Флеб чуть приоткрыл глаза и улыбнулся.

— Мои раны неисцелимы. — Он нахмурился. — Ты тот мальчик, который осмелился возразить Никосу. — Он закашлялся, на его губах выступила кровь. — Ты был прав. Наша тактика… была с изъяном.

— Сейчас это не имеет значения, — ответил Лисандр.

Губы Флеба искривились, а спина изогнулась дугой. Он схватил Лисандра за руку, сделав долгий выдох, спартанец опустился на землю. Его глаза закрылись.

— Идем, — позвал Прокл, собираясь двинуться дальше.

Лисандр опустил безжизненную руку Флеба, затем оглянулся на дорогу. Погибло столько спартанцев. И ради чего? Ради куска земли в чужой стране.

Когда они вошли в лес, уже смеркалось. Лисандр боялся, что им не найти место, где располагался лагерь, но туда вели следы, отпечатавшиеся на неровной земле и меж деревьев струился запах дыма. Вскоре они увидели оранжевые костры спартанцев.

Лагерь стал больницей, стоны перемешивались со звоном металла — воины приводили в порядок свое оружие. Женщины и дети таскали воду и ухаживали за ранеными солдатами. Лисандр заметил человека, у которого болталась кисть руки. Он зажал кусок дерева между зубами, почти оторванную кисть положили на камень, и воин коротким мечом начал разрезать сухожилия и кости. Мужчина корчился, но трое воинов крепко держали его. У некоторых спартанцев были перевязаны глаза и окровавленные головы.

— Лисандр, Прокл! — Из толпы вышел Аристодерм. На нем не было видно ран, если не считать толстого куска ткани, которым было перехвачено левое предплечье. — Мы думали, что вы погибли.

— Сколько нас осталось? — спросил Лисандр.

Аристодерм оглянулся на лагерь.

— Около двухсот воинов, готовых сражаться. Из нашей казармы сорок один человек.

«Только сорок один?»

Аристодерм опустил глаза.

— Выяснилось, что двадцать семь погибли, а одиннадцать не смогут вступить в бой. Мы понесли тяжелые потери, но ребята погибли с честью.

Двадцать семь учеников из казармы погибли. В спальном помещении осталось двадцать семь пустых мест.

Лисандру стало плохо.

— Поешьте, — сказал Аристодерм, — и отдохните. Всю ночь нас будут охранять дозоры. Возможно, завтра боги проявят к нам благосклонность.

— Что будет завтра? — спросил Прокл.

— Мы вернем себе город, — угрюмо ответил Аристодерм.

Прокл разразился лающим смехом.

— С какими силами? Мы уже потеряли половину воинов.

— Но у нас еще осталась половина, — ответил Аристодерм. — Наше отступление было тактическим маневром.

— Мы бежали, — сказал Лисандр, вдруг разозлившись. — Они разгромили нас.

— Битва не закончилась, — возразил Аристодерм. — Что я говорил вам в казарме? Мы приспосабливались к обстановке.

Глаза Аристодерма сверкали, пока он говорил.

Лисандр не знал, чему верить. Первые дни учебы в казарме ему твердили, что спартанец не может отступать, что он скорее умрет, чем повернется к врагу спиной. Он был уверен, что не станет спасать свою жизнь ценой трусости.

«Я больше никогда не отступлю», — пообещал он себе.

Поев немного холодного жареного мяса, Лисандр взял у одной женщины иголку и нитки. Иголка была вырезана из кости. Прокл уже спал у костра, когда Лисандр нашел его и растормошил.

— Уходи, я хочу спать.

— Дай мне сначала взглянуть на твой глаз, — сказал Лисандр.

Прокл неохотно сел. Рана выше глаза затянулась, но Лисандр заметил клочок обнаженной плоти. Губкой он слегка смочил рану. Прокл стиснул зубы, но терпел.

Отовсюду доносился храп и тихое бормотание — солдаты разговаривали во сне, измученные сражениями истекшего дня.

— Я ничего не понимаю, — говорил Лисандр, удаляя остатки грязи из раны. — Тебя ведь могли убить, пока ты отвлекал внимание мессапов.

Прокл бросил кусок дерева в костер и уставился на огонь.

— Но меня не убили.

— Дело не в этом, — сказал Лисандр. — Мы никогда не были хорошими друзьями. Ты дрался со мной в горах. — Он вдел в иголку черную нитку. — Ложись.

Прокл лег на спину.

— Ты назвал меня трусом.

— Я прошу за это прощения — твоя храбрость говорит сама за себя. Ради меня ты рисковал жизнью. Я благодарен тебе. — Лисандр указательным и большим пальцами прижал один край раны к другому.

— Ты знаешь, что делаешь? — спросил Прокл.

— Конечно. — Он неоднократно видел, как мать зашивала раны в их крохотной лачуге.

Разве он сделает хуже?

Лежавший на земле Прокл заерзал.

Лисандр поднес кончик иглы к нижнему краю раны и прижал его к коже Прокла.

— Ты готов?

Прокл широко улыбнулся. Лисандр вонзил иголку в его кожу.

— Взываю к Кастору и Полидевку, — прошипел Прокл.

Лисандр вонзил иголку с ниткой в одну сторону раны и вытащил через другую. По щеке Прокла потекла тонкая струйка крови, Лисандр смыл ее губкой.

— Осталось еще семь стежков, — успокаивал его Лисандр.

Прокл закатил глаза.

— Только быстрей.

Твердой рукой Лисандр зашил рану. На лбу Прокла выступили капли пота.

— Ну, как я выгляжу? — спросил он.

Лисандр стер остатки крови и взглянул на неровные швы.

— У тебя останется красивый шрам.

Прокл рассмеялся и глотнул воды из фляги.

— Мне не следовало слушать твоего илота.

— Что ты хочешь сказать?

Прокл отвел глаза.

— Ничего.

— Расскажи.

Прокл вздохнул и пожал плечами.

— Это не предназначалось для твоих ушей, но до того, как мы покинули Спарту, твой илот — как его звали? — подошел ко мне и просил позаботиться о тебе. Он предложил мне деньги — золото.

— Идас предлагал тебе золото? — удивился Лисандр. — Откуда оно у него?

Прокл покачал головой.

— Не знаю. Он сказал, что важный человек проявляет о тебе заботу и что меня ждет почет, а также деньги, если я смогу уберечь тебя от опасности. Если ты вернешься в Спарту целым и невредимым.

— Кто-то хочет, чтобы я остался жив? Кто же это?

— Значит, поэтому ты рисковал своей жизнью, ради золота? — спросил Лисандр. — Я этому не верю.

Прокл рассмеялся и снова лег.

— Я вернул ему золото. Что делать воину с богатством? Однако после этого случая я понял, что спартанец богат тогда, когда может положиться на товарища, стоящего рядом с ним в фаланге. Готовность жертвовать собой в нашей крови. Все остальное не имеет никакого значения.

Лисандр раньше не слышал от Прокла ничего подобного и тут же вспомнил Демаратоса.

Несмотря на страшную усталость, он с трудом поднялся и осторожно направился к костру, где лежал Аристодерм. Наставника было легко узнать по белой копне волос.

— В чем дело, Лисандр? Садись.

Лисандр наклонился и сел на поваленное дерево.

— Наставник, я хочу поговорить о Демаратосе.

Аристодерм кивнул.

— Он был храбрым воином и, я знаю, твоим другом. Его будут помнить, и его матери нет причин стыдиться.

— Я думаю, что он мог уцелеть, — предположил Лисандр. — Я видел, как его в разгаре боя куда-то увели.

Аристодерм покачал головой.

— Наверно его, беднягу, постигла та же участь, что и Никоса.

— Возможно, — согласился Лисандр, снова рисуя в своем воображении картину боя. — Или, не исключено, что ему сохранили жизнь, преследуя какую-то цель. — По лицу Аристодерма было видно, что эти слова не убедили его, поэтому Лисандр продолжил: — А что если его пытают, чтобы получить сведения о том, где мы находимся, или о туннелях.

— Ты думаешь, он все расскажет?

— Разумеется, он ничего не скажет.

— Тогда нам нечего беспокоиться.

Лисандр заглянул в бледно-розовые глаза Аристодерма. И не заметил в них никаких эмоций.

— Мы не должны допустить, чтобы он умер.

— Сейчас мы ничего не можем сделать, — сказал Аристодерм. — Когда мы утром снова пойдем в наступление, тогда и поищем его.

— К тому времени будет поздно.