Вспомоществование от царя. Александр написал Багратиону не сразу после получения известия о его ранении, а больше двух недель спустя. В этом нельзя не усмотреть известное пренебрежение государя Багратионом. Лишь 14 сентября он подписал короткое письмо: «Князь Петр Иванович! С удовольствием внимая о подвигах и усердной службе вашей, весьма я опечален был полученною вами раною, отвлекающею вас на время с поля брани, где присутствие ваше при нынешних военных обстоятельствах столь нужно и полезно. Желаю и надеюсь, что Бог подаст вам скорое облегчение для украшений деяний ваших новою честию и славою. Между тем не в награду заслуг ваших, которая в непродолжительном времени вам доставится, но в некоторое пособие состоянию вашему жалую вам единовременно пятьдесят тысяч рублей. Пребываю к вам благосклонный Александр». Другим рескриптом Александр предписал министру финансов Гурьеву отпустить Багратиону 50 тысяч рублей12. Ни об ордене, ни о какой-то другой высокой награде (вспомним присвоение Кутузову звания генерал-фельдмаршала в день получения известия о сражении при Бородине) речи не шло — так, одно лишь денежное пособие для лечения.

Но Багратион не получил и этого, важного для него рескрипта. В книге указов напротив данного рескрипта сохранилась отметка: «По случаю кончины князя Багратиона сей рескрипт возвращен 21 сентября и отдан государю императору»". Со смертью Багратиона исчезла и его армия. С. Н. Марин писал М. С. Воронцову из Тарутина 27сентября: «Армии наши соединены, и Вторая исчезла вместе со своим начальником»14.

Этот вопрос долгое время занимал историков и к нашему времени решен, кажется, окончательно. Ему посвящены несколько исследований, в том числе историков медицины15. Итак, Багратион был ранен, как писал пользовавший его с первых минут ранения старший врач лейб-гвардии Литовского полка Яков Говоров, «в переднюю часть правой берцовой кости черепком чиненого ядра», то есть обломком разорвавшейся бомбы — начиненного порохом полого чугунного снаряда. Цитата эта взята из книги Говорова, изданной в 1815 году под названием «Последние дни жизни князя Петра Ивановича Багратиона». Это сочинение является важнейшим документом о последних днях жизни Багратиона. Говоров испытывал к Багратиону чувство обожания, он почти не отходил от генерала во время его болезни, многое помнил и был довольно простодушен, что существенно для исследователя при интерпретации сообщаемых им фактов. Хотя врачом он явно был неважным — примечателен тот факт, что в книге, написанной всего через три года после смерти Багратиона, Говоров путает ногу, в которую был ранен полководец, — по всем источникам, рана была в левой берцовой кости, а из приведенной цитаты явствует, что в правой! Вот так эскулап! Впрочем, во многом другом Говоров достаточно точен. Так, его показания о том, что Багратион поначалу отказывался покидать поле боя, «истекал кровию без перевязки раны», совпадают со свидетельствами других участников сражения. Тем временем адъютанты, «видя изнеможение, искали врача для подания ему помощи». Говоров оказался первым из таких врачей. С помощью зонда «осмотрев внимательно окровавленную рану и исследовав глубину и широту ее», он «нашел, что она сопряжена была с повреждением берцовой кости». Следом к Багратиону прибыл Я. В. Виллие — главный медицинский инспектор, личный врач императора Александра. «Он, — пишет Говоров, — вторично рассмотрел, очистил и перевязал рану». Во врачебном донесении, составленном позже, сказано, что Виллие «рану несколько расширил и вынул из оной малый отломок кости». Из «Примечания о болезни князя» Говорова следует, что рану тогда признали «не столько тяжелою, поелику небольшое отверстие оной и окровавление скрывали повреждение берцовой кости»16. В другом варианте написано, что рану признали «неважною, поелику наружное малое отверстие оной скрывало раздробление берцовой кости и повреждение кровеносных сосудов и нервов». Неясно, почему рану признали «неважною», если Виллие вытащил из нее «малый отломок кости». Естественно, что тут должен был возникнуть вопрос о самом «черепке» или пуле, если выходного отверстия не было видно.

После этого Багратиона повезли в Можайск. По выезде оттуда 27 августа Багратион вызвал Говорова, оставшегося при своем полку и с тех пор тот оставался при раненом до конца. Когда Говоров догнал эскорт с Багратионом, то нашел ухудшение — у раненого были жар, бессонница, «колючие боли в ране беспрестанно мучили» его. Из разговора с Багратионом следовало, что полководец не придавал должного значения своей ране, он рассчитывал на скорейшее выздоровление, спрашивая Говорова: «Надеетесь ли вы скоро поставить меня на ноги» Говоров, как и положено врачу, определенно ничего сказать не мог и заметил: «…настоящее состояние раны мне еще не совсем известно». На вопрос Багратиона: «Когда же рана моя вам совершенно известна будет» — Говоров обещал это сделать на первой перевязке, «завтра на вечер», то есть 28 августа. С момента ранения прошло уже два дня, а изучения раны еще не было проведено. Да и во время обещанной перевязки, которую Говоров проводил с главным врачом 2-й армии Гангартом, исследования раны вновь не сделали. Врачи ограничились внешним осмотром, хотя рана «найдена еще воспаленной», у больного была лихорадка, то есть жар, сменявшийся ознобом. На другой день, 29 августа, при перевязке впервые пошел гной и края раны распухли. И тем не менее рана так и не была исследована.

Безусловно, исследование раны по тем безнаркозным временам было мучительным для раненого, но необходимым медицинским действием. Врач должен был сделать то, что предпринял Виллие: зондом, а также другими инструментами ощупать рану на всю глубину, с тем чтобы определить ее внутренний профиль и, по возможности, извлечь из нее обломки костей и инородные предметы, важнейшим из которых признавался осколок снаряда. Но это исследование не было сделано и 30 августа, когда Багратиона привезли в Москву и к нему позвали профессора медицины Московского университета Гильдебранта. Тот зондировал рану, но в сущности никаких наблюдений не сделал, сказав Багратиону, что «рана и здоровье вашего сиятельства обыкновенны», и, как пишет Говоров, не дал никаких рекомендаций, одобрив все, что делали прежде Говоров и Гангарт. Они же только давали больному лекарства вроде «эфирной настойки корня мауна с мелиссовою водою» и ставили компрессы на части ноги вокруг раны. По другим сведениям, Гильдебрант «поставил вопрос о расширении раны и удалении инородных тел», но Багратион отказался от этой процедуры17.

В принципе, Гильдебрант предложил операцию, которая, согласно «Краткому наставлению о важнейших хирургических операциях», изданному Я. В. Виллие в 1806 году, как раз начиналась с расширения отверстия раны скальпелем. Затем предстояло извлечь из раны инородные тела и обломки костей, перевязать артерии и — очень важно — «произвести противоотверстия, иногда длинные и глубокие, соразмерно величине члена, глубине, суживанию раны и отстоянию одного отверстия от другого». Это должно было способствовать «выхождению или извлечению из ран инородных тел и обломков костей… и для способствования выхождению гноя и отделению помертвелых частей»18.

Между тем со второго дня ранения был заметен прогрессирующий процесс воспаления раны и участка ноги вокруг нее, образования и накопления гноя. Это видно из описания Говорова. Как он сообщает, при перевязке вечером 1 сентября открылось, что рана оказалась «не в лучшем состоянии против прежнего»; 2 сентября «рана его в перевязке представляла весьма количественное нагноение и скрывающуюся под оным глубокую полость, из которой вытаскивался смердящий гной». При перевязке вечером 3 сентября «ощутительно было зловоние. Самый гной в качестве своем изменился»19. Поражает хладнокровие, проявленное во все эти дни врачами, сопровождавшими Багратиона, при виде нарастающего процесса воспаления — ведь они же ведали, что рана не чиста, что Виллие вытащил обломок кости, а там остались и иные инородные тела. Тогдашние врачи прекрасно знали, что все эти нагноения, скапливание гнойных масс чреваты антоновым огнем (гангреной) и общим заражением («гнилой лихорадкой»), Все описанное Говоровым свидетельствовало о начале этого процесса.