Нацрей думал о том, не было ли прибытие чужеземца знаком. Предвестием того, что предстоят какие-то перемены. А может, призывом к тому, чтобы эти перемены произошли. За долгие годы Нацрей много всего повидал и, хотя не верил в предназначение, не мог не тревожиться.

Возвратившись в хижину, он подбросил дров в огонь. В углу еще лежала изорванная одежда, которую он снял с юноши. Судя по узору плетения, ее изготовили на севере. Возможно, парень был датчанином. Или исландцем. В последнее время об Исландии ходили мрачные слухи.

Нацрей взял квасного хлеба, налил в деревянную миску молока и сел рядом с сундуком, в котором находилась его единственная ценность. Этот сундук он носил с собой многие годы, хотя временами это было довольно тяжело. В сундуке хранились книги. Хроники. Дорожные заметки. Некоторые он купил, некоторые украл у невежд, другие обменял у монахов. Он нашел перевязанный хрупкими кожаными тесемками томик с грубо обрезанными страницами. Это были воспоминания одного римского центуриона. Книге насчитывалось более двухсот лет. Несомненно, это было хорошее занятие для того, чтобы подождать, пока его гость придет в себя.

Прибытие Вульфгара с победоносными войсками не было возвращением домой. Да и как Ксантен мог быть родиной для узурпатора, который обманом захватил трон? Народ Ксантена стоял на обочине истории и ожидал своего правителя. И это был не его народ. Колонна из солдат, наемников, носильщиков и пленников была такой длинной, что ее голова достигала новой деревушки, в то время как хвост оставался в предыдущей. Но эта змея из грязных тел не купалась в ликовании и пьяной радости, а разноцветные флаги ксантенцев вяло висели в уставших руках. Во взглядах многих людей, в особенности молодых, светилась ненависть и бунтовское настроение.

Между Ксантеном и королевским домом не было любви и понимания. Наемное войско состояло из чужеземцев, работа которых оплачивалась потом ксантенцев. Наемники не стремились к признанию и уважению. Едва король объявил поход в Исландию завершенным, они оставили ряды войск и отправились в таверны, желая насладиться вином и женщинами. Скудные монеты они оставляли в своих кошельках и точно так же, как и в Исландии, брали то, что хотели, то есть не принадлежащее им. Они хмелели от вседозволенности и радости насилия, за которое их никто не наказывал.

Солдаты Ксантена вели себя как чужеземцы. Они рушили последнее, что оставалось в вымирающих деревнях, и заставляли людей страдать, в то время как посланники короля повсюду говорили о «славной победе гордой страны».

Со своей охраной и приближенными Вульфгар торопился войти в замок: мрачные лица его несчастных подданных портили ему аппетит. Он принес ксантенскому сброду победу над Исландией, но благодарности за это никто, похоже, выказывать не собирался. Лишь в замке, в самом сердце Ксантена, придворные хотя бы попытались приготовить для своего короля достойную встречу. Двенадцать трубачей провозгласили о его прибытии с крепостных стен. Вульфгар, въехав в замок, увидел, что двор аккуратно подметен, все дамы нарядились в светлые платья, а мужчины в рубашки с гербом дома. Для развлечения повсюду прыгали акробаты и в каждом углу играли музыканты. Дети пели королю в спешке написанные хвалебные песни, а барды, не бывшие свидетелями похода в Исландию, восхваляли героизм ксантенских войск в битве с гнусными язычниками. В воздухе пахло хлебом и мясом, вином и свежим сыром.

Ксантен старался казаться победителем, но в сердце своем ощущал себя не менее побежденным и разграбленным, чем Исландия. Солдаты на тележках и в ящиках привезли многое, чего теперь не хватало в Исландии, но никто не ожидал, что из исландской руды сделают плуги для народа и что хотя бы одна золотая монета пойдет на хлеб для бедняков. То, что осталось после оплаты наемников, принадлежало королю, и только королю.

Ксандрия стояла во главе придворных, когда ее отец соскочил с коня. На ней было темно-голубое платье и тиара, с трудом удерживающая копну рыжих волос, которые принцесса на висках заплетала в косы, а потом связывала на затылке. Ее светлая кожа отливала серебром, словно создавая оправу для изумрудных глаз. Шелковое платье на талии охватывал золотой пояс с гербом Ксантена. Это был не старый герб, которым гордились многие поколения ксантенцев, а другой: Вульфгар приказал сменить фамильный герб королей на волчью голову, в пасти которой умирала змея.

Снова зазвучали трубы, и герольды наперебой закричали: «Король! Король! Король!» Радость привилегированных дворян была более искренней, чем наигранное ликование народа, ведь возвращение Вульфгара сулило роскошные пиры и захватывающие истории. Под руководством Ксандрии за последние месяцы при дворе было слишком спокойно, и некоторые придворные даже жаловались на скуку. Им не хватало напряжения, риска сосуществования с монархом, от перепадов настроения которого зависела жизнь и смерть его подданных.

Вульфгар вскинул руки с мечом и щитом. Новость о его победе дошла сюда неделю назад, но теперь он упивался признанием, хотя и не убил ни одного врага в честной битве. И все же это был его триумф.

Пажи забрали его доспехи и принесли ему королевскую мантию, которую он накинул на грязную рубаху. Они помогли ему снять шлем с головы и протянули корону.

Когда Вульфгар повернулся к дочери, Ксандрия сделала книксен, опустив глаза. Ей не приличествовало говорить первой. Король не стал обнимать дочь. После ее рождения он прикасался к ней только в тех случаях, когда хотел удостовериться, что ее маленькое тельце развивается нормально.

— Что скажешь?

Ксандрия не подняла глаз.

— При дворе все в порядке, отец. Наш скудный урожай был распределен экономно, а в деревнях…

— Ладно, ладно, — нетерпеливо прорычал Вульфгар. — Значит, все в порядке. Жрать!

С этим словом, которое было приказом и сообщением, он оставил принцессу стоять посреди холла и направился в тронный зал. Советники, распорядители и прихлебатели последовали за ним, радуясь хорошему настроению короля. Женщин не пригласили на трапезу. Те, кто должен был заниматься работой, поспешно удалились, а придворные дамы еще немного поболтали, а потом разошлись по своим комнатам, чтобы подготовиться к ночи с победителями.

Хеда подошла к Ксандрии.

— Слава Богу, король в хорошем настроении.

Принцесса оглянулась. Теперь, когда ее отец вернулся, никто из придворных не искал взгляда Ксандрии, ни один из советников не стоял рядом с ней, чтобы исполнить любое ее желание. Она снова стала принцессой Ксандрией, а не госпожой Ксандрией. Девушка вздохнула.

— Да, слава Богу.

Дверь в тронный зал распахнулась, и двое слуг вынесли большие деревянные подносы, на которых лежали заботливо приготовленные овощи. Еду небрежно бросили на камни у двери. Заметив возмущенный взгляд принцессы, один из прихлебателей короля виновато пожал плечами.

— Король хочет мяса, ваше высочество. Только мяса.

Ксандрия посмотрела на Хеду с презрением и разочарованием.

— А ты говоришь, что я должна выбирать блюда для трапезы. — Оглядевшись по сторонам, она громко подозвала пажей, со скучающим видом стоявших у конюшен. — Эй, вы! Идите сюда и соберите овощи! Уверена, что перед воротами замка полно нищих, которым эта еда пригодится.

Парни недовольно принялись за работу. В конце концов, заботиться о бедных должны монахи и миссионеры… Пажам пришлось отгонять свиней, которые уже бросились к бобам и моркови.

— Вам следует также принять участие в трапезе, — посоветовала Хеда. — Нужно, чтобы вы внимательно выслушали рассказ о приключениях короля.

Ксандрия знала, что ее придворная дама права, но идти в трапезную у нее не было никакого желания.

— Хвастовство моего отца интересует меня в той же степени, как его интересует мое управление двором в его отсутствие. Я предпочитаю удалиться. Если я буду нужна, ты можешь найти меня в библиотеке.

Хеда была рада, что никого не оказалось поблизости и никто не услышал насмешливых слов принцессы.