы адресовать его Верану. Но оно, несомненно, назначало встречу, место, и точное время, и способ покинуть Эргистал в момент, когда ситуация стала для Верана безнадежной. Сообщение, которое он пошлет позднее. Сообщение это может быть частью плана, который он уже начал готовить. Это означало, что в будущем его версия будет более полной и солидной. Версия, которую он, может быть, разовьет сам, когда будет знать – и уметь – много вещей, о существовании которых он пока не подозревает. Но если что-нибудь пойдет не так, если Веран не согласится на союз, сможет ли он выслать сообщение? Поскольку он знал, что сообщение будет, что без него Веран не сможет прибыть на Урию, он должен будет его послать. Но когда это пришло, когда это придет ему в голову? Сейчас или позднее? Послал бы он его, не зная точно, что Веран его получит? Трудно было разрабатывать стратегию или хотя бы теорию войны во времени. Для начала нужен был практический опыт.

– Ты слишком долго думаешь над ответом, – сказал Веран.

– Мне нужно многое сказать, а это место не из лучших.

Веран сделал знак.

– У него нет с собой ни оружия, ни бомбы, – сказал один из солдат. – Только передатчик на шее. Один звук, без изображения.

– Хорошо, – сказал Веран. – Идем.

– У каждого человека есть какая-то цель, – сказал Веран, – даже если сам он об этом не знает. Чего я не понимаю, Корсон, так это твоих побудительных причин. Некоторыми движет тщеславие, как в моем случае, другие действуют из страха, третьих подстегивает погоня за деньгами. Но всегда, хорошо идут дела или плохо, их поступки, как стрелы, направлены в эту цель. Однако твоей цели, Корсон, я не вижу. А я этого не люблю. Я не люблю работать с теми, чьих целей не понимаю.

– Допустим, мною движет тщеславие, а еще – страх. При помощи уриан я хочу стать важной персоной и в то же время боюсь. Я человек преследуемый, военный преступник. Так же как и вы, Веран.

– Полковник Веран.

– Как и вы, полковник! Меня не интересует возвращение на Эргистал, не интересуют его бесконечные и нелепые войны. Разве это не логично?

– Ты уверен, – медленно сказал Веран, подчеркивая каждое слово, – что на Эргистале войны не имеют смысла? Что там уже нечего завоевывать?

– У меня такое предчувствие.

– В твоих рассуждениях есть логика. Но когда враг хочет, чтобы ты поверил, будто он совершает некий маневр, он старается привести солидные причины, чтобы обосновать его. Обеспечивает себе отступление – и совершает ошибки. И тогда-то он и попадает в засаду.

– Вы хотите, чтобы я расплакался? Ведь я затерян во времени и пространстве, я – неудачник, выдернутый с Эргистала торговцем невольниками и проданный банде уриан.