– М-да… – произнес Соловец.

В тот же день Ларин и Волков отправились на Литейный проспект, в дом убитого Белодубровского. В одном из дворов-колодцев милиционеры отыскали продолговатое здание, уныло глядевшее на мир тусклыми окнами. Ларин и Волков вошли в подъезд через дверь с оторванной ручкой и, поднявшись на второй этаж, очутились возле сорок восьмой квартиры. Рядом с дверью находились два звонка, один из которых был безымянным, под вторым имелась подпись «Игнатьевы».

– Кому позвоним? – спросил Волков.

– Игнатьевы нам не нужны, – сказал Ларин, нажимая на безымянный звонок.

Ответа не последовало. Повторив попытку и не дождавшись ответа, оперативник нажал на кнопку с подписью «Игнатьевы». За дверью послышалось шевеление, заскрежетал замок, и на пороге появился невысокий человек с двухдневной небритостью, в майке и тренировочных брюках. Он что-то жевал, шевеля выступающими скулами. Увидев оперативников, жилец устало покачал головой.

– Агитировать пришли… – промычал он, продолжая жевательные движения.

Милиционеры переглянулись. Никогда их еще не принимали за агитаторов, ходящих по квартирам. Ларин достал и раскрыл перед жильцом удостоверение.

– Простите, без очков не вижу, – сказал обитатель квартиры.

– Капитан Ларин, Уголовный розыск, – представился оперативник.

– Старший лейтенант Волков, – сказал его коллега.

Возникла пауза.

– А… – протянул жилец. Затем он перешел на полушепот: – Вовка что-нибудь натворил?

– Если позволите, мы бы хотели продолжить разговор в квартире, – произнес Ларин.

Жилец обреченно вздохнул.

– Проходите, – сказал он.

Оперативники зашли в прихожую.

– Не возражаете, если поговорим на кухне, – предложил жилец, – а то мы с женой и моим товарищем в комнате обедаем…

– Не возражаем, – сказал Ларин.

Компания направилась на кухню. Оперативники прошли мимо приоткрытой двери в комнату, где за обеденным столом сидели женщина и мужчина. Увидев нежданных гостей, женщина выглянула в коридор.

– В чем дело, Леша? – обратилась она к мужу.

Тот махнул рукой:

– Сиди, я сам разберусь.

Оперативники и жилец оказались на просторной кухне с закопченными стенами и скрипучим полом, между деревянными досками которого чернели глубокие длинные щели. По углам стояли два стола с табуретками, два холодильника и плита. На стенах висели полки с посудой, банками для крупы и прочей кухонной утварью.

– Присаживайтесь, – сказал жилец.

Он указал рукой на две табуретки, стоявшие возле одного из столов. Хозяин расположился напротив оперативников.

– Скажите, как вас зовут? – спросил Ларин.

Жилец вспомнил, что забыл представиться.

– Игнатьев Алексей Иваныч, – торопливо сказал жилец. – Затем он кивнул в сторону своей комнаты: – Ко мне свояк в гости зашел. На обед. Сами понимаете – суббота, выходной день. Сын-то Вовка еще в школе…

– Понимаем, – сказал Волков.

– Извините, что оторвали вас, – произнес Ларин.

– Ничего, ничего… – успокоил оперативников Игнатьев.

Впрочем, по лицу жильца было видно, что ему jq не терпелось вернуться к покинутому застолью.

– Скажите, проживал ли в этой квартире пенсионер Александр Белодубровский? – спросил Волков.

– Да… – протянул Игнатьев. – Почему же проживал? Он и сейчас здесь проживает. Там его комната, рядом с кладовкой. – Игнатьев показал рукой в сторону коридора.

– Дело в том, – сказал Ларин, – что сегодня днем ваш сосед был найден мертвым в сквере на площади Островского.

Оперативникам важна была первая реакция жителя коммуналки. Возникла пауза. Игнатьев оценил услышанное, потерев ладонью лоб.

– Вот оно что… – наконец произнес он. – А я подумал…

– Вы подумали, что мы пришли к вам из-за вашего сына, – закончил его мысль Ларин.

– Правильно, – сказал жилец.

– А что могло, по-вашему, случиться сыном? – спросил Волков.

Игнатьев вздохнул:

– Четырнадцать лет, трудный возраст. Последний раз подрался с парнем из параллельного класса, так того в травмопункт с порванным ухом доставили. Пришлось зашивать. Нас с Тосей, с женой то есть, в школу вызвали. – Жилец перешел на шепот: – Я-то не пошел, сослался на болезнь. Пришлось Тосе все шишки на себя принимать. – В голосе Игнатьева появилась горечь. – Может, по рюмочке? – предложил он. – Заодно помянем старика, соседа моего.

– Нет, спасибо, – сказал Ларин. – Давайте поговорим о Белодубровском.

Игнатьев вздохнул:

– Да что говорить… Болезненный был старик, сердчишко у него пошаливало. Через это, наверное, и скончался?

Сосед убитого посмотрел на оперативников.

– Нет, Алексей Иваныч, – возразил Волков. – Вашего соседа убили. Его обнаружили с ножевой раной в груди.

Игнатьев покачал головой:

– Ну дела…

– Скажите, вы давно знали убитого? – спросил Ларин.

– Лет пятнадцать, с тех пор, как сюда въехали. Он раньше с женой жил, а три года назад она умерла.

– Кем он работал до выхода на пенсию?

– По хозяйственной части. Был завхозом в одной конторе, где-то на Васильевском…

– Название конторы не помните?

– Нет.

– Алексей Иваныч, – продолжил Волков, – вы не знаете, были у Белодубровского враги или завистники?

Игнатьев усмехнулся.

– А чему тут завидовать! – воскликнул он. – Нищий пенсионер, какими все мы когда-нибудь будем. – Сосед убитого вздохнул. – Извините, – сказал он, – я схожу в комнату за сигаретами.

– Пожалуйста, – кивнул Ларин.

Игнатьев оставил оперативников минуты на полторы, а когда вернулся, его потухший было взгляд весело искрился. Взяв в комнате сигареты, сосед убитого успел заодно пропустить рюмку с покинутыми сотрапезниками.

– Да… – сказал он, садясь на табуретку и закуривая, – кому же понадобилось его убивать?

– Нам это тоже интересно, – заметил Волков.

– А какие у вас были отношения с Белодубровским? – спросил Ларин.

Игнатьев глубоко затянулся и выпустил дым.

– Какие могут быть отношения с соседями по коммуналке… – сказал он. – Непростые.

– А поконкретнее? – попросил Волков.

– Вы когда-нибудь жили в коммуналке? – спросил Игнатьев.

– Алексей Иваныч, сейчас речь не о нас.

– Да, понимаю. Что касается меня, то я по коммуналкам помотался – «мама не горюй!». Видел всяких людей. Бывает, человек с виду приличный, а поживешь с ним бок о бок в соседних комнатах, мало не покажется!

Затушив сигарету, Игнатьев вынул из пачки еще одну.

– Так вот, я вам скажу, – продолжил он, – по сравнению с такими Александр Прокофьевич был приличным человеком. Жена его покойная, та, бывало, любила с моей поцапаться. Мы ведь тоже, чего греха таить, и выпить не дураки, и пошумим иногда. Ей это не нравилось. А муж ее – другое дело. Мы с ним, бывало, и по рюмке-другой пропустим. Правда, последнее время он стал воздерживаться. Здоровье, говорил, уже не то.

– Вы были знакомы с его родственниками? – спросил Ларин.

– Нет. Знаю, что у него дочь, уже немолодая женщина. Она с мужем как-то заходила сюда, но в основном он к ней в гости наведывался. А вот внук, тот часто заходил, но я с ним не общался. Так, здоровались в коридоре…

– Скажите, Белодубровский запирал свою комнату, когда уходил?

– Замок-то у него был, да только…

– Что?

– Последнее время я стал замечать, что иногда он его закрывает, иногда – нет. Один раз вообще – ушел, а дверь распахнутой оставил. Старость, сами понимаете, склероз. И потом… Честно говоря, что ему было запирать? Кто на его барахло польстится!

– А сейчас дверь в его комнату открыта?

Игнатьев пожал плечами:

– Честно говоря, не знаю. Можно посмотреть.

– Проводите нас, пожалуйста, – попросил Ларин.

Оперативники и сосед убитого подошли к двери Белодубровского, которая оказалась не заперта. Оперативники и Игнатьев вошли в комнату.

Жилище пожилого пенсионера представляло собой небольшое, метров двадцать, помещение с небогатой обстановкой. Старая, но еще крепкая мебель хранила запах ушедшей эпохи. Стенной шкаф был до отказа набит книгами, стопками журналов и сувенирами из дерева и стекла. Стены украшали старые семейные фотографии и репродукции, вырезанные из журналов.