Мужчины поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре, дощатые полы которого были покрыты толстым слоем пыли.

– Лет пятнадцать здесь не ступала нога человека, – сказал Заславский.

– Что здесь было раньше?

– Филиал института геодезии.

– Куда же он подевался?

– Туда же, куда сам институт.

В коридоре можно было видеть самые разнообразные предметы. Возле стены стояла стремянка, на полу лежала стопка деревянных рамок, массивный ржавый штатив был прислонен к подоконнику.

– Странно, что за это время здесь все не растащили, – заметил Волков.

– Растащили, Вячеслав Александрович, – вздохнул Заславский, – самое ценное, к сожалению, растащили.

Они прошли по коридору и остановились возле двери, за которой звучала музыка.

– Здесь, – сказал Заславский.

– Что там происходит?

– Чудо.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду чудо театра. Вы читали Станиславского?

– К сожалению, нет.

– У него есть книга «Моя жизнь в искусстве», в которой автор пишет: «Достаточно, чтобы вышли два человека, постелили перед публикой коврик, и начнется чудо театра».

– Вы это к чему?

– К тому, что в данном случае мы тоже имеем дело с чудом театра, правда, не на коврике, а во вполне цивилизованных условиях.

– Там идет репетиция?

– Совершенно верно.

– А какое вы к этому имеете отношение?

– Прямое. Я являюсь руководителем данного театрального проекта. Сейчас вы познакомитесь с главным режиссером.

Заславский отворил дверь, и они вошли в небольшой зал, где имелась сцена. В зрительской части рядами стояли скамейки со спинками.

– Когда-то здесь проходили профсоюзные собрания, – сказал руководитель проекта.

Волков рассмотрел помещение. На сцене стояли колонки, из которых лился звук, рядом с ними извивалось несколько мужских и женских тел. В переднем ряду, у самой сцены, закинув ногу на ногу, сидел длинноволосый человек.

– Сюда, – сказал Заславский.

Руководитель и милиционер подошли к длинноволосому. Молодой человек лет двадцати девяти имел худую сутулую фигуру, узкое лицо с крючковатым носом и большие голубые глаза. Глядя на сцену, он нервно дергался в такт музыке. Заметив Волкова и Заславского, длинноволосый жестом пригласил их сесть рядом.

– Нет, не так! – вдруг закричал он коллегам, находившимся на сцене, затем, словно кошка, вскочил на сцену и завертелся волчком среди танцоров. Движения его были резкими и упругими. – Улавливайте динамику! Будьте чуть впереди каждого барабанного удара!

Танец продолжался еще несколько минут. Наконец длинноволосый остановился и, тяжело дыша, обратился к парню в полосатом свитере крупной вязки:

– Ваня, выключи музыку.

Ваня выполнил просьбу.

– Пятнадцатиминутный перерыв. – Длинноволосый спрыгнул со сцены и подошел к Заславскому и Волкову.

– Познакомьтесь, пожалуйста, – сказал руководитель, вставая.

Волков тоже поднялся со скамейки.

– Старший лейтенант Вячеслав Волков, Уголовный розыск, – представился оперативник.

– Леонид Попов-Белоцерковский, режиссер.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Очень приятно, – произнес Попов-Белоцерковский. – Я говорю это не из вежливости, мне действительно приятно, что вы здесь. Удивлены?

Волков пожал плечами.

– Видите ли, – продолжил Белоцерковский, – ваш приход органично вписывается в нашу доктрину. Скажу больше, он не противоречит вере, которую мы исповедуем.

– Давайте присядем, – предложил Заславский.

– Да-да, садитесь, в ногах правды нет. – Попов-Белоцерковский показал на скамейку.

Троица села. Волков оказался между Поповым-Бе-лоцерковским и Заславским. Режиссер достал сигареты.

– Курите, если хотите, – сказал он.

– У меня, к сожалению, закончились сигареты, – сказал Волков.

– Угощайтесь.

Все трое закурили. Попов-Белоцерковский поставил на пол пустую консервную банку, служившую пепельницей.

– Я давно к этому шел, – продолжил режиссер. – Еще задолго до поступления в Театральную академию, в детстве, я представлял себе театр, в котором бы не было актеров, не было пьес, не было даже сцены.

– Вы говорите о Станиславском с его ковриком? – произнес Заславский.

– Не терплю Станиславского, – поморщился Попов-Бел оцсрковский.

Заславский понял, что вставил реплику не к месту.

– Я имел в виду не его систему… – произнес он.

– Черт с ними, с этими гипсовыми кумирами! – воскликнул режиссер. – Нам не нужны ни Мейерхольды, ни Гротовские! Нам нужны вот такие люди. – Он показал на Волкова. – Они должны стать субстанцией будущего театра.

– Спасибо за доверие, – отреагировал Волков.

– Дело не в доверии. Моя цель – поставить пьесу «Жизнь». Нет, к Мопассану это отношения иметь не будет. Совсем другая жизнь, другая пьеса и другие исполнители.

– У Леонида необычный взгляд на театральный процесс, – заметил Заславский.

– Театральный процесс должен перемешаться с процессом жизни. Одно должно питать другое. И вы, Вячеслав, можете в этом поучаствовать.

– Поучаствовать в чем? – поинтересовался Волков.

– В процессе взаимопроникновения театра и жизни.

– Почему я?

– Во-первых, я еще ни разу прежде не имел дела с милиционерами. Ваше участие внесло бы новые краски в наше дело….

– А во-вторых?

– Вы же сами пришли к нам. Наш театр – самый необычный театр в городе. Необычно даже его название «Театр». Театр «Театр». Пьеса, которую мы репетируем, называется «Пьеса». Мы создаем ее сами, актеры приходят на репетицию, и материал рождается путем импровизации. Убежден, общение нас взаимно обогатит.

Волков затушил и бросил в консервную банку окурок.

– Леонид, я пришел к вам по другому поводу.

Попов-Белоцерковский с удивлением посмотрел на оперативника.

– К сожалению, музыка, используемая вами на ре петициях, мешает работать вашим соседям.

– Кому?

– Консульству Норвегии.

Режиссер поморщился:

– Чепуха какая-то.

– Это не чепуха. Меня, как представителя власти, уполномочили разобраться в возникшем конфликте.

– Я ни с кем не конфликтую, – заявил Попов-Белоцерковский.

– Мне кажется, я знаю, как поступить, – вступил в разговор Заславский. – Скоро у нас будет премьера во Дворце молодежи, надо пригласить туда этих норвежцев.

– Думаю, лучше будет убавить звук магнитофона.

Руководитель проекта вздохнул:

– Не волнуйтесь, Вячеслав Александрович, раз надо, так надо.

– Что значит раз надо, так надо?! – неожиданно взорвался режиссер.

– Успокойтесь, Леонид, думаю, речь идет лишь о незначительном уменьшении звука, – попытался успокоить партнера Заславский.

– Боюсь, незначительного уменьшения будет не достаточно, – возразил Волков.

– Не волнуйтесь, Вячеслав Александрович, мы сделаем все, что надлежит, – обратился к оперативнику Заславский.

– Не буду вас больше отрывать от дела, – сказал Волков.

Собеседники встали.

– Всего доброго. – Режиссер протянул руку Волкову.

– До свидания.

– Я провожу вас, – сказал Заславский.

Пожав руку Попову-Белоцерковскому, оперативник направился к выходу. Заславский последовал за ним. Они вновь оказались в пыльном коридоре.

– С людьми искусства трудно общаться, – сказал Заславский.

– Мне кажется, вы это делаете добровольно.

– Вы правы, но порой мне хочется все бросить. Впрочем, я вас уверяю, успех будущему спектаклю театра «Театр» и его пьесе «Пьеса» обеспечен.

– Буду очень рад за вас. Я понимаю, что Леонид, как творческий человек, далек от действительности, поэтому призываю вас серьезно отнестись к моему предупреждению.

– Не волнуйтесь, я буду начеку. Что касается пригласительных билетов на премьеру, они за мной.

Вдруг Волкова осенило:

– Пришлите их в отделение на имя подполковника Юрия Петренко.

– Юрия Саныча?

– Совершенно верно.

– С удовольствием.

Простившись с Заславским, Волков побрел обратно в сторону станции метро. Оперативнику показалось, что погода слегка смягчилась. Вдруг он ощутил резкий приступ голода.