Молодая волчица бежит по росе к крыльцу…

И туманом отрывается от земли.

***

И когда ты снова начнешь изучать счета, обнаружишь в списках тысячу мелочей, о которых даже стыдно спросить: зачем?.. А вот нужного не окажется ни черта. И придется опять – по соседям, родным, друзьям, занимая где слово, где капельку их тепла – своего-то, как обычно, не сберегла. Все и так понятно, нечего объяснять. А когда никого не окажется под рукой – у одних отпуска, тот занят и увлечен, ты поймешь: они действительно ни при чем, им и так пришлось водиться с тобой такой. Посидишь тихонько дома – денечка три, постыдишь себя за «уж» или «невтерпеж», а потом начнется ломка – как будто нож одиночества проворачивают внутри. В сердце будет дымиться кратер, во рту – металл, каждый шаг в твоей пустыне – невыносим, ты поднимешь себя пинком, из последних сил, и отправишься в самый темный глухой квартал. Ты найдешь там улыбающихся дельцов, поджидающих всех страждущих на углу, ты получишь дозу нежности сквозь иглу и в беспамятстве опустишься на крыльцо. И ты будешь любить весь мир – ни за что, сполна, опускаясь в разноцветную глубину, погружаться в чьи-то омуты и тонуть и смотреть, как вместо неба растет волна. Тебе будет так отчаянно хорошо, пусть недолго, странно, призрачно – но тебе… А потом волшебный мир остановит бег и замрет на месте, тих и опустошен. Ты вернешься домой в рассеянном полусне, без гроша в кармане, без памяти и души, дом подбросит тебе блокнот и карандаши, разогреет остывший ужин, погасит свет. И пока ты спишь, твой сон происходит там, где не страшно быть доверчивым и простым…

Ты проснешься – и не выдержишь пустоты.

И наступит время платить по своим счетам.

***

Бирюзой в серебре затихают волны, ювелирно точен рисунок мыса, море спит на ключицах Земли кулоном, словно знак бесконечность в оправу вписан, византийским узором ложатся камни на зеленый пояс лесных массивов, и Земля обнимает меня руками – так, что с ней расстаться невыносимо, невозможно – спаяны воедино, гравитация плюс горизонт покоя. Я тиха, безмятежна, невозмутима, только небо какое-то не такое – чайка вьется в лазури и ищет что-то, и внезапно на миг замирает возле белоснежного следа от самолета, разделившего небо на «до» и «после».

***

А море ее – Мария, мурлычет, у ног свернувшись, прибой сигарету тушит, волной оттолкнет – и примет в объятия… в час отлива лежать у рыбацких джонок – бездомным и обнаженным, безвыходным и счастливым. А море Ее… а море песчинками кожу гладит, в янтарь выгорают пряди… А море ее – Amore, amore, Мария, Liebe – по камушкам перекатом, мы были одним когда-то, и, знаешь, ведь мы могли бы врасти наконец друг в друга – ракушечно, известково, на тысячи лет – в основы, прозрачной прохладой в руку, стихийная эйфория, по нёбу – соленой влагой…

Волну обнимать – и плакать…

А море ее – Мария.

***

Что за проклятый город – фальшив и груб, моет свои высотки в большой воде, мост над рекой качается на ветру, маю идет двадцать пятый прохладный день. Впору отметить… Отметина – отмечать, значит, внутри на живом оставлять следы, значит, отмеченный кем-то – как от меча не увернувшийся… В общем, такой, как ты, раненый в самое, вспоротым животом воздух фильтрующий с кровью напополам… Май на ветру качается над мостом, солнце ладонь царапает, как игла. Что ты стоишь здесь, у города в локтевом сгибе – катетером /выдернуть и молчать/?.. Май о тебе не думает ничего. Так не расходуй сердце по мелочам. Лучше сливайся с городом – каменей, души, черствеют, знаешь ли, неспроста…

Маю идет двадцать пятый прохладный день.

В тридцать один он бросится вниз с моста.

***

А давай, как будто это не мы, не нам умирать друг без друга медленно, по кускам вырезая вросшее прошлое – часть его…

А давай, как будто не было ничего.

Просыпаешься утром, смотришь на телефон, на холсте окна лимонное солнце – фон, по нему узор зеленой резной листвы… Это лето такое, девочка, это вы – опьяненные юностью, легкостью, всем и вся, пара радостных рыжих шустрых смешных лисят, и седьмое небо дышит над головой…

А давай, как будто не было ничего.

Просыпаешься утром, носом – в тепло плеча, натянуть одеяло, прижаться к руке, молчать, слушать, как из предсердия лавой идет душа, как по дому бродят шорохи, не спеша, дождевой колокольчик, вздрагивая, звенит… Это осень такая, девочка, осени ее молча крестом и нежностью вековой…

А давай, как будто не было ничего.

Просыпаешься утром и видишь, что снег – внутри. Каждый чувствует холод, просто не говорит. За окном посмертной маской висит туман. Познакомься, девочка, это твоя зима. Научись ей улыбаться, в ее горсти – все, что ты пока не можешь произнести. Дождь замерз в снежинки, явственней слышен звон…

А давай, как будто не было ничего.

Просыпаешься поздней ночью – ноль три ноль пять, потому что и не думала засыпать. За окном наклеен темный цветущий сад. В телефоне замурованы голоса. Омут страшен, неопознан и незнаком. Кто с крючка сорвался, кто кому был крючком? Крик внутри тебя царапает, как блесна. Это все весна такая, девочка.

Все.

Весна.

А давай, как будто не было ничего, и смеется лето – солнечно, лучево, достает до дна, вода – как зеленый дым…

А давай, как будто там, глубоко – не мы.

***

Пить с ней мартини. Пахнуть ее духами. Лежать – в колени голову, так уютней. Смотреть, как солнце между ресниц порхает, и лето льется песней из старой лютни. Дарить ей эльфов – крошечных, невесомых, чуть больше дюйма, крылья из перламутра… Ее баюкать – сотнями сказок сонных. Будить одним своим поцелуем утром. Варить ей кофе, прятать в прохладу шелка, плести браслет из бусинок и ракушек, входить в ее океаны – волной на желтом песчаном горизонте рисуя душу. Дышать ей – настежь легкие раскрывая. Держать, сжимая время вокруг запястья…

Терять ее – мучительно понимая, что вместе с ней куда-то уходит счастье.

***

Как нам теперь встречаться в квадратах комнат,

Как нам с тобою спать на одной постели?

Пара случайных, запертых здесь знакомых,

Что добровольно выдержать захотели

Пытку друг другом… Пара лучей из точки,

Где острота угла накаляет градус…

Знаешь, мне снова снилось сегодня ночью,

Как мы вдвоем в упор расстреляли правду.

Как разойтись с тобою? Столкнулись лбами,

Держим друг друга на привязи, на нажиме.

Как нам теперь ужиться, ответить мне, Память?..

Как нам простить друг другу, что мы чужие?