Во-первых, Браунинг развивает массу сюжетных линий, но добрая треть из них просто-напросто обрывается, отчего кажется, что ты блуждаешь по лабиринту. Во-вторых, текст изобилует иностранными словечками, многие из которых (мне пришлось поработать со словарями) содержат в себе ошибки, поэтому смазывается смысл. В-третьих, на мой взгляд, Браунинг слишком увлекается описанием драк, и все они до нудного похожи одна на другую. Наконец, нередко сталкиваешься с тем, что герой надевает рубашку, а через страницу оправляет футболку, и прочими подобными ошибками, к тому же на каждом шагу натыкаешься на искаженные фразеологические обороты и неточные цитаты.

Вздыхаю с облегчением. Теперь будет легче написать отчет, хоть меня и не покидает чувство неловкости, оттого что в некотором смысле придется выступить в роли выскочки и всезнайки.

Черт! Все идет наперекосяк. Личная жизнь рухнула, работа больше изматывает, нежели приносит удовлетворение. Я надеялась, что к концу года стану редактором, но у Дженнингса, в подчинении которого я нахожусь, как видно, в отношении меня совсем иные планы. Ему удобно держать меня в помощницах. Он сваливает на мои бедные плечи всю самую хлопотливую и неинтересную работу, а сам занимается с авторами посильнее и поярче. Его вполне устраивает нынешний расклад и совершенно не прельщает перспектива обзаводиться новым помощником, к которому придется вновь приспосабливаться и который, не исключено, окажется смелее и требовательнее, чем я.

В какое-то мгновение мне кажется, что, если я немедленно не устрою себе отдых и не вырвусь из гнетущей повседневности, стрясется что-то непоправимое. Я в испуге вцепляюсь в распечатку, но тут мое внимание переключается на балкон другого соседа, и жажда сию секунду что-то изменить ослабевает.

Нейл Барлоу живет в здании, которое стоит под прямым углом почти вплотную к нашему. Поскольку все дома в этом комплексе похожи как братья-близнецы, мой балкон и балкон Барлоу совершенно одинаковы и расположены на одном уровне. Однако, так как я сижу, а он выходит немного боком, потому что увлеченно болтает по телефону, ему меня не видно. Надо бы кашлянуть или чем-нибудь стукнуть, чтобы он знал, что его беседу слышат, но у меня под руками нет ничего подходящего, а кашля Барлоу не услышит – слишком громко говорит.

– Да, я все понимаю. Да, верно: я должен приехать. Но она, скорее всего, не сможет составить мне компанию, потому что у нее каждый вечер спектакли. – Он мгновение молчит и отвечает на вопрос. – Как это где? Я же говорил. Она танцовщица, выступает в театре на Бродвее. – Снова секундное молчание. – Да нет же, никакая она не стриптизерша. Танцовщица. Тан-цов-щица!

Мне бы встать и уйти, но больно уж интересно узнать, с кем так взволнованно и нетерпеливо разговаривает знаменитый на всю округу женолюб Барлоу, а главное – о какой такой танцовщице ведет речь.

Не подумайте, будто я им хоть самую малость интересуюсь. Совсем нет. У него масса странностей: одержимая увлеченность спортом и работой и при этом вагон женщин. Маркус со своей Абигейл по сравнению с Барлоу кажется самой невинностью. Просто мой сосед слишком заметная и таинственная личность, а мне сейчас очень на пользу отвлечься на что угодно, пусть даже на столь неприглядное занятие, как подслушивание.

Барлоу вселился в наш комплекс года три назад, а спустя несколько месяцев я случайно узнала, что он начальник отдела продаж на фирме, в которой работает одна моя знакомая. Эвелин – так зовут знакомую – не без удовольствия поведала мне о соседе массу любопытного, и я, хоть и не принадлежу к категории любительниц посплетничать, тоже не без странного удовольствия ее выслушала и даже почти все запомнила.

Барлоу до комичного строг и сдержан с сотрудницами, смотрит на них – даже на самых хорошеньких – так, будто видит перед собой бесполые и безликие существа, а на заигрывания отвечает холодностью и презрением. И при этом нередко уезжает с работы с женщинами, причем едва ли не каждый раз с новой. Те поджидают его прямо в вестибюле офиса, в кафе через дорогу или даже напротив входа в машине. Словом, это человек-загадка, и, если видишь его или слышишь о нем, хочешь не хочешь, а возгораешься желанием выведать его тайну. Впрочем, для чего это нужно, к примеру, лично мне, не имею представления.

– Хорошо, я с ней поговорю, – произносит Барлоу, и я понимаю по его тону, что он готов пообещать что угодно, лишь бы скорее закончить беседу. – Да-да, может, что-нибудь придумаем. Я же сказал, постараюсь. До скорого.

Он опускает руку с телефоном и поворачивает голову. Застигнутая врасплох, я не придумываю ничего более умного и с большим опозданием кашляю. Потом поднимаю распечатку – сама не зная для чего, то ли, чтобы ее заметил Барлоу и понял, что я не просто подслушиваю, а занята делом, то ли, чтобы притвориться, будто я все это время была погружена в чтение и не уловила смысла того, о чем он с таким чувством говорил.

Происходит нечто невероятное. Нейл Барлоу, этот накачанный и уверенный в себе гордец, краснеет, как стеснительный мальчишка, и в первые мгновения молчит, часто моргая.

– Привет, – первой нахожусь я.

– Привет, – бормочет Барлоу, и на его лице отчетливо отражаются мысли: ладно, будь что будет. Немного оплошал – ну и черт с ним!

Надо бы как-нибудь скрасить его неловкость, быстро соображаю я. Сделать так, чтобы он подумал, будто я в его разговоре не услышала ничего странного. По сути, беседа и правда была из обыкновенных – ведь он не описывал интимные подробности своих несчетных свиданий и не сыпал ругательными словечками.

– Чудесный вечер, – говорю насколько могу беспечно. – Всех тянет на улицу, ну или хотя бы на балкон. – Смеясь пошлепываю рукой по распечатке. – Я даже поработать решила на свежем воздухе.

Смущение Барлоу как будто прошло, но он смотрит на листы с текстом Браунинга с чересчур сосредоточенным видом, отчего возникает ощущение, будто его мысли совершенно о другом.

– М-да, вечер чудный. – Он поднимает на меня глаза и немного сжимает губы, словно собираясь о чем-то спросить, но ничего не добавляет.

Почему-то чувствую себя не в своей тарелке. Вообще-то нам нечего обсуждать, мы знакомы на уровне «привет, как дела?». Более того, за все эти три года сталкивались, как теперь, на балконах, от силы раз пять, причем так, что не было нужды выдумывать, о чем друг у друга спросить. Барлоу редко бывает дома, а я до недавних пор если не редактировала тексты, то придумывала, как угодить Маркусу.

Барлоу немного сдвигает брови и с большим интересом смотрит на распечатку в моих руках.

– А где ты работаешь?

– В издательстве, – отвечаю я, радуясь, что он затронул тему, говорить на которую я могу битый час. – Помощником редактора. – Улыбаюсь. – Дел бывает столько, что восьми часов рабочего дня катастрофически не хватает. Приходится пахать по вечерам и даже в выходные.

Барлоу понимающе кивает.

– Мне это прекрасно знакомо. – Он в некоторой нерешительности трет переносицу и испытующе смотрит мне в глаза. – Послушай… а у тебя есть планы на вечер? Куда-нибудь идешь со своим парнем?

Проклятье! Мне впервые за несколько дней удалось на минутку забыть о Маркусе – и на тебе! Растягиваю губы в улыбке, хоть к горлу и подступает ком.

– У меня больше нет парня.

– Нет? – переспрашивает Барлоу, сильнее хмурясь, но, удивительно, я вижу в его взгляде проблеск сбивающей с толку радости. – Вы… разошлись?

Киваю. На ум приходит мысль: не поделиться ли своим несчастьем с ним, чтобы хоть чуточку облегчить груз на сердце, но я тут же сознаю, что эта идея совершенно безумна, и отмахиваюсь от нее.

– Надеюсь, ты не сильно страдаешь, – бормочет Барлоу. – То есть я хочу сказать…

– Все в порядке, – спешу уверить его я, поражаясь этому желанию поддержать меня.

– Так, значит, ты сегодня… свободна? – спрашивает Барлоу.

– Свободна как птица, – мрачно усмехаясь и кивая на пролетающего мимо голубя, говорю я. Тут в моей голове возникает вопрос: а с чего это он интересуется, есть ли у меня планы? Не задумал ли поразвлечься и со мной, как с прочими своими подружками, на один вечер?