Добравшись без особых приключений до Белгорода, мы втиснулись со всем своим скарбом в последний рейсовый автобус и уже поздней ночью добрались, наконец, до Обояни. Переночевав в крохотной, непритязательной гостинице, мы, подгоняемые вполне понятным нетерпением, принялись с раннего утра разыскивать попутный транспорт, который доставил бы нас поближе к селению Белица, называвшемуся во времена Великой Отечественной войны Богоявленской Белицей. Поскольку именно там проходила граница нарисованного на карте танкистами кружочка, то вполне понятно, что мы стремились подобраться к месту как можно ближе. По счастью, на стоянке тяжелого автотранспорта, неподалеку от городского рынка, мне удалось договориться с водителем грузовика, который согласился подбросить нас до села Дроново, что в принципе было вполне приемлемо. Подогнав машину к нашему временному пристанищу, мы загрузили в открытый кузов вещи и, поскольку было тепло, забрались туда и сами, отдав предпочтение путешествию на свежем воздухе, а не в тесной кабине. Ехали мы примерно час, и чем ближе подъезжали к месту назначения, тем напряженнее вглядывался я в окружающие нас пейзажи, пытаясь отыскать глазами речную гладь. И когда слева от дороги мы с Михаилом одновременно увидели сероватый отблеск воды, я тут же забарабанил кулаком по крыше кабины. Заскрипели тормоза, и грузовик, окутавшись клубами серой пыли, замер у обочины.

– Что случилось? – высунулся из кабины водитель.

– Все, приехали, – объявил я, – в Дроново ехать не надо.

– Как хотите, – пожал плечами тот, – дело ваше.

– В качестве компенсации можешь нас подвести ближе к речке, – предложил я ему.

Через десять минут мы с Михаилом сгружали свою поклажу на обрывистом берегу реки со странным названием Псел. Когда грузовик укатил, мы спустились вниз по обрыву и с интересом воззрились на медленно влачащую свои воды реку.

– Вот мы и на месте, старик, – повернулся я к приятелю. – Что сначала делать будем, лодку распаковывать или обед готовить?

Михаил озабоченно ощупал свою вполне сформировавшуюся от долгой тряски талию и вынес вердикт:

– Лодка-то подождет, а вот желудок ждать не может.

Мы распаковали продуктовый мешок, развели костерок и принялись готовить наш первый походный обед. Меню его было вполне традиционно для российских туристов во все времена. Экономя драгоценное время, мы сварили только густой вермишелевый суп, в который выпотрошили для навара банку тушеной говядины. Пока мы поглощали довольно сытное блюдо, во втором, более миниатюрном котелочке вскипела и вода для чая.

– Знаешь, Сань, давай не будем сейчас пороть горячку. Переночуем-ка сегодня здесь, – предложил мой напарник. – Место прекрасное. Ручеек рядом течет, дров навалом, да и укрыты мы здесь от любопытных аборигенов. По-моему, это весьма неплохо.

– Как хочешь, – недовольно отозвался я. – Если ты устал, давай отдохнем часочек, а потом распакуемся и будем готовиться к ночлегу. А то давненько я палатку на свежем воздухе не разбивал, позабыл уж, как это делается.

– Ха, – хрюкнул Михаил, – да ведь это ты у нас турист-профессионал, а я вообще ни разу ее не ставил.

– Ладно, ладно, мне льстить нечего. На самом деле ничего тут сложного нет. Когда мы вернемся домой, ты тоже будешь «профи» по ночевке на голой земле и кормлению комаров собственным телом.

Честно отлежав минут сорок под ближайшим кустом, мы одновременно завозились и, приподнявшись на локти, посмотрели друг на друга.

– Встаем? – предложил я.

Михаил согласно кивнул и, перевалившись на живот, начал со стоном подниматься.

– Ты что там скрипишь? – спросил я.

– Мышцы болят, – отозвался он, вставая, – все же достали меня эти мешки.

– Ты же еще молодой мужик, а уже на всякие болячки жалуешься.

– Все жизнь наша московская, нездоровая, – начал оправдываться он. – На работе мы сидим, а дома лежим.

– Ничего, – обнадежил я его, – здесь нам с тобой лежать будет некогда, времени у нас в обрез. На все про все у нас с тобой едва десять дней будет. Да и продуктов у нас немного, вот кончатся, и будем зубами щелкать, как голодные волки.

– Это вряд ли, – ухмыльнулся он. – Когда мы сюда ехали, я приметил совсем недалеко отсюда громадное картофельное поле.

– В таком случае бери лопату, пакет и двигай на заготовку харча, если ты такой глазастый. Если много накопаешь, вечером я угощу тебя совершенно бесподобным блюдом.

– Каким? – встрепенулся Михаил, он любил вкусно поесть.

– Картофелем по-зимбабвийски, – засмеялся я. – Иди скорее и неси сюда только самые крупные клубни.

Михаил ушел, а я распаковал одну из укладок и, вынув походный топорик, принялся искать ровную площадку для установки палатки. Примерно через час, когда он вернулся, я успел не только установить нашу ярко-оранжевую палаточку, но и нарубить дров для вечернего костра. Михаил вернулся, сгибаясь под тяжестью как минимум двухпудового мешка.

– Да ты, я смотрю, начал на зиму заготовки делать!

Но сконфузить моего друга было не так легко.

– Что же нам потом, на каждой остановке за провизией бегать? Чай не на себе дальше его тащить, на лодке.

– Ты прав, – согласился я, – запас карман не тянет.

– Ого, – заметил он стоящую за кустом палатку, – ты уже все сделал.

Бросив мешок у кострища, он подошел к ней и, приподняв полог, заглянул внутрь.

– А что, Сань, уютненько получилось, – сказал он, ощупав полиуретановые матрасы. – А не жестко нам спать на них будет?

– Привыкнешь. Пойдем лодку накачаем.

Разобрав тюк и вытряхнув из него плотно скрученное тело ЛАС-5 на траву, мы отыскали один из трех запорных клапанов и, подсоединив к нему воздушный насос, принялись наполнять лодку воздухом. Работа эта, как знают бывалые путешественники-водники, нелегкая. Когда лодка приобрела приятные глазу округлые очертания, мы оба были мокрые от пота.

– Давай-ка прямо сейчас и спустим ее на воду. Посмотрим, нет ли в ней каких-либо дырок, да заодно и искупаемся, – предложил я.

– Угу, – тяжело дыша, кивнул он, – вот только плавки сейчас найду.

– Не смеши меня! – захохотал я. – Ты не на Черном море, а в Центральной полосе России. Здесь принято купаться прямо в трусах, тем более что они у тебя и так мокрые от пота.

Размотав тридцатиметровую страховочную веревку, мы привязали один ее конец к вбитому в землю колышку, а другой к петле на носу лодки. Раздевшись до трусов, мы отволокли наше раздувшееся транспортное средство к реке. С трудом продравшись через прибрежную растительность, мы выбрались на чистую воду.

– Бог ты мой, – сказал Михаил, – сколько здесь, оказывается, ила. Как же мы «мерседес» будем из него вылавливать?

– Нам его сперва отыскать надо, а как вытащить его со дна, мы как-нибудь сообразим.

Я показал своему другу несколько приемов высадки и посадки в надувную лодку, мы взобрались на нее и взялись за весла.

– Что это она так обмякла, Саня? – заволновался Михаил, ощупывая действительно подувядшие борта ЛАСа. – Мы с тобой не тонем ли, часом?

– Не бойся, – успокоил я его, – обычное явление. Когда лодка лежит на берегу под солнышком, то воздух в ней нагревается и в соответствии с законом Бойля-Мариотта расширяется, надувая заодно и воздушные камеры. Но стоит только лодке попасть в воду, как вода быстро остужает находящийся в ней воздух. Вот она и съеживается.

– И что же нам с ней делать? – не унимался Михаил.

– Что, что, брать насос в руки и подкачивать все воздушные емкости, – огрызнулся я.

Михаил недовольно засопел, но намек понял. Восстановив прежнюю упругость бортов, мы, выписывая довольно неуклюжие зигзаги, погоняли наше судно по неширокому в этом месте руслу и, чувствуя себя опытными «водоплавающими», повернули к берегу.

– Слушай, Миш, ты заметил, как ЛАС при движении вилял по воде? – сказал я, когда мы вытащили лодку на берег.

– Да, а что?