Лишь вернувшись в госпиталь, солдаты немного расслабились.

— Здесь, в здании, мы в безопасности, Сержант? — спросил Дак.

— В данный момент, да. — Это был стандартный ответ Сержанта на подобные вопросы. Каждый день этой адской поездки он отвечает за их жизнь и здоровье. Каждую минуту. И разглагольствовать о том, чего не знаешь это пустая трата времени и энергии, без которых им не выжить.

— То есть, мы задержимся здесь на какое-то время?

Они стали подниматься по лестнице. Сержант пожал плечами и сказал, — Думаю, да. Место хорошее.

— Я думал, мы натренируем гражданских, и сделаем из них группу прикрытия, пока не найдем своих.

— План не поменялся, Даки.

— Похоже, гражданские думают, что мы собрались здесь жить.

— Да, мы по-прежнему пытаемся выйти на своих, — сказал Сержант. — Но гражданским это афишировать не надо. Вы хоть знаете, где наши ближайшие союзники? Вот я, хоть убей, не знаю. Технически, нашего батальона больше не существует. В сети последние дни тишина.

Солдаты добрались до верхнего этажа и остановились перевести дух. Стрелок опустился на одно колено и принялся устанавливать заряд.

— Всегда есть лагеря, — сказал Стив, не отрываясь от своего занятия. — Лагеря ФАПЧС. Ближайший в Огайо, верно?

— Мы даже не знаем, существуют ли они еще, Стив. И существовали ли вообще. Мы слышали о многих лагерях для беженцев и военных, которые либо переезжали к моменту нашего там появления, либо их там вообще никогда не было. Я не заинтересован рисковать нашей безопасностью из-за каких-то слухов, особенно если это означает поездку через весь Огайо с на четверть заполненным баком.

— Эй, я с тобой. Я остаюсь. Я не против того, чтобы залечь здесь на дно, пока все не уляжется. Пусть этим занимаются всякие сраные энтузиасты.

— А я не хочу сидеть здесь вечно. Наши товарищи где-то там сражаются, и мы должны найти их и помочь. Но гражданским нужен отдых. И нам нужен отдых.

— Есть, — сказал Стив.

— Вот что я думаю, — сказал Даки, когда они отступали по лестнице вниз. — Каждый час, пока мы сидим здесь, гибнут люди, которым мы могли бы помочь. Сколько еще мы будем здесь торчать?

— Минимум пару дней, — ответил Сержант. За это время многое может произойти. Сейчас мы живем одним днем. — Он помнил, как бойскауты учили его, что делать, чтобы выжить: Остановиться, подумать, осмотреться и составить план, либо просто ОСТАНОВИТЬСЯ.

— А что, если мы захотим уехать, а гражданские захотят остаться?

— Не знаю, Даки. Честно, не знаю. Они не в армии.

— Всем в укрытие! — крикнул Стив. Солдаты опустились на корточки и зажали уши.

С4 взорвалась с металлическим грохотом, прокатившимся по лестничному колодцу, за которым последовала волна дыма, пыли и сильного химического запаха. Искореженная металлическая дверь повисла на одной петле, потом отвалилась и упала на пол.

Солдаты поднялись и отряхнули с себя пыль.

— На самом деле, они нам очень нужны, — сказал Сержант. — Ребята что надо. — Он мрачно ухмыльнулся. — И, если честно, не хотел бы я их злить.

Бог это добро, смерть это зло, тогда почему бог позволяет людям умирать? На этот вопрос Пол никогда не смог бы ответить, будучи священником. Когда ему было десять лет, упал самолет, на мили разбросав куски горящего металла и человеческих тел. В катастрофе погибло более двухсот человек, включая его мать. Тогда он пережил весь спектр горя, от отрицания и гнева до смирения и вины. Самым худшим было чувство вины. Когда она улетала, он спал, и его непрестанно мучила мысль, что она ушла, так и не попрощавшись с ним. К моменту признания факта утраты, он повзрослел не по годам. Повзрослел не по годам, потому что узнал о существовании смерти и о хрупкости жизни.

В течение нескольких недель после катастрофы их дом часто навещал священник, предлагая утешение Полу и его отцу.

— Если бог любил мою маму, то почему позволил ей умереть? — спросил его Пол.

— Не знаю, — сказал священник. — Знаю лишь, что пришло ее время.

— Отправиться в рай?

— Быть с богом, который ее создал. Твоя мать не умерла. Она совершила переход. Это тяжело, но тебе придется подождать, чтобы увидеть ее снова. И ты увидишь ее снова.

Пол долго не решался задать следующий вопрос.

Наконец спросил, — А меня бог тоже заставит умереть?

Священник улыбнулся. — Мы все умираем, Пол, — ответил он. — Но ты еще долго, долго не умрешь. Мир это не только тяжелое место, но и удивительное. Тебе придется сделать здесь много дел.

Следующие несколько дней Пол размышлял над словами отца Брауна. Наконец он не только смирился с потерей матери, но и решил стать священником. Он любил супергероев, ему не хватало их ни в телевизоре, ни в книжках с комиксами. Но здесь был настоящий супергерой, тот, кто ежедневно сражается со злом в лице смерти и помогает другим людям победить его.

Из него получился хороший священник. Он провел сотни часов, помогая умирающим людям и им семьям справиться с горем. Утешал, как только мог. Если у них больше не к кому было обратиться, он проводил с ними больше времени, даже помогал им по дому и оплачивал счета. Это была его миссия, как священника, помогать всем, чем он может, и он чувствовал, что вносит реальные перемены в жизни людей. Он помогал умирающим смириться с неизбежным. И для Пола не было большей награды, чем некоторая степень уверенности, что эти люди не умирают, а переходят, не в забвение, а в лучшее место, и будут ждать там своих любимых.

И все же какая-то его часть испытывала стыд за то, что сам он не перестал бояться смерти.

Рита Грин была не из тех, кто регулярно посещает церковь, но когда ей поставили диагноз рак кости и назначили болезненный режим лечения, включающий химиотерапию и хирургическое удаление части таза, ее семья попросила Пола навестить ее. И он согласился.

Он пришел к ней домой и сел у кровати. Ее лихорадило, но это был не жар, а последствия терапии. Лекарства, которые она принимала, убивали растущие клетки в ее теле, и раковые и обычные, здоровые клетки во рту, желудке, кишечнике, волосяных фолликулах. Она рассказала ему, что иногда чувствовала себя так хорошо, что выходила в сад повозиться со своими нарциссами. Но сегодня ей снова стало плохо. И она угасала буквально на глазах.

Они немного поговорили, а потом он решил оставить ее в покое. Он дал ей компакт-диск со сборником джазовых композиций. Ее сын сказал ему, что ей нравиться ухаживать за цветами под джаз. Пол объяснил ей свое появление здесь, и сказал, что она может рассчитывать на его поддержку.

Рита пожаловалась на потерю веса, выпадение волос и общее недомогание. Ей не хочется смотреть в зеркало и видеть, что сделали с ней рак и терапия. Кроме того, она была женщиной, которая не может сидеть, сложа руки. Ей было невыносимо находиться дома, прикованной к кровати.

— Ты боишься того, что случается потом со всеми нами?

— Нет, — ответила Рита. — Всем нам когда-нибудь придется уйти. Видимо, пришло мое время.

— Ты не жалеешь, что тебе придется оставить Джима?

— Он хороший мальчик. Он справится.

— Ты очень сильная женщина, — казал Пол.

Рита закашлялась. — У меня просто нет другого выбора.

— Ты чувствуешь, что пребудешь с Иисусом?

— Я не верю в Иисуса, Преподобный, — сказала Рита.

Пол изумленно уставился на нее. — Нет, конечно же, веришь.

— Не верю.

— Ты же много лет ходила ко мне в церковь.

— Это верно. Но я никогда по-настоящему не верила.

Он вздохнул.

— Не обижайтесь, Преподобный.

— Ты не веришь, и тебе не страшно?

— Почему мне должно быть страшно? Я же сказала, у меня нет другого выбора.

Какое-то время Пол смотрел на нее, не зная, что сказать. Полагаясь на свой опыт служения умирающим и живым, он всегда разделял мнение, что атеистов на войне не бывает. Но Рита Грин оказалась редким исключением.

— Преподобный, — сказала она. — Прочитайте мне тот отрывок из Экклезиаста. Тот, что про времена.