Странная любовь к ветхим фельдмаршалам. Тут из Тильзита подули новые ветры, и турки, вразумленные французами, пошли на перемирие, подписанное в августе в Слободзее. Не дождавшись результатов переговоров, 5 августа 1807года умер генерал Михельсон, и вместо него главнокомандующим Дунайской армией был назначен фельдмаршал князь Александр Александрович Прозоровский, старик, изнемогавший под бременем недугов, но военачальник опытный и царедворец изощренный. За его спиной была яркая военная биография. Он отличился еще в Семилетнюю войну 1756–1761 годов, потом участвовал во всех Русско-турецких войнах, покорял Крым, усмирял конфедератов в Польше, а еще раньше (для приобретения опыта) служил в прусской и австрийской армиях. Он слыл почитателем короля Фридриха II, правил как наместник в Орле, был главнокомандующим Москвы, при Павле 1 оказался в опале, при Александре I возвращен в армию и в августе 1807года, уже 75-летним старцем, пожалован в генерал-фельдмаршалы. В тогдашней России в живых, кроме Прозоровского, оставались еще три генерал-фельдмаршала — И. В. Гудович, М. Ф. Каменский и Н. И. Салтыков. Двоих последних в 1796году возвел в этот высокий чин император Павел I, Прозоровского и Гудовича в 1807 году — его сын Александр I. Все четверо были, если так можно выразиться, погодками — родились в конце 1730-х — начале 1740-х годов. К началу XIX века эти старые, больные люди, полные предрассудков прошюго, давно утратившие свои воинские дарования (а Салтыков вообще никогда не воевал), явлши собой карикатуру на подлинный высший генералитет великой империи. Впрочем, как уже сказано выше, такая же картина была и в военном руководстве Пруссии накануне войны 1806 года. И, напротив, совсем другую картину мы видим в наполеоновской Франции, где маршалами были люди вдвое моложе русских и прусских фельдмаршалов, опытные, энергичные, талантливые. Все это — прямое следствие Французской революции, открывшей путь наверх людям выдающимся. В России дело обстояло иначе.
Дразнить турок
Принимая должность главнокомандующего, но опасаясь за свое здоровье, Прозоровский попросил себе в помощники генерала М. И. Кутузова, о котором так писал царю: «Он почти мой ученик и методу мою знает». В письме военному министру Прозоровский был более откровенен: «Я могу с полным удостоверением свидетельствовать, что он должность генерала и часть военную хорошо знает. Если говорить между нами, ваше сиятельство, то я в нем один недостаток нахожу — что он в характере своем не всегда тверд бывает, а паче в сопряжении с дворскими делами; при том же он от природы ленив к письму, но по части войсковой совершенно им доволен, и он мне в самом деле помощник. В прочем не затруднительно скажу, что я признаю его в искусстве военном из лучших генералов государя императора»1. Слабость Кутузова «в сопряжении с дворскими делами» хорошо была известна многим и отчетливо проявилась на поле Аустерлицкого сражения.
Перемирие с турками еще продолжалось, но у Александра после Тильзита появились новые претензии к Османской империи. Свободы мореплавания через Босфор и Дарданеллы ему было уже мало, император требовал от султана существенных территориальных уступок: безусловного присоединения к России Бессарабии, Молдавии и Валахии. Нет ничего удивительного в том, что требования о включении в состав России Дунайских княжеств совпали с горячим желанием государя присоединить к империи холодную Финляндию. Как раз в это время российский император, ставший «внезапным другом» императора Франции, деятельно ковал тильзитское железо. Приращения к империи он хотел получить по возможности быстро, используя свои дружеские отношения с Наполеоном как страшилку для султана и его Дивана. Александр и Наполеон в это время, дружелюбно склоняясь над картой, обсуждали планы совместных действий. Еще раньше Наполеон предложил свое посредничество в русско-турецких переговорах, которые и велись в Париже. Цель их была добиться желаемого Россией, даже не доводя до открытия военных действий против Турции. В принципе, Наполеон не возражал против новых территориальных приращений России, кроме разве что занятия ею Босфора и Дарданелл и разрушения Османского государства. В Законодательном собрании империи Наполеон говорил: «Союзник мой и друг император Всероссийский присоединит к своей обширной империи Бессарабию, Молдавию, Валахию и часть Галиции. Я нисколько не завидую благоденствию России. Чувства мои к ее августейшему монарху не противоречат моей политике»2. Действительно, императору французов, все глубже увязавшему в испанской войне, было не до османов. Но как раз после Тильзита у Александра разгорелся аппетит. Он не раз ставил перед Наполеоном вопрос об окончательном разделе Османской империи, не ограничиваясь Молдавией и Валахией. Однако Наполеон был против намерений Александра, не желая чрезмерного усиления России, если та завладеет Проливами.
Обстановка в самой Турции благоприятствовала затее двух тильзитских друзей. Стамбул сотрясали частые дворцовые перевороты. Летом 1808 года янычары бунтовали, одного за другим свергли и убили двух султанов: Селима Ш и Мустафу IV. Императору Александру показалось, что наступил удобный случай разом победить турок и тем самым решить навсегда проблему принадлежности Дунайских княжеств. Император дал указ Прозоровскому перейти Дунай и силой оружия утвердить эту реку границей империи на юго-западе. Но повода для нарушения Слободзейского перемирия 1807 года не было — турки вели себя на редкость мирно и соблюдали все условия перемирия. На провокационное письмо Прозоровского, в котором тот «употреблял все усилия, дабы, раздражая турок, довести их до учинения частного нападения», турки ответили непривычно кротким молчанием. Тогда российский император потребовал от турок не только Дунайские княжества, но и Грузию, Имеретию, Мингрелию, а также признания независимости Сербии. Даже этот вызов турки пытались смягчить переговорами. Но тут, в ноябре 1808 года, в Стамбуле опять вспыхнул бунт янычар, был убит терпеливый к претензиям русских верховный визирь Байрактар Мустафа-паша. Новый визирь Юсуф-паша (Зия-паша) послал в Яссы делегацию для переговоров, которая ехала к русским пределам два месяца. Эта задержка разгневала Александра, он потребовал от Прозоровского жесткости, предписал поставить турецким уполномоченным четкие условия, невыполнение которых должно привести к возобновлению войны. В феврале 1809 года в Стамбул направили флигель-адъютанта И. Ф. Паскевича с требованием к Дивану выслать английского посла, который настраивал турок против России и Франции. Это было посольство-провокация, подобное тому, которое в 1853 году посетило Стамбул во главе со светлейшим князем А. С. Меншиковым. Турки отвергли требования Паскевича, о чем тот радостно написал Прозоровскому. 22 марта 1809 года главнокомандующий с облегчением объявил туркам о разрыве перемирия…
К этому времени в Дунайской армии было уже 80 тысяч человек. Их возглавляли славные генералы — молодец к молодцу: генерал от инфантерии М. И. Кутузов, генерал-лейтенанты М. А. Милорадович, граф А. Ф. Ланжерон, знаменитый донской атаман М. И. Платов, Е. И. Марков, барон А. П. Засс и др. Александр предписал Прозоровскому не медлить — как раз тогда разгорелась война между Францией и Австрией, и все в Европе были заняты этим новым конфликтом, в котором Россия выступала на стороне Франции, двинув свой корпус ей в помощь. Мало кого в Европе волновало, что происходит в дунайских камышах. Как в истории с походом против шведов, император требовал от главнокомандующего резвости, считая, что «быстрый переход через Дунай и решительные там действия… единственное средство принудить султана к миру и уступки нам Бессарабии, Молдавии и Валахии»1.
Бой во рву безнадежен
Переправа через Дунай началась по наведенным мостам 27 июля 1809 года. Там, на правом берегу, были мощные турецкие крепости — Журжа и Слободзея, Браилов, Измаил. Первым в бой бросился Милорадович, полагая с ходу взять Журжу и Слободзею. В первом случае его ждала неудача — турки отбили приступ. Отступивший Милорадович (до этого он писал: «Я знаю солдат, коими я командую, в успехе не сомневаюсь») честно признал свои ошибки и взял на себя всю вину за неудачу и потерю почти семисот человек. Неудача под Журжей была великодушно прощена ему государем, тем более что Слободзею войска Милорадовича все-таки успешно взяли. Главная же дивизия под командованием Кутузова (при нем ехал и Прозоровский) двигалась тем временем из Фокшан и от реки Рымник (какие это тогда были славные для русского уха названия!) к Браилову, чтобы, заняв его, стеснить Измаил — еще одну важную турецкую крепость, некогда взятую на шпагу великим Суворовым. Началась осада Браилова — сильной крепости с гарнизоном в 12 тысяч человек. 19 апреля 1809 года, согласно составленной Кутузовым диспозиции, был предпринят штурм крепости тремя колоннами. Приступ начался неожиданно для гарнизона, в полной темноте, но вскоре обратился в поражение. Турки сумели отбить натиск, уничтожив прорвавшихся на вал охотников. Особенно неудачно действовала колонна генерал-майора М. А. Хитрово. Она спустилась в ров, но не могла подняться оттуда на вал крепости — то ли лестницы оказались коротки, то ли лезть по ним не нашлось смельчаков. Одним словом, атакующие остались на дне рва и оттуда открыли огонь по туркам, оседлавшим вал. В свою очередь, противник с верхушки вала начал поливать солдат Хитрово свинцом и сбрасывать на них огромные бревна. Позже Прозоровский писал об этом необыкновенном способе штурма вражеской крепости: «Не могу надивиться, отчего теперь ввелось в войсках, что в поле, где надобно стрелять, там на штыки идут, тут, где штыки нужны, производят пальбу». Он не без оснований обвинил генералов в том, что «не нашлось в них ни храбрости, ни отваги, и войска не имели в сражении должного повиновения и доверенности к частным начальникам»4. Бой во рву и вокруг крепости продолжался до рассвета. Видя гибель своих штурмующих колонн (из 8 тысяч солдат потери составили почти 5 тысяч человек!), Прозоровский рвал на себе волосы и плакал. Потом он писал императору: «Сердце мое обливалось кровью. Я желал умереть, и если б была малейшая возможность подать пособие и загладить несчастие, то, конечно, бросился бы я сам с войском в огонь». Как пишет А. И. Михайловский-Данилевский, возле Прозоровского все это время стоял Кутузов и хладнокровно успокаивал его словами: «Не такие беды бывали со мной, я проиграл Аустерлицкое сражение, решившее участь Европы, да не плакал»5.
