Но ее слова не убедили крупную женщину.

— Лорд так же стар, как и эти холмы. Он недолго сможет носить корону. Ее унаследует граф. — Она самодовольно улыбнулась. — И это возвышение принесет много хорошего его рыцарям.

— Как и тебе, если ты выйдешь замуж за одного из них, — пробормотала ее товарка, ущипнув подругу за бок и завистливо хихикая.

Крупная женщина протянула свободную руку Эффрейг.

— Вот ваша плата.

Эффрейг почувствовала, как в ладонь ей просыпались горячие мелкие монетки. Подавив внезапное желание швырнуть их в рыхлую физиономию женщины, она сжала холодные пальцы вокруг липкого металла и подошла к двери. Не говоря ни слова, она недвусмысленно распахнула ее, мрачно глядя на посетительниц.

Обе женщины поспешно выскользнули наружу, на пронизывающий ветер. Эффрейг смотрела, как они поднимаются на холм. Пухлая женщина держала мешочек в высоко поднятой руке и что-то напевала звонким, девичьим голоском, а вторая мелко кудахтала ей в тон. Колдунья отвела глаза и посмотрела на возвышающийся над нею дуб. Ветви его походили на оленьи рога, темнеющие на фоне зимнего неба. Взгляд ее остановился на свисавшей с верхней ветви потрепанной клетке, внутри которой раскачивалась тонкая петля. Она вдруг вспомнила, как плела ее, наговаривая волшебные слова, чтобы снять проклятие Святого Малахии. Она вспомнила, как лорд опустил ей руку на плечо, вспомнила треск огня, его дыхание у себя на щеке и звездопад в ночном небе, похожий на огненный дождь. Взгляд ее устремился в сторону Тернберри. Мысли о графе туманили ей рассудок, но он прояснился, стоило ей подумать о его сыне. В ту ночь, когда он родился, тоже падали звезды. Она вспомнила, как увидела Марс, яркий и красный, похожий на кровавый глаз, подмигивающий ей из темноты.

Река Твид привольно петляла по лугам и полям. Ее южный берег обозначал пограничные владения Англии, тогда как на северном берегу, по другую сторону водного пространства, покрытого рябью из-за разгулявшегося ветра, начиналось королевство Шотландия.

В изгибе реки на английской стороне лежало небольшое поселение Норхем. Над городком, утопающем в сладком, как патока, летнем полудне, высился каменный замок, одна из главных цитаделей Энтони Бека, епископа Даремского. В свежевыбеленных стенах, отражающихся в стеклянной поверхности воды, чернели узкие бойницы для лучников. Все они выходили на северную сторону. С самой высокой башенки свисал ярко-красный стяг, украшенный тремя золотыми львами.

В зале замка собралась толпа мужчин. На головокружительной высоте над ними перекрещивались потолочные балки, а оштукатуренные стены были сплошь увешаны гобеленами. В одной половине залы преобладали сюжеты о Спасителе, в другой — Судного дня. В торце залы на витражном стекле архангел Михаил взвешивал людские души, и его суровое лицо было выложено из десятков кроваво-красных осколков. Под окном, в центре возвышения, стоял трон. На нем восседал король Англии. Вокруг Эдуарда выстроились его сановники, среди которых были и граф Суррей, и епископ Бек. Всего на платформе насчитывалось тринадцать человек.

Роберт, стоя рядом с братом в толпе шотландских вельмож, вместе со всеми смотрел, как тринадцать избранных один за другим пересекали помост и преклоняли колена перед королем. В зале царила мертвая тишина. Предполагалось, что наступил торжественный в своем величии момент, и, пожалуй, так оно и было, хотя скотты ожидали совсем другого. Роберт отметил про себя, что единственными, кому происходящее доставляло очевидное удовольствие, были англичане. Еще бы им не радоваться — ведь теперь их король стал верховным лордом Шотландии.

Всего месяц тому шотландцы ожидали прибытия Эдуарда с явным нетерпением. Да, в их среде существовали определенные опасения, которые выразил епископ Глазго, предостерегая соотечественников об опасности чужеземной интервенции, но, в целом, все были преисполнены радужных надежд. После пяти беспокойных лет наконец-то будет окончательно решен вопрос о преемнике Александра. Хранители и все королевство практически поровну разделились между Баллиолом и Брюсом, и Советы в Скоуне не могли преодолеть разлад, так что король Эдуард взял на себя роль арбитра.

В конце апреля вельможи стали съезжаться в королевский городок Бервик на северном берегу Твида, куда должен был прибыть и король. Но когда Эдуард, наконец, появился, по его поведению стало ясно, что он пришел сюда не как брат или товарищ, а как завоеватель, которого сопровождала целая армия стряпчих и советников, эскадра военных кораблей, шесть сотен лучников и пятьсот конных рыцарей. Здесь, в замке Норхем, Эдуард заявил, что сам выберет для них короля, но сначала они должны признать в нем своего сюзерена. Он заявил, что привез с собой письменные доказательства, составленные его стряпчими, которые подтверждают его старинное право на эту должность. Хранители с епископом Вишартом во главе яростно оспаривали это утверждение, но во время жарких дебатов на Совете король хранил презрительное ледяное молчание, а его армия отбрасывала зловещую тень на оба берега Твида.

В конце концов, несмотря на возражения, шотландским вельможам пришлось подчиниться, дабы положить конец смуте, воцарившейся в королевстве. Констебли передали управление королевскими замками, а хранители были вынуждены сложить свои полномочия, после чего Эдуард вновь наделил их властью, навязав им английских чиновников. Существовало, однако же, одно условие, соблюсти которое хранители требовали неукоснительно. Эдуард должен был выполнять обязанности сюзерена только до тех пор, пока не будет назначен новый король, и гарантировать независимость Шотландии. В течение двух месяцев после инаугурации он должен будет передать управление королевскими замками, вручить всю полноту власти королю Шотландии и не предъявлять более никаких требований. Эдуард согласился на него и скрепил договор своей печатью, после чего заявил молчаливо внимавшим ему вельможам, что он справедливый король и что слушание будет проходить по всем правилам. Это означало, что всем претендентам на трон будет дана возможность выступить перед собравшимися и обосновать свои претензии.

Роберт смотрел, как пышно разодетый мужчина, прибывший в сопровождении многочисленного кортежа в Бервик неделей ранее, пересек помост и опустился на колени перед королем Англии.

В зале Норхемского замка вновь загрохотал голос епископа Бека.

— Согласны ли вы, сэр Флоренс, граф Холланд, принять суждение блистательного короля Англии, герцога Гасконского, повелителя Ирландии, покорителя Уэльса и сюзерена Шотландии? И согласны ли вы перед лицом всех присутствующих подтвердить, что он обладает законным правом рассматривать ваше дело о претензиях на трон этого королевства?

Разряженный в пух и прах граф низко склонился перед троном и, как и девять человек до него, ответил утвердительно. На левой половине помоста своей очереди ожидали всего трое мужчин.

Следующим по платформе к трону прошагал Джон Комин. Когда лорд Баденох опустился на одно колено, Роберт обратил внимание, что он наклонил голову далеко не так низко, как все остальные. И впрямь, напряженная поза графа, казалось, говорила, что он вовсе не намерен кланяться. Роберт почувствовал, как кто-то толкнул его в бок, и оглянулся на брата. Эдвард кивнул головой куда-то вдоль шеренги мужчин, стоявших рядом, включая их отца, и Роберт увидел бледного молодого человека с гладкими черными волосами. Это был старший сын и наследник Джона Комина, носивший имя своего отца. Роберт видел его несколько раз после ассамблеи, состоявшейся в Биргеме годом ранее, хотя они никогда не заговаривали друг с другом. Молодой человек не сводил оцепеневшего взгляда с коленопреклоненной фигуры отца, и на его впалых щеках цвел жаркий румянец. А на лице читалась нескрываемая гордость.

— Неужели он всерьез надеется, что его отца изберут королем? — прошептал Эдвард.

— Он должен понимать, что этого никогда не случится, — пробормотал в ответ Роберт. — Комин даже не предъявил никаких прав на трон. Он хочет, чтобы королем стал Баллиол. Дед полагает, что он добивается формальной регистрации своих претензий.