— Год и один день? — Рене заглянула Майклу в глаза. — А потом? Расстаются?

— Только если хотят. Они могут продлить свои клятвы еще на двенадцать месяцев и один день, или на всю жизнь, или даже попросить священника благословить их союз. Хотя, откровенно говоря, церковь уже давно перестала осуждать старинный обычай и признает клятву верности даже без этой процедуры.

— Что? Значит, это приравнивается к бракосочетанию?

— Не приравнивается, — мягко поправил он девушку. — Это и есть самое настоящее бракосочетание. Для того чтобы оно считалось действительным, не требуются даже свидетели.

— Майкл! — Рене с негодованием уставилась на их связанные запястья. — Что ты наделал?

Он улыбнулся, смущенно и глуповато.

— Я обвенчал нас на год и один день. Должен ли я теперь произнести вслух брачный обет? Я, Майкл Деверо, беру тебя, Рене де Валуа, в жены и клянусь хранить тебе верность…

Его правая рука болезненно дернулась, когда Рене прижала ладонь к его губам, заставляя молодого человека умолкнуть.

— Ни одного слова более, негодяй. А теперь развяжи нас.

— Ты отказываешься выйти за меня замуж в нашу первую брачную ночь? — не веря своим ушам, Майкл изумленно уставился на нее, а потом расхохотался, когда она вцепилась в шелковый узел ногтями и зубами. — Не старайся разъединить нас, а mhuirnin. Кроме того, уже поздно. Мы с тобой обручены на двенадцать месяцев и один день.

Рене отчаянно забилась, как птичка, попавшая в силки охотника.

— Ты никогда не сможешь доказать этого! И я не приносила брачного обета!

— Успокойся, моя дорогая ведьма. — Прижав ее руку к груди, он повернулся к ней и уткнулся девушке носом в шею, пока она отчаянно старалась распутать шелковый узел. Тени из углов подкрадывались к ним все ближе, окружая их непроницаемым пологом, по мере того как восковые свечи с шипением и треском гасли одна задругой. — Можешь не волноваться, мартышка. Подобное обручение, совершенное без свидетелей, доказать очень и очень трудно… хотя и возможно. — Он положил левую руку ей на живот и принялся медленно поглаживать его, раздумывая, а не зачали ли они ребенка сегодня ночью.

— Ооох! Ты… ты — дьявол! — Девушка потянула за оба конца шелкового шнура, но лишь сильнее затянула его. — Мне нужен кинжал. Дай мне его, ведь он наверняка у тебя есть!

— О нет! — Майкл рассмеялся. — Не думаю, что рискну доверить тебе оружие в такой момент. Кто тебя знает, вдруг ты решишь превратиться в пчелу и ужалишь меня.

— Но ведь потом я умру… Пчела жалит всего один раз, ценой своей жизни. — С невыразимой тоской Рене уставилась на шелковый шнур, связывающий их запястья. — Это правда? Ты меня не обманываешь? Мы поженились?

— Только если ты этого хочешь. Я никогда бы не осмелился навязываться тебе.

Он буквально ощутил, как она обдумывает его слова.

— Предположим, мы оба этого хотим. И что же, этого узла будет достаточно?

— В идеале — да. Но ведь в твоих жилах течет голубая кровь, любовь моя, и твой король может обратиться к Папе с требованием, чтобы тот объявил наш союз греховным, а значит, недействительным.

— А ты… — Девушка неуверенно рассмеялась. — Майкл, ты хочешь сказать, что готов жениться на мне?

— Похоже, ты не настолько умна, как кажешься. Да, моя любимая интриганка. — Он потерся носом о ее щеку. — Я хочу жениться тебе, чтобы потом уже никогда не вылезать из постели. Ты сводишь меня с ума. Ты согласна взять меня в мужья?

— Ты же не доверяешь мне.

— Не доверяю тебе! Что ты имеешь в виду? Я доверил тебе свое сердце, свою злополучную и страшную тайну…

— Но ты не доверил мне свои прочие тайны! Ты скользкий и увертливый, ты вечно изъясняешься двусмысленно…

— Скользкий, мадам? — Он сунул пальцы ей между ног. Она была мягкой и влажной, как он и предполагал. Чего ей никогда не удастся скрыть от него, так это запаха своего желания. Впрочем, как и своего негодования из–за того, что он опять увильнул от ответа.

— Майкл, твои слова лишь доказывают мою правоту.

— Каким же это образом, хотел бы я знать? Я всего лишь выполняю твое пожелание, как хорошо вышколенный слуга. Позвольте доставить вам удовольствие в последний раз, миледи, и я обещаю, что завтра признаюсь вам во всем.

Когда он ввел в нее палец, она приподняла ягодицы и потерлась животом о его торчащее копье. Ответом на его ласку стали короткие, придушенные всхлипы удовольствия. Рене оказалась страстной и пылкой кошечкой. Продолжая терпеливо ласкать ее, Майкл почувствовал, как она сжала его палец, готовая к вторжению. Но он оттягивал это мгновение до тех пор, пока она не стала задыхаться и умолять взять ее. Он накрыл ее грудь ладонью, нежно придавливая и вытягивая сосок, а его напряженный член коснулся скользких и упругих губ ее лона, ища вход. Волна страсти накрыла Майкла с головой.

Первое неглубокое проникновение доставило ему несказанное удовольствие. Он уткнулся носом в ее шелковистую шею, где запах девушки был настолько сладким, что у него потекли слюнки. Осторожным толчком он вошел в нее чуточку глубже.

— Еще, пожалуйста. Ты мне нужен.

Рене без устали отвечала на его ласки. Она накрыла его руку, лежавшую на ее груди, своей ладонью и негромко застонала. Уступая ее мольбам, он медленно и бережно скользнул в нее. Майкл был вознагражден таким извержением горячих соков, что мог продвинуться еще глубже, не отрывая губ от восхитительной шейки и нежно покусывая ее. Сердце у него забилось чаще. Он вдруг покрылся потом, и его затрясло. Майкл бережно лизнул артерию у нее на шее — средоточие жизненной силы. От ее головокружительного аромата у него вдруг заныли зубы, а глаза вспыхнули жгучим огнем.

Девушка металась под ним в тисках страсти, и ее кровь сильно и ровно пульсировала в артерии. Он чувствовал, как кровь струится по ее телу и зовет его. Он хотел попробовать ее на вкус. И вдруг какой–то иррациональный, противоестественный страх охватил его. В горле у него пересохло.

— Майкл? — Рене откинула голову назад, чтобы взглянуть ему в лицо, и закричала от ужаса.

Майкл поднял голову и посмотрел на вывеску с рогатым оленем, висевшую над веселым домом, которым заведовала Марджери Курсон. Он не помнил, как оказался здесь. Вот он яростно разрезает кинжалом шелковый шнур, связывавший его запястье с рукой Рене, а в следующее мгновение уже стоит в мрачных «рыбных садках». Потом он бродил по зловонным аллеям, словно демон, вырвавшийся из ада, раненый зверь, которого рвет на части дикая боль, или сумасшедший. Назревающий в нем надлом превратил молодого человека в злобное и опасное существо из преисподней, готовое занять свое место в преступном мире трущоб. Он превращался в чудовище.

К гневу на судьбу, нанесшую ему подлый удар в спину, — причем он не имел понятия, когда, как и за что, — примешивалось еще и отчаяние, глухое и безысходное, закравшееся ему в душу и отравившее ее своими миазмами. Что теперь подумает о нем Рене? Неужели он потерял ее навсегда? Будь проклята вечность! Как он мог жаждать ее крови, если безумно любит ее? Все дурные предзнаменования, на которые он доселе закрывал глаза, вернулись к молодому человеку, наполняя его ожиданием неминуемого и скорого конца.

Он стал злом, от которого бежали лесные животные.

Самое плохое, что могло случиться с ним, случилось, и теперь оно живет в нем…

Майкл на мгновение задумался, уж не сошел ли он с ума, воображая себя пешкой в игре мироздания. Пришло время вернуть себе контроль над собственной жизнью, а искать ответы на вопросы лучше там, где все и началось. То есть в «Рогатом олене».

Он застал мистрис Марджери Курсон в главной комнате. Она прислуживала за игорным столом, вокруг которого шумно веселились пьяные испанцы, горланя какую–то похабную песню. Содержательница притона недовольно поморщилась, заметив, что он идет к ней. Она щелкнула пальцами, приказывая двум близнецам с тупыми физиономиями, очевидно, отвечавшим за поддержание порядка в заведении, остановить его.