В своих воззрениях на политику Алиса страстно верила только в необходимость реставрации Стюартов.

– Тирана, сэр? – сказала она низким взволнованным голосом. – Как вы можете так говорить о нашем законном монархе?

Филипп взглянул на нее, и его суровое лицо смягчилось: темные глаза засветились нежностью, и гнев в них уступил место смущению.

– Правильно, – мягко улыбаясь, сказал он. – Вы встречали Черного Принца, который мог очаровывать женщин.

Алиса решила, что довольно странно для Филиппа называть короля по прозвищу, данному ему круглоголовыми из-за черных волос Чарльза и смуглого цвета кожи. Но она признавала, что Филипп изучил короля лучше, чем она, и, возможно, был достаточно близок к нему и имел право на фамильярность.

На ее щеке появилась соблазнительная ямочка.

– А мужчины так легко не поддаются обаянию?

Филипп криво усмехнулся:

– При желании король может очаровать даже тех, кто выступает против него. Только на какое-то время… Но, чтобы успешно провести восстание, недостаточно даже способности Чарльза завладевать мыслями людей.

Алиса изучающе смотрела на него:

– Это означает, что вы не будете участвовать в восстании?

Филипп печально взглянул в ее вопрошающие глаза:

– Перед тем, как унаследовать Эйнсли, я принял клятву. По совести, я бы не смог.

Он стоял перед ней – высокий и сильный, Алиса чувствовала, что он огорчен данным обещанием, но не видел возможности, чтобы ему не подчиниться.

Ее огорчило внутреннее смятение Филиппа, и она сменила тему:

– Вы бы вернулись на королевский двор, сэр, если бы король завладел троном?

Филипп улыбнулся и свободно ответил:

– Нет, и еще раз нет! Двор – это коварный лабиринт, из которого почти невозможно успешно выбраться. Моего отца считали одним из верных друзей короля, но только смерть спасла его от бесчестия в послевоенные годы. Он, видите ли, имел безрассудную смелость дать Его Величеству совет, которым король не пожелал воспользоваться.

– Вы говорите это с горечью?

– Да, – Филипп улыбнулся ей. Теплота его взгляда вызвала ответную улыбку на лице Алисы. – Я бы не вернулся. Я бы тоже мог вести жизнь при дворе, если бы король оценил мудрый совет моего отца. Но он слушал тех, кто льстил ему и все больше и больше настраивал против него палату общин. Война стала неизбежной.

Алиса вздрогнула. Ее воспоминания о войне были связаны с ощущением страха и опасности. Новости передавались медленно, куда медленнее, чем двигались армии. Жители Стразерна ждали день ото дня – будут ли стрелять на их собственных землях. И в округе недоставало мужчин, потому что они ушли в королевские войска. Никто не знал, вернутся ли когда-нибудь эти люди или война заберет их навсегда.

Слушая Филиппа, она начинала понимать, что для него война наступила как благословение. Она дала ему повод для веры и смысла жизни, чего раньше у него не было. Более того, вначале, когда он молодым лейтенантом пошел служить в армию, в той жизни не было коварных подводных течений, которые так очевидны при дворе. В армии было только подчинение старшинству или альтернатива: убить или быть убитым. Такая жизнь полностью устраивала Филиппа. Вначале!

Он не задумывался: как глубоко расколет страну гражданская война; насколько обозлится каждая из сторон; как далеко зайдут люди, доказывая, что их курс самый верный. Обе стороны зверствовали во время войны, и Филипп участвовал в событиях, которые хотел бы забыть.

Алиса напряженно слушала, переживая с ним и испытывая боль за его утраченную веру.

– И поэтому, когда короля поймали, вы устремились во Францию? – как бы между прочим спросила она.

Филипп улыбнулся и спокойно ответил:

– И вынужден был выучить французский, потому что они абсолютно не собирались учить английский мне в угоду! – Алиса засмеялась, и он мягко добавил: – Теперь, мая леди, боюсь, я должен извиниться и занять место на стуле, который мне принесли.

Алиса тут же спохватилась:

– О-о! У вас болит нога?! Сэр Филипп, вам давно надо было сказать об этом. Пойдемте, позвольте, я помогу вам сесть. Обопритесь на меня, если хотите. Трость, безусловно, помогает передвигаться, но не по этим неровным камням. Вам нужно что-то другое.

Блеск в глазах Филиппа подтверждал, что ему хотелось именно того, что она предлагала, но, покачав головой, он сказал:

– Госпожа Алиса, я сдержу свои естественные желания и отклоню ваше предложение. Вы очень соблазнительны в этой соломенной шляпке, которая вам очень к лицу, а глубокая синева вашего платья подчеркивает цвет ваших глаз. Я буду счастлив идти с вами бок о бок, но боюсь, ваша матушка не так обрадуется, как я.

На щеке Алисы вновь появилась соблазнительная ямочка, а глаза стали излучать тепло.

– Мама могла бы, конечно, запротестовать, но не раньше, чем мы сделали бы это, – она склонила голову, томно глядя из-под широких полей своей шляпы. Ее глаза светились ярко-голубым огнем.

– Я должна признаться, что сделала это предложение не только из альтруистических соображений.

Ее слова взбудоражили сознание обоих, и между ними возникло особое напряжение, в любую минуту готовое взорваться бурей чувств. Наконец, Филипп вздохнул и сказал с печальной улыбкой:

– Простите, я благодарен, но лучше опереться на трость. Я мечтаю о продолжении наших встреч… Воспользоваться сейчас вашим предложением – значит лишить себя этой единственной радости навсегда.

Алиса зарделась, но улыбка таяла на ее устах:

– Я бы тоже не хотела лишиться вашего общества и поддерживаю ваше мудрое решение, сэр Филипп. Я вижу, что мама уже перекусила и вскоре будет готова к отъезду. Мы вернемся и побудем с ней немного. А ваша бедная нога! Пойдемте к стульям и присядем.

Филипп засмеялся и позволил провести себя до стульев.

– Ну, госпожа Алиса, я и не предполагал, что вы такая властная женщина.

– У нее есть собственное мнение, – сказала, услышав это Абигейл. – Знайте, сэр Филипп, она не выносит критики, в отличие от других.

– Мама! О чем вы говорите? – Алиса хлопотала возле Филиппа, пока не убедилась, что он удобно устроился. Только после этого она позволила перевести разговор на более общую тему.

Засветло мать и дочь возвратились в Стразерн-холл, и Алиса начала перебирать в памяти разговор с сэром Филиппом. Его чувства по отношению к королевскому двору были острыми и неприятными, однако он провел в ссылке много лет и последовал за новым королем из Франции в колонии. Это означало, что он глубоко поддерживал курс Стюарта.

Или что-то в рассказе Филиппа было ложью? А если он не разделяет взгляды роялистов? Что тогда?.. Что будет с ее братом Томасом? Через несколько дней Томас должен вернуться в Западный Истон и принять участие в собрании местных роялистов, куда Стразерн пригласил сэра Филиппа. Если Филипп в стане круглоголовых и, следовательно, шпионит за роялистами, Томас подвергнется опасности. Также подвергнутся опасности ее отец и Цедрик Инграм.

Будь Алиса уверена в том, что Филипп – агент круглоголовых, она бы поделилась своей тревогой с отцом и предоставила ему иметь с ним дело, несмотря на свои теплые чувства к этому человеку. Но у нее не было доказательств, что Филипп – круглоголовый. Все, что у нее было, – это иллюзорный страх, основанный на нескольких предположениях, которых явно не хватало, чтобы обвинить человека.

Нет, она доверится своей интуиции и не скажет ничего. А интуиция подсказывала ей, что Филипп Гамильтон не предавал Томаса властям. Это сделал кто-то другой, а Гамильтон слишком благородный и честный человек, чтобы участвовать в таком коварном проекте.

У Алисы мелькнула мысль – а не мог ли человек, предавший Томаса, предательски покушаться и на сэра Филиппа. Представив это, она содрогнулась. Возможно, налицо гораздо больший заговор, чем она могла себе представить с высоты своего жизненного опыта. Невзначай на нее повеяло ветром хитроумной придворной интриги. Как в Западном Истоне могли зазвучать ее отголоски? И все же Алиса надеялась, что близкие ей люди, попавшие в ее сети, смогут оказаться достаточно сообразительными, чтобы найти достойный выход.