Том Беккерман загоготал.

— Черномазый, который подает иски!

— Что ж, — заметил Джулиус Бартон, — сдается мне, у его заявления есть основания. И в Иллинойсе, и в Висконсине рабство не признается законом.

Доктор Нейсмит снова улыбнулся.

— Но, разумеется, его продали и купили в Миссури, рабовладельческом штате, куда он и вернулся.

Тобиас Барр задумался.

— А каково ваше мнение насчет рабства, доктор Коул?

— Я думаю, — медленно произнес Роб Джей, — что для человека нормально владеть животным, если он заботится о нем и предоставляет ему достаточно воды и пищи. Но я считаю, что владеть другим человеком для человека ненормально.

Доктор Нейсмит едва сдержался, чтобы не вспылить.

— В таком случае, господа, я рад, что вы мои коллеги по медицине, а не адвокаты или судьи, — сказал он.

Доктор Барр кивнул и, видя очевидное нежелание гостя участвовать в неприятном споре, сменил тему.

— А у вас в Миссури в этом году было много случаев заболевания холерой, доктор Нейсмит?

— Холеры было немного, но зато участились случаи того, что некоторые называют «холодной чумой», — сообщил доктор Нейсмит. Он принялся описывать этиологию болезни, и остальная часть встречи была посвящена обсуждению фармакологии.

Несколько дней спустя Роб Джей ехал мимо женского монастыря Сестер Святого Франциска Ассизского и совершенно неожиданно для самого себя повернул лошадь на дорогу, ведущую к воротам.

Заметив его приближение, молодая монахиня суетливо выбежала из сада и вбежала внутрь. Настоятельница Мириам Фероция, сдержанно улыбнувшись, предложила ему стул епископа.

— У нас есть кофе, — сообщила она таким тоном, что Роб понял: кофе у них бывает не всегда. — Не желаете ли чашечку?

У него не было никакого желания уменьшать их запасы, но что-то в ее лице заставило его поблагодарить и принять предложение. Кофе подали черный и горячий. Он был очень крепким и показался Робу таким же древним, как их религия.

— Без молока, — весело добавила матушка Мириам Фероция. — Господь еще не послал нам корову.

Когда он спросил, как обстоят дела в женском монастыре, она несколько натянуто ответила, что они существуют очень неплохо.

— Я знаю способ, как привлечь деньги в ваш монастырь.

— Мудрый человек всегда выслушает, когда кто-то говорит о деньгах, — спокойно заметила она.

— Ваш орден имеет опыт ухода за больными и детьми, но ухаживать за ними вам негде. Я лечу пациентов, которым необходим уход. Некоторые из них могут заплатить.

Ее реакция на его предложение ничем не отличалась от той, которую он получил, когда впервые поднял этот вопрос. Матушка-настоятельница скривила губы.

— Мы — сестры милосердия.

— Некоторые из пациентов не смогут заплатить ни цента. Ухаживайте за ними, вот вам и милосердие. Другие могут заплатить. Ухаживайте и за ними и поддерживайте свой монастырь.

— Когда Бог даст нам помещение для больницы, мы будем ухаживать за больными.

Он расстроился.

— Вы можете сказать мне, почему вы не хотите разрешить своим монахиням ходить к пациентам на дом?

— Нет. Вы не поймете.

— Не будьте так уверены.

Но Суровая Мириам просто нахмурилась.

Роб Джей вздохнул и отпил горький напиток.

— У меня к вам еще одно дело. — И он привел ей те немногие факты, которые ему удалось узнать на данный момент, и поведал о своих стараниях выяснить местонахождение Паттерсона. — Интересно, известно ли вам что-нибудь об этом человеке?

— О мистере Паттерсоне я ничего не знаю. Но мне кое-что известно о « Старз энд страйпсрелиджиус инститьют». Это антикатолическая организация, которая оказывает помощь Американской партии. Ее называют Верховным орденом звездно-полосатого флага.

— Как вам удалось узнать об этом… верховном… как там его?

— Верховном ордене звездно-полосатого флага — ВОЗПФ. — Она пристально посмотрела на него. — Наша Матерь-Церковь — крупная и сложная организация. У нее есть свои пути получения информации. Мы подставляем другую щеку, но было бы глупо отказываться узнать, откуда конкретно нам нанесут следующий удар.

— Возможно, Церковь сумеет помочь мне найти этого Паттерсона.

— Я вижу, это очень важно для вас.

— Думаю, это он убил моего друга. Нельзя позволить ему продолжать убивать.

— И вы не можете оставить его Богу? — тихо спросила она.

— Нет.

Она вздохнула.

— Маловероятно, что вы найдете его через меня. Иногда запрос доходит только до одного или двух соседних звеньев в бесконечной цепи церковной организации. Часто человек задает вопрос, а ответа так никогда и не получает. Но я наведу справки.

Он покинул женский монастырь и отправился на ферму Дэниела Рейнера, чтобы попробовать вылечить мышцу спины, которую неудачно потянула Лидия-Белл Рейнер, после чего двинулся на козью ферму Лестера Шедда. Шедд чуть не умер от воспалительного процесса в груди и был превосходным примером того, почему уход монахинь за больными трудно переоценить. Роб Джей старался навещать Лестера как можно чаще — всю оставшуюся часть зимы и всю весну. Благодаря этим визитам и уходу миссис Шедд он встал на ноги.

Роб Джей объявил, что навещать выздоравливающего больше нет никакой необходимости. Лестер Шедд испытал облегчение и спросил, чем он может отблагодарить Коула.

— У вас случайно нет хорошей молочной козы? — спросил Роб Джей, не веря, что задает этот вопрос.

— Ну, сейчас молока ни у кого нет. Но есть у меня одна красотка, которой еще рано идти на случку, а вот через пару месяцев я предоставлю ей для полного счастья какого-нибудь козлика. Пройдет пять месяцев, и опля — вот и молоко!

Роб Джей привязал упирающуюся козу к седлу и тащил ее на веревке до самого монастыря.

Матушка Мириам достаточно вежливо поблагодарила его, однако добавила не без ехидства, что, если он посетит их монастырь через семь месяцев, то будет пить кофе со сливками — словно обвиняя его в том, что подарок монастырю он сделал исключительно из собственных эгоистических побуждений.

Однако он заметил, как сияют ее глаза. Когда она улыбнулась, то ее суровое лицо приобрело теплое и мягкое выражение, и домой он возвращался в уверенности, что день удался.

Дороти Барнем всегда видела в юном Роберте Коуле исключительно старательного и способного ученика. Сначала она была озадачена колонками низких оценок, стоявшими напротив его имени в журнале мистера Байерса, а затем и возмущена, потому что мальчик обладал исключительным умом и было очевидно, что с ним ужасно обращались.

У нее не было абсолютно никакого опыта работы с глухими детьми, но учительница хваталась за любую идею.

Когда настал черед Коулов предоставлять ей жилье в течение двух недель, она нашла подходящий момент, чтобы поговорить с доктором Коулом наедине.

— Я хотела побеседовать о речи Роберта, — сказала она и, увидев, как он кивнул, поняла, что завладела его вниманием. — Нам повезло, что он говорит четко. Но, как вы понимаете, есть и другие проблемы.

Роб Джей снова кивнул.

— Речь у него деревянная и невыразительная. Я предложил ему изменять тон, но… — Он покачал головой.

— Думаю, он разговаривает монотонно, потому что позабыл, как звучит человеческий голос, как он повышается и понижается. Я думаю, мы сумеем напомнить ему об этом, — закончила она.

Два дня спустя, с разрешения Лилиан Гайгер, учительница привела Шамана после школы в дом Гайгеров. Она поставила его рядом с фортепиано и положила его руку на деревянный корпус, ладонью вниз. Изо всех сил нажав на первую басовую клавишу и придерживая ее пальцем, чтобы звук прошел через резонатор и корпус и добрался до руки мальчика, она посмотрела на него и сказала: «Наша!» При этом она положила свою правую руку, ладонью вверх, на крышку фортепиано.

Нажала на следующую клавишу. «Шко…» — и приподняла правую ладонь, оторвав ее от крышки.

Следующая клавиша: «…ла!» — и ее рука еще немного поднялась.