А вот его спутники, благородные джентльмены, обитатели дворцов и эпикурейцы, похоже, не испытывали никаких неудобств. Не обращая внимания на сточные канавы, тянувшиеся по центру булыжных мостовых или утоптанных до каменной твердости улочек, они быстро и целеустремленно шагали вперед, держа руки на эфесах мечей, свисавших с перевязей, и задевая ножнами всех попадавшихся на пути пьяных ремесленников. Каждое мгновение они ожидали, что на них могут напасть со спины, ограбить и убить. Несмотря на прохладную погоду, Майкл безошибочно чувствовал исходящий от них запах пота.

Как это ни удивительно, но в сердце Майкла не было страха; глубокое отвращение, которое он испытывал, не оставило места для иных эмоций. Ему хотелось как можно скорее выбраться отсюда. Он готов был шагать и шагать без остановки, чтобы оказаться на берегу глубокого синего озера, вокруг которого раскинулись зеленые холмы и дубравы Ирландии, а потом окунуться в его прозрачные воды и смыть с себя звуки и запахи Саутворка, стереть воспоминания о нем из своей памяти и вновь стать чистым как младенец.

— Брайан, негодник этакий, где тебя носило столько времени? — Брюнетка лет тридцати с небольшим, обильный слой румян на лице которой резко контрастировал с крайней скудостью ее одеяния, с живописно растрепанными немытыми волосами, перевязанными разноцветными лентами, и блестящими клипсами в ушах вышла из таверны «Рогатый олень», поправила и без того глубокий вырез платья, опуская его еще ниже, уперла руки в бока и призывно качнула некогда роскошными полными бедрами.

— Марджери, моя прелесть! — Брайан обхватил ее за талию одной рукой, другой похлопал по заднице, с воодушевлением обозревая выставленные ею напоказ и на три четверти обнажившиеся груди. — Старушка, да ты только хорошеешь с каждым днем. Кстати, и пахнет от тебя намного лучше, чем в прошлый раз.

— Ох, не напоминай мне об этом! — Женщина уперлась ему в грудь обеими руками, стараясь освободиться, и веселости у нее явно поубавилось.

С особым жестоким наслаждением Брайан крепко прижал ее спиной к себе, лишив возможности сопротивляться, отчего смазливая женщина превратилась во взъерошенную шипящую кошку.

Майкл от негодования стиснул зубы, и его реакция не осталась незамеченной.

— Деверо, знакомьтесь — Марджери Курсон, самая дерзкая, нахальная, неуступчивая и неисправимая содержательница притона во всем Лондоне! Ей обвинили в тройном грехе: прелюбодеянии, сводничестве и проституции. В качестве же наказания… — Смеясь, он толкнул ее в объятия Майкла. — Впрочем, расскажи ему обо всем сама, вишенка!

Майкл успел подхватить женщину под локоть, и она ткнулась ему лицом в грудь. Выпрямившись, она взглянула ему в лицо, и он успел заметить в ее глазах циничную усмешку, свидетельствующую о том, что ее гордый и буйный нрав жизнь так и не сломила, хотя и неоднократно пыталась это сделать. Прожитые в трущобах годы закалили ее, но не до конца иссушили ее душу, хотя она, вне всякого сомнения, успела многое повидать на своем веку. Молодой человек почувствовал, как шаловливая рука скользнула ему под камзол, нащупывая его копье.

— Не стоит, милочка, — мягко пробормотал он, стискивая ей запястье.

Нечленораздельным бормотанием выразив свое недовольство, она свободной рукой потянулась к его ладони, чтобы освободиться, как вдруг замерла, глядя на татуировку у него на внутренней стороне запястья. Глаза проститутки превратились в узенькие щелочки:

— А ведь я тебя знаю, синеглазый красавчик.

— Вряд ли, разве что тебе доводилось бывать в Ирландии. — Майкл разжал пальцы, и женщина, не ожидавшая этого, отпрянула от него, едва устояв на ногах.

— Расскажи ему о суде и покаянии, Марджери! — потешался Брайан, которому эта стычка доставила несказанное удовольствие.

Сдавленно фыркнув, Марджери обошла Майкла кругом, внимательно рассматривая юношу.

— По первому обвинению респектабельную леди, какой я была тогда и каковой остаюсь сейчас, забрали из тюрьмы, нарядили в полосатый капор [74]и с белой палочкой в руках отправили в Олдгейт [75], где приковали к позорному столбу и зачитали обвинение. Потом, в сопровождении глашатаев, словно королеву, меня провезли по всему Чипсайду [76]и Ньюгейту в Коккеслейн2, чтобы выставить на публичное осмеяние.

— Расскажи ему, что ты еще натворила, — потребовал Брайан.

— Что до моего второго обвинения, — продолжила свой рассказ Марджери, и в голосе ее появились визгливые нотки, — то меня высекли хлыстом на церковном дворе, добавили еще на рыночной площади, остригли волосы, вновь пригвоздили к позорному столбу, посадили в тюрьму, а потом выгнали из Лондона через городские ворота. В третий раз, — она улыбнулась Брайану, готовясь нанести сокрушительный удар, — дело кончилось отлучением от нашей матери–церкви!

Марджери и Брайан дружно расхохотались, как если бы она рассказала смешной анекдот.

— Ну, естественно, — с довольной улыбкой заключил Брайан, — своим успехом, да и вообще тем, что она еще жива, Марджери обязана мне.

«Ага, так вот ради чего был разыгран этот дешевый спектакль, — понял Майкл, — чтобы напомнить мистрис Курсон, кто является ее господином и повелителем и что она должна ему за защиту». «Рыбный садок» считался навозной кучей города, где лорды, церковники, купцы, дипломаты, преступники и проститутки пьянствовали вместе в дешевых забегаловках, и Марджери подслушивала то, что они при этом говорили, а потом передавала Брайану.

Гнусно хихикая, Марджери взяла Брайана под руку.

— Ну, довольно болтовни! Заходи внутрь и приглашай с собой своих благородных друзей, дорогой мой! Эль — за счет заведения, а девочки — по бросовой цене!

Кэри, Вайатт и Саффолк последовали за Брайаном и его прожженной подругой. Стэнли задержался подле Майкла, который ощущал себя не в своей тарелке.

— Что, здесь слишком грязно для тебя, малыш?

Майкл поправил манжету камзола, закрывая родовую татуировку на запястье, и с воодушевлением хлопнул друга по плечу.

— Слишком грязно, говоришь? Поставь мне щедрую выпивку и пригласи к столу побольше девочек!

Они прошли сквозь ворота во внутренний дворик, затянутый дымом из горящих бочек, расставленных вокруг здания, конюшни и сада. Первый этаж занимали соединяющиеся между собой питейные комнаты, которые выходили на лестницу, ведущую на второй этаж. Там располагались спальни, из них доносились взрывы грубого мужского хохота и женский визг. Веселый дом оказался полон мужчин: путешественников, подмастерьев, торговцев, стражников, рыцарей (некоторых Майкл помнил в лицо по турнирным схваткам), слуг, мошенников и мелких клерикалов, которых выдавали осанка, речь и запах, впитавшийся в их одежды. Все они пили, бросали кости, скандалили, брызгали слюной, приставали к девушкам–служанкам и играли в шашки под неусыпным присмотром вышибал мистрис Курсон. При виде братьев–близнецов, медлительных и тяжеловесных, работавших здесь трактирщиками, Майкл на мгновение замер. Перед глазами у него вспыхнули и поплыли туманные воспоминания. Братья показались ему знакомыми. Чертовски странно.

Лапища Стэнли подтолкнула его вперед. Они присоединились к своим спутникам за столом, который Марджери накрыла для них в своей лучшей комнате. Посетителей здесь было немного, но комната вся провоняла прокисшим элем и потом, как и прочие помещения публичного дома. Сама же хозяйка стояла между Вайаттом и Брайаном, с деланным негодованием отбиваясь от их жадных рук. Сев за стол, Майкл почувствовал на себе их холодный и оценивающий взгляд, и ему вновь стало не по себе.

— У меня есть для вас пока еще нетронутое стадо фламандских красоток, благородные джентльмены. Прямо с корабля! — провозгласила сводня. — Настоящие молочницы, игривые и кокетливые, как котята. Они вам понравятся! У себя во Фландрии они доили коров и кормили телят с рук. — Ухмыляясь, она качнула скрещенными руками из стороны в сторону, как если бы баюкала грудного ребенка, и от этого расчетливого движения ее груди едва не вывалились наружу из низкого выреза платья. — Поэтому я решила занять их тем, что они умеют лучше всего!