– Допрыгались, – согласился Волков.

– Надо что-то делать, а то пока дождемся новой мебели из Управления, сто лет пройдет.

– Согласен.

– У тебя дома есть что-нибудь лишнее?

– Разве что табуретка.

– Одна?

– Если обе сюда принесу, самому на кухне сидеть не на чем будет.

– Дома можно и на диване посидеть.

– Что мы все обо мне? Сам-то что принести сможешь?

– У меня есть столик раскладной, я его для пикников покупал. Сосем новый, почти не пользовался.

– Он же низкий.

– Да, низкий, а что делать?

Дукалис только махнул рукой.

– У меня еще раскладушка в кладовке имеется.

– На кой черт она нам?

– Лежать и сидеть можно.

– Зря мы тогда нашу мебель на дрова порубили, – вздохнул Дукалис.

– Знал бы, где споткнешься, солому бы постелил… В четырнадцать тридцать началось оперативное совещание в кабинете Петренко.

– Сначала по поводу мебели, – начал Мухомор. – Как я предупреждал, дерево оказалось неводостойким. Поэтому результат попадания жидкости не заставил себя ждать. Это хороший урок на будущее.

– А нам что теперь делать, Юрий Саныч? – спросил Дукалис.

– В каком смысле?

– Мы же остались ни с чем, ни сидеть, ни работать не на чем, – сказал Волков.

– Поставлю вопрос в Главке, – произнес Мухомор. – А пока суд да дело, надо, чтобы каждый принес из дома что-нибудь. – Подполковник обвел глазами подчиненных. – Так сказать, поддержал товарищей.

– Сделаем все, что сможем, –заверил шефа Соловец.

– Постараемся, – сказал Ларин.

– Вот-вот, постарайтесь, – кивнул Мухомор. – Теперь второй вопрос. Сегодня я получил документы из тюремной больницы, где лежал Максимов. Оказывается, Максимов был болен раком, жить ему оставалось несколько месяцев.

– А знал ли об этом Максимов? – спросил Соловец.

Мухомор задумался.

– Думаю, знал.

– Почему вы так считаете?

– То, что Максимов знал о своей близкой смерти, объясняет его желание устроить последнюю гастроль. Впрочем, это только предположение, проверить которое мы уже не сможем.

Мухомор снял и положил на стол очки.

– Как я обещал, за раскрытие дела Максимова нам предстоит поощрение в виде почетных грамот, – произнес подполковник.

– Вы говорили про повышение в звании, – сказал Дукалис.

– Не все сразу.

– А премия? – поинтересовался Ларин.

– Я же сказал, не все сразу. Завтра в семнадцать часов нас ждут в Смольном, в двести четвертом кабинете. Грамоты будет вручать лично товарищ Иванищев.

– Может, поговорить с ним по поводу мебели? – робко предложил Дукалис.

– Не надо беспокоить серьезных людей такими мелочами.

– Хорошо, Юрий Саныч.

– Попрошу всех быть в форме и побриться.

– Не волнуйтесь, товарищ подполковник, – успокоил шефа Соловец.

На следующий день в семнадцать часов двадцать минут Петренко, Соловец, Ларин, Дукалис и Волков вышли из кабинета Иванищева в Смольном. В руках милиционеры держали почетные грамоты. Настроение было приподнятым. Каждый чувствовал себя героем.

– Это дело надо отметить, – сказал Соловец. – Как вы считаете, Юрий Саныч?

– Не возражаю, – улыбнулся Мухомор.

– Может, пойдем в здешний буфет? – предложил Дукалис.

– Я слышал, здесь коньяк недорогой, – поддержал коллегу Волков.

– А я бы лучше водочки выпил, – произнес Ларин.

Мухомор задумался.

– Предлагаю провести это мероприятие в родных стенах, – сказал подполковник. – В моем кабинете. Там как-то уютнее.

Оперативники переглянулись.

– Правильно, Юрий Саныч, – согласился с шефом Соловец.

– Дома всегда лучше, – сказал Ларин.

– Надо только выпивку и закуску купить, – заметил Дукалис.

– По дороге и купим, – произнес Волков.

Воодушевленные перспективой застолья, милиционеры зашагали по коридору в сторону выхода. Вдруг они увидели идущего им навстречу журналиста Епифанова. Подойдя к работникам органов, корреспондент остановился.

– Добрый вечер, – сказал он, протянув руку.

– Здравствуйте, товарищ корреспондент, – ответил Мухомор, пожимая руку работнику прессы.

– Здрасьте, – улыбнулся Волков.

– Приветствую вас, – сказал Дукалис.

– Добрый вечер, – произнес Соловец.

– Какими судьбами? – спросил Ларин.

Епифанов обменялся рукопожатиями с работниками Двенадцатого отделения.

– Брал интервью у вице-губернатора по культуре, – сказал журналист. – В двести восемнадцатом кабинете, вон там. – Он показал рукой на дверь кабинета, расположенного в стороне, куда направлялись милиционеры. – А сейчас иду к самому губернатору Санкт-Петербурга. У меня с ним назначена встреча на половину шестого.

– Я вижу, вы не стоите на месте, – заметил Мухомор.

– Да, работаем. Кстати, статьи, которые я написал о вашем учреждении, имели хорошие отклики. Мне бы хотелось продолжить эту тему. Так сказать, развить и углубить.

– Не вижу противопоказаний, – сказал Петренко. – Приходите в любой день, для прессы всегда найдем время.

– Спасибо. С вашего позволения, я откланяюсь, меня ждет губернатор.

– Всего доброго.

Простившись с журналистом, милиционеры направились по коридору в сторону лестницы. Проходя мимо двести восемнадцатого кабинета, Соловец обратил внимание, что на его двери отсутствует ручка…

Неделю спустя, возвращаясь из курилки, Волков встретил Епифанова в коридоре «конторы».

– Вот я и пришел за интервью, – сказал журналист, пожимая руку оперативнику.

Старший лейтенант вздохнул.

– Ну пойдемте, – сказал он, показав рукой в сторону кабинета.

Собеседники подошли к двери. Открыв ее, Волков пропустил в помещение Епифанова. То, что увидел журналист, войдя в кабинет, никак не вязалось с его представлениями о том, как должно выглядеть рабочее место работника правопорядка.

Посреди комнаты стоял раскладной столик, заваленный бумагами, вокруг которого имелись табуретка, венский стул и шезлонг, в котором сидел Дукалис.

– Присаживайтесь, – сказал Волков, кивнув на стоявшее возле окна кресло-качалку.