Она наблюдала, как он сменил три костюма, прежде чем остановил свой выбор на темно-синем, с белой рубашкой и голубовато-серым галстуком.

— Им нужен проповедник? Они его получат. Как я выгляжу?

— Превосходно, — заверила она его.

И он был с ней согласен. Хотя ему было всего сорок пять, его волосы совсем поседели. Он строго следил за своим весом и выработал манеру держаться прямо, чтобы всегда возвышаться над людьми, даже теми, кто был выше его ростом. У него вошло в привычку, громко читая молитву, широко раскрывать глаза.

Он отверг выбранное ею платье в красно-белую клетку.

— Не годится для такой встречи. Слишком смахивает на Бетти Крокер.

Они часто повторяли эту шутку, когда хотели произвести впечатление на прихожан, собравшихся, чтобы послушать его в церкви. Но сейчас он совсем не шутил. Она показала ему черное узкое платье с подходящим к нему жакетом.

— А это?

Он молча кивнул.

— Пойдет. — Он нахмурился. — И помни…

— Я никогда не называю тебя Биком в чьем-либо присутствии, — упреждая его раздражение, сказала она. — Уже давным-давно.

В его глазах появился нездоровый блеск. Она хорошо знала этот взгляд и боялась его. Прошло три года с тех пор, как его в последний раз вызывали в полицию и допрашивали в связи с тем, что какая-то белокурая девочка жаловалась на него своей матери. Ему всегда удавалось урезонивать жалобщиков так, что им потом приходилось извиняться, однако это случалось слишком часто и не в одном городе. Этот блеск говорил о том, что он вновь теряет над собой контроль.

Ли была единственной, кого он похитил. С той минуты, когда Бик впервые увидел ее с матерью в магазине, он словно потерял голову. В тот день он последовал за их машиной и потом постоянно ездил мимо их дома в надежде вновь увидеть девочку. Заключив двухнедельный контракт, они с Опал играли на гитаре и пели в одном из дешевых ночных клубов на Семнадцатой магистрали в Нью-Джерси и жили в мотеле в двадцати минутах езды от дома Кеньонов. Это был их последний контракт с ночным клубом. Бик уже начал петь в церкви, а позже — читать проповеди в окрестностях Нью-Йорка. Его услышал владелец небольшой радиостанции в Бетлехеме, штат Пенсильвания, и пригласил вести религиозную передачу.

К несчастью, по пути в Пенсильванию он настоял на том, чтобы в последний раз проехать мимо дома Кеньонов. Ли стояла на улице совершенно одна. Он схватил ее и увез с собой, и в течение двух лет Опал жила в постоянно скрываемых страхе и ревности.

Прошло пятнадцать лет с тех пор, как они оставили девочку возле школы, но Бик так и не смог забыть ее. Он хранил ее фотографию в своем бумажнике, и Опал иногда видела, как он смотрел на нее и гладил пальцами. В эти последние годы, по мере того как ему все больше сопутствовал успех, его тревожила мысль о том, что в один прекрасный день к нему подойдут агенты ФБР и арестуют за похищение и надругательство над ребенком.

— Посмотри, как эта девочка из Калифорнии упрятала своего папу в тюрьму из-за того, что она стала посещать психиатра и вспомнила то, чего не следовало бы вспоминать, — повторял он время от времени.

Они только что приехали в Нью-Йорк, когда Бик прочел в «Таймс» сообщение о гибели супругов Кеньонов в дорожной аварии. И, несмотря на отчаянные попытки Опал отговорить его, они все-таки поехали на похороны.

— Опал, — убеждал он ее, — мы сейчас совсем не похожи на тех двух хиппи, которых запомнила Ли.

Они действительно выглядели уже совершенно иначе. Они начали изменять свою внешность с того самого утра, когда отделались от Ли. Бик сбрил бороду и коротко постригся. Она перекрасилась в блондинку и стала собирать волосы в аккуратный пучок. В магазине «Джей Си Пенни» они купили себе приличную одежду, в которой не выделялись среди массы средних американцев.

— На случай, если в той забегаловке нас кто-то успел рассмотреть, — говорил он.

Именно тогда он и запретил Опал называть его Биком в чьем-либо присутствии, сказав, что теперь и он будет звать ее на людях настоящим именем Карла.

— Ли часто слышала наши имена в течение этих двух лет, — сказал он. — С этого момента я для всех — преподобный Бобби Хоккинс.

Несмотря на это, когда они поднимались по ступеням церкви, она чувствовала, что он боится. В конце мессы, едва органист заиграл «Господь Всемилостивый», он прошептал:

— Это наша песня, наша с Ли.

Его голос звучал громче других. Они сидели на краю скамьи. Когда мимо них проносили бесчувственное тело Ли, Опал схватила его за руку, чтобы он вдруг не потянулся и не дотронулся до нее.

— Я еще раз спрашиваю тебя, ты готова? — в его голосе была насмешка.

Он стоял возле двери их номера.

— Да.

Взяв кошелек, Опал подошла к нему. Ей нужно было успокоить его. Он был как натянутая струна. Она погладила его по лицу.

— Бик, милый, тебе необходимо расслабиться, — нежно сказала Опал. — Ты ведь хочешь произвести хорошее впечатление, а?

Он словно не слышал ее.

— Я все еще могу напугать эту малышку чуть не до смерти, правда?

Он зарыдал без слез, задыхаясь и содрогаясь всем телом, словно в конвульсиях.

— Господи, как же я люблю ее.

Десять дней спустя после похорон Сара позвонила риджвудскому психиатру, доктору Питеру Карпентеру. Саре уже доводилось с ним встречаться, он был ей чем-то симпатичен, и то, что она о нем узнала, укрепило ее симпатии. Босс Сары Эд Райен, прокурор округа Берген, очень рекомендовал Карпентера.

— Это честный парень. Ему я бы доверил кого угодно из своих, а ты понимаешь, что значит, когда я так говорю. Среди этой братии слишком много всяких шарлатанов.

Она решила срочно записаться к Карпентеру на прием.

— Моя сестра винит себя в том, что наши родители попали в аварию, — сказала она ему.

Во время разговора Сара вдруг отдала себе отчет в том, что она избегает употреблять слово «смерть». Она все еще не могла в это поверить. Сжимая в руке телефонную трубку, она говорила:

— Много лет назад по ночам ее мучил один и тот же кошмар. Потом он прекратился. Сейчас он вновь регулярно повторяется.

Доктор Карпнер хорошо помнил случай с похищением Лори. После того как похитители бросили девочку и она вернулась домой, он со своими коллегами обсуждал, какие последствия может вызвать ее полная потеря памяти. Ему было бы очень интересно встретиться с этой девушкой, однако он сказал Саре:

— Мне кажется, прежде чем я поговорю с Лори, нам следовало бы встретиться с вами. Сегодня днем у меня будет час свободного времени.

Как часто шутила его жена, Карпентер мог бы сойти за образец семейного врача. Он был седоволосым, розовощеким, в очках без оправы, всегда любезным, подтянутым и выглядел не старше своих пятидесяти двух лет.

Его кабинет был продуманно уютным: зеленоватые стены, шторы в зелено-белых тонах, письменный стол из красного дерева, уставленный мелкими цветущими растениями, напротив его вертящегося стула — массивное бордовое кожаное кресло и такая же кушетка неподалеку от окна.

Когда секретарша пригласила Сару войти, Карпентер внимательно посмотрел на привлекательную молодую женщину в строгом синем костюме, со стройной спортивной фигурой и легкой походкой. На лице без каких-либо следов косметики выделялись веснушки. Темные брови и ресницы подчеркивали грустные ярко-синие глаза. Гладко зачесанные назад волосы были стянуты голубой ленточкой и их свободные пышные темно-рыжие концы волнами спускались до плеч.

Вопросы доктора Карпентера показались Саре довольно простыми.

— Да. Лори вернулась домой совсем другой. Я уже тогда была уверена, что она подверглась сексуальному насилию. Но моя мать настойчиво повторяла, что Лори была похищена людьми, мечтавшими о ребенке. Она очень хотела в это верить. Пятнадцать лет назад люди не осмеливались рассказывать о подобном надругательстве. Но Лори очень боялась ложиться в постель. При всей своей любви к отцу, она отказывалась садиться к нему на колени, старалась избегать его прикосновений. Она вообще стала бояться мужчин.