Насколько невероятным был тот факт, что Сигурд выжил после своих ранений, настолько же удивительным было его выздоровление. Раны принца затянулись всего за несколько недель и почти не оставили на коже шрамов. Уже через пару дней после того, как Сигурд пришел в себя, он, опираясь на Нацрея, вышел из хижины. Вскоре его руки окрепли, и юноша сам стал подбрасывать дрова в огонь, чтобы они могли согреться в маленькой комнате.

Принц и его спаситель почти не разговаривали. По крайней мере, первые дни. Сигурд сосредоточился на том, чтобы победить боль и заставить повиноваться собственное тело. Нацрей сидел в углу на стуле, накрытом мехом, и увлеченно читал. При этом его умиротворенный вид навевал такой покой, какой Сигурд раньше ощущал только рядом с матерью.

Прошло немного времени, и моча Сигурда снова стала желтой, а суп, который он съедал, оставался в желудке. Корка на ранах затвердела и потемнела, черная мазь из банок Нацрея уже не вытягивала гной из поврежденной ноги. Сигурд спал теперь не для того, чтобы выздороветь, а только ночью, как это делали все люди.

Их первый настоящий разговор произошел одним туманным утром, когда Нацрей принес принцу хлеб и молоко.

— Твердая пища еще будет раздражать твой желудок, но ее все равно нужно есть. Благодаря такой еде ноги становятся сильными, а голова ясной.

Сигурд кивнул.

— Да, теперь мне потребуется и то, и другое.

Во время короткой паузы Сигурд, жуя кусок хлеба, понял, что хочет поговорить с этим странным темнокожим человеком, который почти все время читал. Принц ощущал не только телесный голод, но и духовный и нуждался в приветливом слове.

— Ты забрал меня с корабля?

Нацрей покачал головой:

— Я нашел тебя на берегу. Некоторое время я думал, что ты умер.

— Мне бы хотелось отблагодарить тебя не только на словах, — сказал Сигурд, — но, к сожалению, даже рубашка на моем теле не принадлежит мне. У меня ничего нет.

— Это не совсем так, — возразил араб и достал из маленькой шкатулки кожаную тесемку с рогом дрыка. — Когда я увидел тебя в первый раз, мне почему-то показалось, что эта вещь имеет для тебя особую ценность.

Сигурд взял талисман, поцеловал его и надел на шею.

— Более чем ты предполагаешь. Но дай мне время, и я отплачу тебе золотом за твою услугу.

— Твое спасение было интересной задачей, так что мне не пришлось скучать этой осенью, — с улыбкой произнес Нацрей. — Мне редко выпадает возможность использовать столько рецептов из книг по целительству на одном человеке.

— Ты много читаешь, — заметил Сигурд, мотнув головой в сторону стоящего в углу сундука. — Очень много.

Улыбка араба стала еще шире, и Сигурд заметил две дыры в его, в общем-то, идеальной челюсти. У араба не было двух зубов слева и справа от клыков. Это не казалось результатом насильственного вмешательства или болезни и скорее свидетельствовало о выполнении древнего ритуала.

— Меня зовут Нацрей. Я изучаю мир. А как зовут тебя?

Сигурд хотел представиться так, как его учили, как он называл себя уже тысячи раз. Но потом юноша вспомнил, что теперь он в бегах, а его враги думают, что он мертв. Так было и так, вероятно, должно быть. Он глубоко вздохнул.

— Зигфрид.

Словно дразня своего гостя, араб повторил его имя с точно таким же глубоким вздохом:

— Зигфрид…

Они некоторое время поговорили о его чудесном спасении, о сросшихся костях и о том, как Сигурду вообще удалось доплыть до Британии.

— Но мне кажется, что ты, как и я, тоже не отсюда родом, — заметил принц, надеясь, что его спаситель не обидится из-за упоминания о его экзотической внешности.

Нацрей рассмеялся.

— Да, я действительно не отсюда. Мою мать звали Зобона. Я родился в городе Тибур. Это далеко на восток от Византии и Мекки. Британия стала для меня концом долгого путешествия, как и для тебя.

Сигурду невольно пришлось возразить ему:

— Но мой путь здесь не кончается.

Они немного выпили. Нацрей не казался рассерженным.

— Ах, эти порывы молодости. Желание всегда быть в пути и всегда думать о какой-то благородной цели. Я сам был таким же.

— И ты нашел свою цель? Здесь, в Британии?

— Нет, — ответил араб. — Я нашел что-то более важное: понимание того, что целью является сам путь, а вызов всегда интереснее награды.

— У меня все иначе, — сказал Сигурд. — Моя задача — это мой священный долг, ибо так хотят боги.

Нацрей снова рассмеялся.

— Боги. Ну конечно. Скажи мне вот что, мой новый друг Зигфрид. Если твоя задача так угодна богам, почему они сами ее не выполнят? Ведь их возможности намного превосходят твои.

Сигурд смутился. Он верил в то, что боги выбрали его, чтобы освободить Исландию от ксантенских убийц и наказать Вульфгара. Но то, что говорил Нацрей, не казалось глупостью. Почему боги вообще допустили кровавую резню на его родине?

— Возможно, они хотели меня проверить, — после паузы сказал юноша. — Всем великим воинам нужны испытания, дабы они утвердились в обществе.

— Как будто в мире без твоих богов недостаточно испытаний, — проворчал Нацрей.

— Моих богов? — переспросил Сигурд. — Какому же богу молишься ты о милости и снисхождении?

Нацрей подошел к своему сундуку с книгами и выбрал пару толстых томов.

— Тут писания почти всех религий — с востока до самых северных стран, включая их легенды. Солнечные боги Африки, звероподобные боги индуизма, греческий пантеон. Боги прошлого и боги настоящего, милостивые и жестокие. Я изучил все эти религии.

— И к чему же ты пришел? Каков истинный бог? Бог христиан?

Сигурд знал о том, что христианство быстро распространялось на континенте, утверждая идею любви и всепрощения. Старые солдаты лишь насмехались над этим мягкотелым богом, который осуждал праведную войну и плотские наслаждения. Но женщины и ученые, дети и старики находили удивительный душевный покой в словах христианских священников.

Однако Нацрей лишь покачал головой.

— Это такой же бог, как и все остальные. Глупая болтовня для нищих духом.

На такой ответ Сигурд, признаться, не рассчитывал. Мать учила его с уважением относиться к чужим верованиям, и Сигурд знал, что в Исландию на кораблях приплывали сторонники самых разных религиозных учений. Но можно ли человеку жить без веры и Господа? И могут ли люди представлять себе мир без творца? Это, по мнению Сигурда, было совершенно бессмысленно.

Принц замолчал, решив больше не говорить с Нацреем на эту тему.

— Народ умрет, — сказал Эолинд, когда Стен подписал отчет для гонца в Ксантен. — Когда ваши указания будут выполнены, тут не останется запасов на зиму. Ни дров, ни пищи, ни мехов.

Генерал, которого Вульфгар поставил своим полноправным наместником в Исландии, отложив перо, невозмутимо произнес:

— Что ж, тогда народ умрет.

Сделав глубокий вдох, Эолинд сдержал клокочущую в нем ярость и свернул пергамент, чтобы запечатать его.

— Без народа нет работы. А без работы не будет руды в шахтах, мяса в хлевах, мечей в кузницах. Неужели это в интересах Вульфгара?

Стен взял из миски сушеное яблоко и жадно вгрызся в него, а затем ответил:

— Король требует, чтобы его победа была оплачена. А я забочусь о том, чтобы он получил свою оплату.

Эолинд медленно ходил по тронному залу замка.

— Вы беспокоитесь о том, что король будет негодовать по поводу слишком маленьких поставок, и не боитесь опасности, что эти поставки исчезнут вовсе?

Стен был неглуп, но, как и большинство воинов, нуждался в подробном объяснении сути дела, когда взаимосвязь вещей толковалась с помощью простейших слов.

Генерал фыркнул.

— Они не исчезнут, обещаю вам.

— Ни один меч не способен поработить мертвый народ, — продолжал Эолинд. — Уже сейчас добыча в шахтах составляет ничтожную часть того, что надлежит отправить в Ксантен. А тех, кто работает сейчас в шахтах, не хватает на полях и в хлевах.