Я когда-то любила Антонио и теперь люблю его снова. Эта мысль показалась мне странной, новой и в то же время привычной. Я подумала о своих родителях, о дедушке с бабушкой и почувствовала удивительную связь их судеб со своей. Не проникла ли я в глубину своей души, туда, где они никогда не бывали? И не больше ли в душах людей и вампиров сходства, нежели различий?

Были у меня и другие вопросы. Некоторые из них — к товарищам по команде. Кажется, все они, кроме Джеми, нормально восприняли новость о появлении в наших рядах вампира. А я-то всерьез опасалась, что они набросятся на Антонио, как только мы расправимся с остальными кровопийцами.

— Какие-нибудь проблемы у нас намечаются? — спросила я, откашлявшись, у своей новой grapo.

— С Антонио? — спросил Джеми, нахмурившись.

Я кивнула.

— По мне, так с ним все нормально, — сказал Хол-гар.

Но Джеми промолчал.

Я с недоверием посмотрела на всех. После того как нас два года учили убивать вампиров и не раз приходилось видеть, на что способны эти выродки, у меня в голове не укладывалось, как остальные члены grupo могут так легко допустить подобную интеграцию.

— Как? Почему? — выдавила я из себя.

— Если отец Арманд позволил вампиру поступить в Академию, значит, этот вампир должен быть одним из нас.

Из нас — охотников, но не из нас — людей. Об этом я не подумала. Отец Арманд досконально проверял каждого будущего ученика, в индивидуальном порядке. Он был очень добрым, но дотошным священником, с самобытным чувством юмора. И все-таки смог ли он распознать в Антонио вампира?

— Вы думаете, отец Арманд знал? — спросила я.

— Но он же знал, что я — ведьма, — спокойно сообщила Скайи.

— И что я — вервольф [35], — добавил Холгар таким тоном, словно это было общеизвестным фактом.

Потрясенная, я обвела всех взглядом и в конце концов уставилась на Джеми и Эрико:

— А про вас двоих я тоже должна что-нибудь знать?

— Нет, — ответил из тени позади нас густой низкий голос.

Я резко обернулась, пальцы уже обхватили кол, но потом с облегчением расслабилась. Это был отец Арманд.

— В каждую пару входит один обычный студент и один, обладающий особыми возможностями, — пояснил он. — Так безопаснее.

— Но…

Он поднял руку:

— Ты думаешь, что обычные люди — единственные существа, стремящиеся бороться со злом? Нет. В войну против вампиров вовлечено немало представителей самых различных групп. Очень немногие вампиры способны обуздать свое природное естество и с помощью медитации, обучения и дисциплины подавить жажду крови. Антонио — один из них. Скайи приходится родственницей моим друзьям, и, когда мы встречались, я обнаружил ее способности. Холгар много лет тому назад научился защищаться сам и защищать других от своих волчьих повадок. Эта война затрагивает нас всех, и, боюсь, здесь она не заканчивается.

— Значит, мы будем продолжать сражаться, — сказала я. — По крайней мере, я буду.

— И я, — сообщил Холгар.

— Я тоже, — присоединилась к нему Скайи.

Все остальные подтвердили свое участие. Последним это сделал Джеми.

Антонио вдруг подошел и взял меня под руку. Я с трудом подавила в себе желание прислониться к его плечу. Для нас двоих должно найтись время в будущем.

— У меня есть эликсир только для одного из вас, — напомнил Арманд. — И его получает Эрико.

— Ну да, — сказала я.

Интересно, как же это мне пришло в голову взять на себя роль спикера нашей маленькой группы и почему против этого никто не возражает?

Священник, наш священник, улыбнулся мне:

— Значит, ты все понимаешь. Ведьма может взять под защиту своего партнера. На то же самое способен и вампир. А вот у вервольфа необузданный нрав. И он может случайно нанести повреждение партнеру, а изменить свою натуру по собственной воле он не в состоянии.

— Я недостойна этого, — пробормотала Эрико, опустив голову.

Арманд положил ей на плечо руку и заставил посмотреть ему в глаза.

— Так стань достойной, — прошептал он.

— Мы все станем, — пообещала я.

— Si [36], — прошептал мне на ухо Антонио.

Так это все началось…

«Я могу изменить тебя». Он наклонился вперед, и его губы заскользили по моим; дыхание распространяло аромат мяты и вожделения, а волосы были цвета шоколада и меди. Потом он прижался своим лбом к моему.

Временами я задумываюсь: что бы произошло, если бы я сказала «нет»? Но он приник ко мне, обнял рукой за плечи; наши головы соприкасались, а мысли унеслись куда-то очень далеко. Он был великолепен и обращался со мной, будто я ему принадлежала. То, что стоял невыносимый холод, всю меня парализовал страх и в горле словно горел бензин, значения не имело. Важно одно: он выбрал меня.

Меня!

И я сказала «да».

А какая девушка не сказала бы?

— Боже! — Гвинет лежала на скамейке; пышные волны ее золотистых волос касались дерева, покрытого пятнами тени. Здесь, под смоковницами, было одно из самых желанных мест для обеденного перерыва. — Это никогда не кончится! Я останусь в ловушке до конца жизни.

— Можно не ходить на пятый урок. — Я крепко обхватила свои голые коленки. Под ними ощущалась приятная тяжесть школьной сумки — способ избавиться от неприличного желания проникнуть на бал в юбке. Сдвоенные струпья — следствие катания на роликах — были грубо залеплены кусочками пластыря. Быстрым боковым движением колена я сдвинула вверх свои очки. — Домашнее задание у меня сделано. Так что мы сможем появиться там в удобное время.

— Но я должна переодеться. — Голубые глаза-васильки поморгали. Вытянув руку, она оглядела свой французский маникюр. — И я не могу идти вот с этим.

— Школьница всегда с этим.

Кроме того, у меня нет ничего, во что можно переодеться. Я изо всех сил старалась не пресмыкаться. Но иногда мне приходилось уговаривать Гвин сделать даже то, чего она хотела сама.

— С извращениями. — Она снова вытянула руку. — Давай прокосим и четвертый. У тебя ведь и это домашнее задание тоже выполнено, верно?

Она имела в виду: есть ли у меня что-нибудь, что мы могли бы сдать обе? Было. Однако существовала одна проблема.

— Сегодня опрос.

Я сгорбилась, плечи превратились в острые выступы. Тень — это хорошо. Ветер, налетавший со стороны поля для игры в лакросс [37], приносил острый запах воды из поливальной установки, насыщенной химическими удобрениями. Молли Фенуик, Триша Брент и вся честная компания сидели на освещенных солнцем скамейках, сняв куртки и настолько расстегнув блузки с круглыми отложными воротниками, что обнаженная часть тела выглядела вызывающе. Митци Холленвейдер что-то рассказывала, а слушатели оживленно жестикулировали и выкрикивали фразы типа «Боже мой!», совершенно не задумываясь о том, слышат ли их высказывания преподаватели.

Украшенная вышивкой эмблема на моей куртке царапнула меня, когда я потерлась подбородком о неповрежденную часть правого колена. Шпильки, удерживающие сзади туго закрученные волосы, вызывали боль. Одно из правил Сент-Криспина: каждая пуговка застегнута, выбившийся волосок приглажен. Локонам Гвин подходило такое обращение: они послушно укладывались именно так, как она хотела. А мои всклокоченные темные лохмы всегда находили способ вырваться на волю, что бы я ни применяла для их укрощения. И я всегда уходила бы домой с замечаниями по этому поводу, если бы не умела расположить к себе преподавателей.

Я им нравилась. Взрослые обычно любят меня.

— Черт побери! — Она опять потянулась. — Значит, мы проходим опрос и сваливаем, так?

— Ловко.

Оно так и было. Брат Боб — он хотел, чтобы его так называли, — притворялся, что не любит мальчишек. Большая игра: он сделал соответствующее заявление директрисе и епископу, которые принимали все важные решения. По слухам, он застрял в женской школе, потому что ему нравились свойства других детей. Как раз мальчиков. Другой католической плоти.