— Почему ты позволила ей уйти?

На губах женщины расцвела жестокая улыбка.

— Если бы я знала о том, что ею заинтересуется наследник графа, то, конечно же, согласилась бы подождать. Быть может, я сумела бы выручить за девчонку нечто большее, чем три коровы!

Роберт почувствовал глубокое отвращение, когда губы старухи раздвинулись в улыбке, обнажая желтые зубы. Швырнув палку на землю, он развернулся, чтобы уйти. Но вдруг, ощутив в себе неожиданную силу, резко развернулся.

— Когда я стану графом, то позабочусь, чтобы твое изгнание продолжалось и дальше. Ты больше никогда не войдешь в Тернберри.

Ее презрительный смех смолк.

— Как ты похож на своего отца, — пробормотала она. — Ни за что бы не поверила, что у великого лорда Аннандейла могут родиться два таких ничтожества, но вот ты стоишь передо мной, живое свидетельство увядания могущественного рода. — Голос ее упал почти до шепота. — Позор. Какой позор!

На щеках Роберта вспыхнул жаркий румянец.

— Да как ты смеешь! Ты даже не знаешьмоего деда!

Старуха ткнула костлявым пальцем куда-то в вершину дуба.

Обернувшись, Роберт увидел одну из клеток, раскачивающуюся на ветру. В прошлый раз, будучи здесь, когда деревья укрывались пышной зеленью, он не заметил ее. Клетка казалась более старой, чем остальные. Ее каркас из веточек выглядел хрупким и потрепанным непогодой. Внутри лежала тонкая веревка, набухшая и потемневшая от дождя. Она была свернута в петлю.

— Что это? — пожелал узнать юноша, вновь поворачиваясь к ведьме. Но старуха уже скрылась в доме. Дверь, однако же, осталась открытой. Роберт заколебался, но любопытство пересилило гнев, и он шагнул вперед, через порог. — Какое это имеет отношение к моему деду?

Эффрейг помешивала палкой угли в очаге. Вокруг нее вихрем роились искры. Она не ответила.

— Что это за дерево? — настаивал он.

— Дуб, — коротко ответила она.

— Я имею в виду те…

— Я знаю, что ты имеешь в виду. — Эффрейг выпрямилась и развернулась к нему лицом. Она смотрела на него из полумрака, в шуме барабанящего по крыше дождя. — Закрой дверь. Ты выпускаешь все тепло наружу.

Роберт повиновался. Откинув с головы насквозь промокший капюшон, он вдруг заметил, что с его накидки и сапог на полу натекли грязные лужи. Но пожилая женщина, кажется, не обратила на это никакого внимания. Она придвинула к себе табуретку и уселась на нее, сгорбившись, у самого огня, глядя неподвижным взором в самое пламя. Волосы рассыпались у нее по плечам, укрывая ее, словно шалью. Гончие простерлись у ее ног, положив умные морды на огромные лапы, и бока их в такт дыханию поднимались и опадали в янтарном свечении углей.

— Судьбы.

Роберт покачал головой, не понимая того, что только что услышал, и ожидая продолжения.

— Когда женщины и мужчины желают чего-нибудь, они приходят ко мне. Я вплетаю их желания в их судьбы. Использую силу дуба, чтобы они сбылись.

— Им следует идти в церковь и молиться. Просить у Господа благословения, — возразил Роберт, заинтригованный ее откровенностью, но при этом чувствующий неловкость. Он знал, как называется то, на что она намекает, — это было слово еще более сильное, чем колдовство. Ересь. — Только Господь в силах сделать так, чтобы будущее сбылось, и решить судьбу человека.

Колдунья устремила на него сверкающий взгляд.

— Есть такие молитвы, которые нельзя услышать. И исполнить. Не этим Богом, во всяком случае.

Роберт ощутил укол страха, но шагнул ближе к огню, забыв о своей промокшей одежде.

— Другого нет.

— Что тебе известно о земле под ногами? — Голос старухи вновь обрел резкость и властность. — Или о давнем прошлом?

Роберт вдруг вспомнил учителя, который снова и снова заставлял его писать имена королей Шотландии, от Кеннета мак Альпина и Малкольма Канмора до Александра, пока он, наконец, не запомнил их.

— Моя мать унаследовала графство от своего отца, Найалла Каррика, а от своей матери — наши земли в Антриме. Когда мой отец вернулся из Святой Земли, он…

— Ты что же, думаешь, что история начинается с твоей семьи? — прервала его колдунья. — Нет, мальчик. Что ты знаешь об этих островах? — Она широким жестом простерла руки в стороны. — Шотландии, Англии, Ирландии, старых королевствах Уэльса?

Перед внутренним взором Роберта поплыли неясные образы, и он снова услышал голос своего учителя, описывающего приход римлян, великих мужей древнего мира, со своими огромными армиями прошедшими через всю Британию, неся смерть язычникам, которые восстали против них. О саксах, светловолосых, одетых в меха и шкуры, которые оттеснили бриттов обратно к диким холмам Уэльса и Корнуолла, отвоевав у тех землю, которая впоследствии стала называться Англией. А потом были норманны под знаменами Завоевателя. [22]Голос его учителя всегда менялся в этот миг, становясь мягче и утонченнее. И, только выслушав самые разные истории, которые рассказывали ему в Ирландии, Роберт сообразил, что его наставник, скорее всего, слегка приукрашивал легенду о приходе Завоевателя в угоду своему ученику, потомку норманнского лорда Адама де Брюса. Голос его учителя затих, но ему на смену пришел суровый и мрачный тон деда, повествующий о битве против скандинавов при Ларгсе, [23]приплывших на кораблях, украшенных драконьими головами, которая произошла каких-нибудь два десятка лет тому. Ну и, разумеется, о святых, Колумбе и Ниниане, Эндрю и Маргарет. Образы и имена теснились в памяти, но их было слишком много, чтобы Роберт знал, с чего начать. В конце концов, он лишь пожал плечами вместо ответа.

Эффрейг негромко присвистнула, отчего одна из собак приподняла голову и залаяла. Она пнула ее ногой, и та обиженно заскулила и затихла.

— Ладно. Сначала были римляне, — со вздохом заключил Роберт, — потом саксы, потом норманны. Я знаю о них.

Эффрейг посмотрела на него.

— А разве христианскому Богу поклонялись в своих храмах римляне с их жертвоприношениями?

— Они были язычниками, — признал Роберт, — вплоть до Константина. [24]

— А жители востока? Что ты знаешь об их божествах? Как насчет Одина и Фригг? [25]

— Саксы тоже стали христианами, — парировал юноша.

— А твои ирландские предки со стороны матери, что ты знаешь об их богах? А боги Британии? Луг и Дагда? Рианнон и Бел? [26]— Она продолжала, не давая Роберту ответить. — А ведь были и другие боги, мальчик.

— Но все они — фальшивые боги старого мира. Им сейчас больше никто не поклоняется.

— В самом деле? А кого призывают женщины облегчить боли во время родов? Ты ведь наверняка слышал молитвы своей матери.

— Святую Брайд, — не раздумывая, ответил Роберт. — Христианскую святую.

— Когда-то она звалась Бригантией, богиней деторождения и весны. — Эффрейг наклонилась, взяла очередное полено и подкинула его в огонь. — Священники делают вид, что забыли об этом.

Языки пламени осветили лицо колдуньи, и юноша вдруг понял, что она не настолько стара, как кажется, и что она, пожалуй, всего на несколько лет старше его матери. Под слоем пота и грязи ему почудилось в ее лице нечто поразительное, какой-то намек на Бригитту, однако в нем преобладали камень, кость и железная твердость. Ему стало интересно, откуда она столько знает, но потом мальчик вспомнил о книгах, которые так поразили его во время первого посещения. Роберт украдкой взглянул на них, едва видимых за границей круга света, а потом задал вопрос, ответа на который пока так и не получил.

— Почему ты показала туда — на клетку на дереве, когда я спросил тебя о деде?

— Ты наверняка слышал о Святом Малахии. — Эффрейг вновь рассмеялась, когда Роберт перекрестился, только теперь в ее смехе звучало уважение. — Да, этот святой наложил на вашу семью сильное проклятие. Настолько сильное, что река вышла из берегов у Аннана и смыла тамошний замок. Настолько сильное, что оно до сих пор тенью висит над семейством Брюсов, а ведь прошло уже более ста лет, как Малахия произнес его.