В письме А. П. Ермолову, помеченному: «На марше, 3 июля», Багратион описывает все, что произошло с ним и его армией в последние дни июня — начале июля. Это описание не только подтверждается приведенными выше свидетельствами документов, но и передает эмоциональный строй, те чувства, которые испытывал Багратион в момент отступления: «Я расчел марши мои так, что 23 июня главная моя квартира должна была быть в Минске, авангард далее, а партии уже около Свенцян. Но меня повернули на Новогродек и велели идти или на Белицу, или на Николаев, перейти Неман и тянуться на Вилейку, к Сморгони, для соединения. Я и пошел, хотя и написал, что невозможно, ибо там три корпуса уже были на дороге к Минску и места непроходимые. Перешел в Николаеве Неман. Насилу спасся Платов, а мне пробиваться невозможно было, ибо в Воложине и в Вишневе была уже главная квартира Даву, но я рисковал все потерять и обозы. Я принужден назад бежать на Минскую дорогу, но он успел и ее захватить. Потом начал показываться король Вестфальский с Понятовским; перешли в Белицу и пошли на Новогродек. Вот и пошла потеха! Куда ни сунусь — везде неприятель. Получил известие, что Минск занят и пошла сильная колонна (французов. — Е. А.) на Борисов и по дороге на Бобруйск. Я дал все способы и наставления Игнатьеву (коменданту Бобруйска. — Е. А.) и начал сам спешить, но на хвост мой начал нападать король Вестфальский… Вдруг получаю рапорт Игнатьева, что неприятель приближается к Свислову, от Бобруйска в 40 верстах, тогда как я был еще в Слуцке и всё в драке. Что делать? Сзади неприятель, с боку неприятель, и вчера получил известие, что и Пинск занят. Я никакой здесь позиции не имею, кроме болот, лесов, гребли и песков. Надобно мне выдраться, но Могилев в опасности, и мне надобно бежать. Куда? В Смоленск, чтобы прикрыть Россию несчастную. И кем? Господином Фулем»19.
Было ли у Даву непомерное превосходство
Из рапортов и писем Багратиона видно: он считал движение на Минск вообще невозможным из-за подавляющего численного превосходства противника над его армией. В оправдание своего отступления в рапорте от 26 июня Багратион писал, что «при готовности и доброй воле вверенного мне войска, быв десять дней на маршах без растахов, делая переходы по пятидесяти верст, не далее как вчера еще, зная еще о приближении неприятельских сил к Минску и о стремлении занять оный прежде меня, с полною надеждою на храбрость войск, считая противу себя у Минска неприятеля хотя в шестидесяти тысячах, я был в решительности атаковать его, пробиться в соединение к Первой армии, как из подносимого при сем в копии приказа моего к войскам усмотреть соизволите». А далее он объясняет, что, «к крайнему прискорбию, удостоверившись в непомерном превосходстве сил неприятельских от Вильна чрез Вилейку к Минску показавшихся, от Воложина на Раков и Радомковичи туда же следовавших и угрожавших мне от стороны Новогрудка… поставлен был в необходимость переменить все предприятие…».
Не преувеличил ли в тот момент Багратион силы выступившего на него противника? Именно в этом его и винил Александр I в упомянутом выше письме. Причем в том же письме император больно уколол Багратиона, напомнив ему, чьим учеником он является. Царь писал, что указанное ему направление на Вилейки, а потом на Минск «было сделано в надежде, что, находясь столь часто в походах с славным нашим полководцем князем Суворовым Италийским, вы предупредите неприятеля на сих важных пунктах не столько для того, чтобы совершенно соединиться с 1-ю армиею, как для поставления 2-й армии на направление, имеющее в тылу центр России, чем действия обеих армий сделались бы удобнее и деятельнее. По рапорту вашему вы могли быть в Минске 27 июня, неприятель же занял оный 26-го и по самым достоверным известиям состоял не более как в 6000. Посему, продолжая быстро марш ваш на Минск, вы, несомненно, вытеснили бы его и, пришел в Минск, по обстоятельствам либо удерживали сие место, либо могли свободно отступать на Борисов, где опять наступление неприятеля могло быть предупреждено»21.
Анализируя письмо Багратиона от 26 июня, нельзя понять с ясностью, что имеет в виду автор, указывая на движение французов из Вильно через Вилейки на Минск, в то время как Вилейки находятся в стороне от столбовой дороги Вильно — Минск. Не было ли здесь дезинформации или действительно французы начали перебрасывать силы из занятых ими Свенцян через Вилейки? В конце рапорта Александру I Багратион, в подкрепление своих опасений, пишет, что «недавнее пребывание императора французского Наполеона у войск противу меня, для ободрения их, дает причину соглашаться со сведениями, ко мне дошедшими, что неприятель здесь имеет большие свои силы»22. Из многих источников известно, что Наполеон, прибыв в Вильно 16 июня, провел в нем больше двух недель и 5 июля вышел вместе с гвардией в сторону села Глубокого. Сведений о его поездке в корпус Даву нет.
Что же касается движения каких-то французских сил от Воложина на Раков, то оно было вполне возможно. Скорее всего, это были силы корпуса вице-короля или Даву, тащивших широкий «бредень» вдоль дороги Вильно — Минск, с тем чтобы захватить в него корпуса и соединения русской армии, отходящие от границы южнее Вильно. Наконец, для 2-й армии реальна и очень опасна была угроза с запада — оттуда через Новогрудок надвигался корпус вестфальского короля.
Упоминание в царском письме Суворова с намеком на то, что командующий 2-й армией оказался не лучшим учеником великого полководца, несомненно, больно зацепило самолюбивого Багратиона. Позже, уже на пути от Бобруйска к Могилеву, он как бы в ответ на прежний упрек государя сделал такую выразительную приписку к своему донесению: «Всемилостивейший государь! Удостойте принять справедливое мое удовлетворение, что быстрота маршей Второй армии, во все времена делаемых по самым песчаным дорогам и болотным местам, с теми тягостями, которые на себе ныне люди имеют, — и великий Суворов удивился бы. Шестьсот верст самого невыгоднейшего местоположения перейдены в 18 дней, имея чрез все почти время сильного на плечах неприятеля, всех больных, пленных и обозы, почти на 50 верст делавшие протяжение армии»23.
Теперь известно, что у Даву против Багратиона было действительно не менее 60 тысяч солдат, причем в момент перехода Немана 12 июня — даже более 60 тысяч (пять пехотных дивизий и корпусные кавалерия и артиллерия). По прибытии в Вильно корпус был отправлен на «охоту» за Багратионом. Но, как писал А. Коленкур, «император оставил маршалу Экмюльскому (Даву. — Е. А.) только часть его корпуса; 1-я, 2-я и 3-я дивизии, которыми командовали генералы Моран, Юден и Фриан, после переправы через Неман были отданы под начальство Неаполитанского короля (Мюрата. — Е. А.) для преследования неприятеля (то есть 1-й армии. — Е. А.) и поддержки кавалерии. У маршала оставались только дивизии Компана и Дезэ, причем половину дивизии Дезэ маршал должен был оставить в качестве обсервационного отряда в Минске». В итоге, пишет Коленкур, для борьбы с Багратионом Даву располагал силами «полутора дивизий»24.
Проверим эти данные. То, что 1-я, 2-я и 3-я дивизии действовали против армии Барклая, подтверждается и французскими, и русскими источниками25. Значит, в распоряжении Даву оставались 4-я и 5-я пехотные дивизии и еще кавалерия под командой бригадного генерала К. П. Пажоля. Итак, в «охоте» на Багратиона принимало участие менее половины корпуса Даву. Прибегнем к простому подсчету. Известно, что в 1-й, лучшей дивизии корпуса Даву, было 17 батальонов пехоты (13 тысяч человек). Стало быть, из общей массы его корпуса (85 батальонов или 61 тысяча человек) на долю 4-го и 5-го корпусов приходилось максимум 26 тысяч пехотинцев. К ним нужно прибавить еще две бригады Пажоля (не более 2,3 тысячи человек). Таким образом, уДаву (до прихода его в Минск) было около 28 тысяч человек.
Но Коленкур не упоминает, что войска Даву были усилены 3-м резервным кавалерийским корпусом и так называемым «Легионом Вислы» (польскими войсками). С ними у Даву под началом оказалось минимум 45 тысяч человек. Корпус вестфальского короля, тоже подчиненный Даву, имел в строю 19 тысяч человек. Следовательно, против Багратиона действовало всего 64 тысячи человек. 2-я Западная армия имела в строю 45 тысяч человек; кроме того, к ней были приписаны: корпус Платова (4 тысячи казаков) и отряд И. С. Дорохова (4 тысячи человек), всего 53 тысячи.
