– Мой кузен… не был создан для войны. Все это было не слишком плохо, пока мы были просто пехотинцами. Мы играли в азартные игры, пили, маршировали, проводили время в компании себе подобных. Блэкли нравилось быть обычным человеком. Однако неизбежно слухи о его титуле и богатстве дошли до офицеров. Возможно, проболтался сам Блэкли. Он всегда, выпив, распускал язык. Какой же лучший способ завоевать доброе отношение маркиза Стрикленда? Разумеется, быстро продвинуть его в чинах. Таким образом, по политическим мотивам Блэкли был назначен командовать отрядом, хотя не был к этому готов.
Джек надолго замолчал.
– Блэкли никогда не был бы готов к этому.
В комнате было тихо. Ни звука, за исключением успокаивающего шуршания бумаги. Джеку хотелось улечься на постель и впитывать покой этой комнатки, но он лишь накличет снова свои ночные кошмары.
Он не думал, что Лорел постарается его утешить. Вспомнив, зачем пришел, он продолжал:
– Он не был трусом, мой кузен, но у него был дурацкий характер. Он был склонен… сломя голову кидаться вперед, не думая о последствиях. Такому человеку не место на командной должности.
Джек поднес руки к лицу и сильно надавил на глаза, хотя давно пролил последние слезы. Вот и сейчас глаза его были сухими и горячими. Он отнял руки от лица и посмотрел на них, словно удивляясь, что на них нет крови.
– Его люди были верны ему и присяге. Я знаю это точно. Я был одним из них. Мы шли за ним, верили ему, давали ему советы… в меру нашего разумения. Блэкли не специально завел нас в долину смерти. Он просто не понял, что ведет нас в пасть смерти, хотя многие из нас это ясно видели. – Джек тяжело вздохнул, словно освобождаясь от черного злого духа… и выговорил: – Так что мы взбунтовались.
Он закрыл глаза, и какое-то время прислушивался к скольжению ее ладоней по бумаге. Он следовал за этим звуком, льнул к нему, старался приспособить к этому ритму свое дыхание. Ему показалось, что так может длиться вечно, как накат моря, неизменный и вечный. До конца своей жизни он мог бы приходить сюда, в эту комнату, и слушать мирный ритм, исходящий от рук Лорел.
– Однако из-за его приказов мы оказались отрезаны. Нас окружили французы. Мы прятались в скалах и ждали, что наш командир спасет нас. Он этого не сделал… или не мог сделать. Этого я до сих пор не знаю. Я возглавил отряд. Я надеялся как-то спасти честь Блэкли, объявить, что он болен и не может командовать по не зависящим от него обстоятельствам. Но он с этим категорически не согласился. Он объявил, что я его предал. Я мог бы спасти его, как спас остальных, но Блэкли не желал отступать. Он вбил себе в голову, что это будет трусостью. Лучше погибнуть от своей ошибки, чем выжить, чтобы драться потом.
Волны продолжали набегать на берег. Джеку хотелось закрыть глаза и отдаться на волю этих волн, заснуть на этой прекрасной груди.
Потом проснуться рядом с чудной женщиной, подкатить ее под себя, сонную, нежную, податливую и влажную…
Насчет податливости есть серьезные сомнения: будет ли она такой, когда узнает всю правду.
– В конце концов, я оставил Блэкли, чтобы вывести остальной отряд сквозь кровавое поле битвы на соединение с главными силами британской армии. Мы прокрались в темноте, как крысы, без всякой гордости и отваги. Это был единственный способ выбраться оттуда живыми.
В комнате по-прежнему стояла тишина. И потолок не обрушился на его злосчастную голову. Самая большая тайна его жизни вышла на свет, и мир не только уцелел, но и Лорел не прекратила свое занятие.
Возможно, все останется таким же, будет идти, как шло. Возможно, если он расскажет всю правду, хоть один раз, сумбур в его мыслях ослабеет, слова в голове выстроятся в разумном порядке и послушно потекут с губ.
– Я оставил его. – Он сделал глубокий вдох, а потом с силой выдохнул: – Я его убил.
Шорох бумажных волн стих. Он открыл глаза и увидел, что Лорел смотрит на него.
– Его убили французы, – тихо проговорила она. – Он пошел на войну. Не ты стал причиной его смерти.
Он посмотрел в ее ясные синие глаза. Если над морем стоит такое небо, человек может плыть по нему бесконечно.
– Я когда-то читал, что отчаяние… это когда ты больше не можешь выдержать, даже на мгновение, мысль о том, что в конечном итоге все будет хорошо.
Она уронила руки на колени и торжественно кивнула:
– Да, это точное определение.
Милая, серьезная Лорел, вечно подыскивающая точные слова. Как бы он хотел, чтобы она подобрала верные слова для него.
– Причина, по которой я отчаялся, тайна, которая превратила меня в… – он махнул рукой, – заключается в том… что я своими собственными руками убил кузена.
Он прочел в ее глазах отрицание и продолжил, прежде чем она успела заговорить:
Видишь ли, это случилось после отступления. После того как я благополучно вывел людей, по крайней мере, большую их часть, к основной армии, прямо на следующее утро я сбежал и отправился на поле боя, чтобы отыскать Блэкли и убедить его отступить.
Следующая часть истории будет самой тяжкой. Настанет момент, когда ее ясный синий взгляд дрогнет и отвернется от него. Она отвернется и никогда больше не станет ни слушать его, ни говорить с ним.
Она отвернется навсегда. Весь мир отвернулся бы от него, если б узнал…
Так почему же он ей это рассказывает? Почему раскалывает себя, как орех, чтобы она увидела его мерзкую, гнилую сердцевину?
Возможно, потому, что, если она узнает, в каких и во скольких переделках он побывал… она поймет, что он не так уж и виновен в своих действиях против нее. Трус.
Он не должен был принимать то, что она так невинно, так наивно ему предложила. Он не должен был заключать ее в объятия, не должен был искать убежища в ее объятиях, в ее теле. Он был негодяем, вовлекшим ее в свои неурядицы, он был безответственным дураком.
А она… она была ангелом.
Теперь наконец этот ангел увидит, какой демон в нем скрывается.
Он заглянул ей в глаза. Он должен увидеть ее отклик. Он был в долгу перед Блэкли и должен был заплатить за свое преступление ее отвращением.
– Я нашел Блэкли. А потом я его убил.
Лорел сидела неподвижно, уронив руки на колени, ничем не выдавая тревогу, которая пронзила ее. Ну не в самом же деле убил… Скорее, не спас. Наверное.
Он смотрел на нее с безучастным лицом, с которого сошло всякое выражение.
– Ты думаешь, что я виню себя за то, в чем нет моей вины? Ты думаешь, что Блэкли умер от французской пули или упал с коня… но я говорю тебе, что это было не так.
Он вытянул вперед свои руки, словно стремясь показать их ей. Это были большие руки, красивой формы, слегка мозолистые из-за жизни на корабле.
– Я не вижу на твоих руках крови, – спокойно произнесла она, хотя страх ледяным комком свернулся в желудке. Джек, кажется, верил в это всерьёз.
Он сжал пальцы в кулак, потом разжал их и уронил на колени.
– Крови нет, когда вы сжимаете руки вокруг чьего-то горла и выдавливаете из него жизнь.
Потрясение прокатилось по ней, сотрясло, как пустую оболочку. Этого не могло быть! Он бы никогда-никогда…
– Задушил? – Она чуть не подавилась этим словом. Оно, как камень, застряло у нее в горле.
– Это было на удивление легко. – Взгляд Джека на мгновение переместился куда-то вдаль. – У него не было ног. Спасать там было нечего, потому что их раздробило пушечным ядром. Он провел бы остальную жизнь беспомощным, безногим инвалидом, которого слуги носили бы из комнаты в комнату, как ребенка. Он никогда больше не смог бы ни ездить верхом, ни охотиться, ни даже просто гулять по своему поместью.
Лорел отпрянула.
– Люди живут и без ног. А богатый человек может позволить себе помощь. – Было слишком страшно представить себе то, что сделал Джек. Какая ужасная, гадкая бессмыслица. – Жизнь может многое предложить человеку, который не умеет ходить. Например, музыку, книги и…
Джек покачал головой;
– Ты говоришь о жизни духовной – жизни, которой могла бы жить ты. У тебя хватит воображения, чтобы создать себе такую жизнь. Но Блэкли был человеком совсем другого сорта. Для него жизнь закончилась. Если бы даже он пережил хирургическое вмешательство, он все равно уже утратил то, что ценил больше всего. – Взгляд Джека вновь сосредоточился на ней, словно он вспомнил, что она присутствует здесь. – Я никому до сих пор не рассказывал, что я убийца.
