— При чем тут жалость?.. Ты совершил две грубые ошибки, и они, несомненно, перевесили многие твои успехи. А потому ты теперь станешь недоверчивее и будешь блюсти безопасность селения с большей прозорливостью.

У Собека было такое чувство, что этот Нефер Молчун вытесан не из того дерева, из которого вытесаны почти все прочие мастеровые братства. Он так ни разу и не повысил голос, и в его словах не чувствовалось ни обиды, ни тем более озлобленности.

— Остается один вопрос, — вспомнил страж. — Кто все-таки написал это письмо?

— Есть хоть какой-то намек на след?

— Пусто и голо. Но надо мной посмеялись, а я зла не забываю. Убийство было, спорить нечего, а тот, кто писал, он, чего доброго, и убил. Но тебя-то ему зачем губить?

— Понятия не имею. Даже малейшего.

— Никакого времени не пожалею, — пообещал Собек, — но загадку эту разгадаю.

— Так можно ли мне вернуться в селение к своей жене?

— Ты свободен, я же сказал. Хотя постой, я тебя хотел спросить кое о чем. Не чувствуешь ли ты, что тебе грозит опасность?

— Ты же меня защищаешь.

— Но мне же не дозволено входить в селение.

— А кто, по-твоему, мне может угрожать?

— Положим, что тот, кто письмо написал, он тоже из вашего братства… Если так, то он не успокоится, станет гадить исподтишка и выжидать, когда тебя можно будет прижать к ногтю. Так что в селении тебе будет небезопасно.

— Не бросай расследования, Собек. Излови того злого духа, который таится во мраке.

Нубиец понял, что ремесленник не хочет принимать близко к сердцу его предупреждения, но переубеждать собеседника не стал. Хорошо уже то, что Нефер не собирается сутяжничать: всего одна жалоба на начальника охраны — и начальник этот мог бы ставить крест на своем будущем, никакой служебный рост ему бы уже не светил.

Не успел Нефер выйти из темницы, как к нему кинулся черный пес и так резко навалился на него всем своим весом, что едва не опрокинул. Поставив передние лапы на плечи Нефера и облизав его щеки, Черныш принялся крутиться и скакать вокруг хозяина и в конце концов все-таки выпросил у него ласку.

А потом к мужу вышла Ясна, и тот сразу же подхватил ее на руки.

— Черныш так хотел первым поздравить тебя с освобождением… Ты вернулся — какое счастье!

— Пока все это тянулось, я ни о чем больше не думал — только о тебе. У меня перед глазами стояло твое лицо, и я забывал и про тревоги, и про стены узилища. Не будь тебя на суде, я бы не выдержал.

— Это ведунья тебя спасла.

— Нет, ты. Если я тебя вижу, я знаю, что никакая ложь меня не коснется.

— Отец умер, — наконец сообщила она. — А все хлопоты с похоронами взял на себя Жар, чтобы я смогла присутствовать на слушании. У этого мальчика золотое сердце.

— А с ведуньей ты виделась?

— Нет, и мне посоветовали ее не беспокоить. При случае вместе к ней пойдем, раз ты вернулся.

— Ты там все время одна была? В стороне от всех?

— Да я и не очень-то помню… Наша жизнь в селении начинается сегодня.

Ясна была права. Сейчас Нефер знал, что счастье хрупко, как крылышки у бабочки, и в то же время прочно, как гранит, если радоваться каждому мгновению его как чуду.

Пара вместе с Чернышом направилась к главным воротам.

— Как жаль, я даже на похоронах твоего отца не был.

— Он тебя так уважал, и надеюсь, я его утешила перед большой разлукой. Я пообещала ему, что справедливость восторжествует. И так оно и вышло.

— Не обзавелась ли ты какими-то диковинными умениями?

— Не выдумывай. Это просто любовь. Она не позволяет мне падать духом.

Стражник у ворот встретил чету жарким приветствием.

— Со счастливым возвращением, Нефер! Мы — я и напарник мой — всегда знали, что ты невиновен. В селении к празднику, похоже, готовятся… Повеселитесь там хорошенько!

Ворота распахнулись, и Нефер с Ясной вступили на землю своей новой родины.

Все мастеровые во главе с обоими начальниками артелей собрались там, где начиналась главная улица. И встретили пару бурными приветствиями и объятиями. Все радовались тому, что вот наконец все снова вместе и никто не потерян, и опустошали кувшины сладкого пива во славу высоких заслуг и великих достоинств ведуньи.

— Коль скоро Нефер вернулся, — сказал Неби, — пришел час приступить к посвящению Жара.

— Просыпайся. Ну вставай же, — будил кузнец Овед Жара.

— А что стряслось?

— Твой друг Нефер освобожден, а тебя ищут двое мастеровых.

Жар проспал часа два, а трудовой день выдался напряженным. Но, услыхав новость, он мгновенно вскочил с постели.

— А зачем ты им понадобился? Как думаешь? — спросил Овед.

— Пришло время моего посвящения!

Кузнец промолчал. Он-то был уверен, что юный великан спешит к своей погибели.

— Ну и куда мы? — поинтересовался Жар.

Двое мастеровых неприязненно поглядели на него.

— Первейшая из добродетелей — молчание, — отозвался один из них. — Если тебе угодно, следуй за нами.

Ночь была темна, и ни в селении, ни на его околицах не было видно ни огонька. Мастеровые шагали уверенно: местность они знали досконально, все неровности почвы давно выучили собственными стопами. Они довели Жара до порога святилища на краю местного некрополя — небольшой храм был вырезан в скале, нависавшей над западным краем селения.

Проситель было попятился, Не смерти ищет он, но жизни новой! Но, хотя вопросы так и норовили слететь с его губ, он все же почел за лучшее держать язык за зубами.

Двое спутников его сначала немного отступили, а потом и вовсе растворились в темноте, бросив Жара перед позолоченными деревянными вратами.

Ну и сколько еще ждать? Если братство испытывает его терпение, то старается оно напрасно. Раз уж он здесь оказался, то своего не упустит.

Он готов был биться с каким угодно противником, но от вида этого возникшего из мрака чудовища даже его в озноб бросило: туловище человеческое, а голова шакалья, с длинной, вытянутой и злобной мордой и поднятыми остроконечными ушами! В левой руке чудовище держало жезл, увенчанный оскаленной мордой какого-то хищника.

Человек с головой шакала, не дойдя до юноши двух шагов, протянул к нему правую руку.

Никакое это не чудовище, хотя кто не испугается, повстречав такую тварь во мраке на узкой дорожке! И Жар успокоился, хоть ему и вспомнилось всякое: уверяли, что повстречать ночью шакала — к смерти, не иначе.

— Если ты проследуешь за Анубисом, — сообщило странное существо, — он посвятит тебя в тайну. Но если в тебе есть страх, ты далеко не пройдешь.

— Кем бы ты ни был, делай то, что должен.

— Эти врата не отворятся, если ты не изречешь слова мудрости.

Человек с головой шакала отпустил руку Жара, который теперь не знал, что и делать. Какие еще слова мудрости? Откуда ему знать такие слова? Может, врезать по воротам кулаком, глядишь, откроются и он увидит, что там внутри?

Но Жар так и не успел натворить ничего непоправимого. Вновь появился Анубис, держа в руках какой-то белый предмет.

— Представь ее вратам, — приказал он Жару. — Только ей ведомы слова мудрости, сиречь слова приношения.

И юный великан поднял алебастровую статуэтку.

Ворота начали медленно открываться. Появился человек с головой сокола, держа в руках фигурку красного дерева: она изображала человека с отрезанной головой, перевернутого вверх ногами.

— Гляди, Жар, чтобы у тебя не закружилась голова. Не то ты ее потеряешь. Лишь прямота убережет тебя от печальной участи. Ныне же — преступи порог.

Жар втиснулся в крошечное святилище, стены которого были расписаны изображениями: вереницы мастеровых, совершающих жертвоприношения божествам. Посередине каморки начиналась лестница, уходящая вглубь, в недра холма.

— Ступай во чрево Земли, в ее средину, — велел человек с головой сокола, — и ты обретешь там большой сосуд. Открой его и испей воды чистой, дабы не пожрало тебя пламя. Вода освежит тебя, и ты сможешь узреть мощь творения и силу творящую.