— Очень жаль. Такая прекрасная арфа заслуживает того, чтобы на ней часто играли.

— Я тоже так думаю. — Он подошел к ней и потянул завязки на плаще. Она удивленно приоткрыла рот и растерянно наблюдала за тем, как он снимает накидку с ее плеч. Его глаза сверкали озорным блеском. — Только прошу, не ругайтесь. Вы вполне ясно дали понять, что дальше этого вы раздеваться не намерены.

Ее сердце ухнуло вниз, затем совершило замысловатый кульбит, но лицо оставалось строгим.

— Не забывайте о манерах, Вайльдхевен.

— Конечно-конечно. — Он отвесил глубокий поклон, взмахом руки указывая на кресло. — Миледи, вас ожидает ваш трон.

— Какая манерность! — Она прошагала к креслу и уселась в него. — Вы удовлетворены, ваша милость?

Он вытянулся по струнке и перебросил ее плащ через руку, как хорошо вышколенный слуга.

— Я бы так не сказал, но я не позволю этому испортить мой сюрприз.

Она насмешливо фыркнула в ответ на его клоунаду и терпеливо ждала, пока он повесит ее плащ на спинку стула.

— Я не могу здесь долго оставаться. Мне нужно вернуться к Джеймсу.

— Энни и остальные позаботятся о нем должным образом. — Он принялся рыться в разбросанных на столе бумагах, пока наконец не нашел то, что искал. Взяв несколько листов, он повернулся к ней. Какое-то время он был неподвижен.

Несвойственная ему нерешительность озадачила ее намного больше, чем если бы он вдруг стал кричать.

— Что-то не так?

— Нет-нет.

Он испустил глубокий вздох, после чего направился в противоположный конец комнаты, взял пюпитр, легко подхватив его одной рукой, будто это была соломинка, и вынес его в центр. Он разложил на нем свои бумаги, и она издалека сумела рассмотреть на них ровные ряды с написанными от руки нотами.

Музыка!..

Он собирался сыграть для нее одно из своих произведений?! От такой чести у нее буквально перехватило дыхание. Она не заслужила такого щедрого подарка.

Он немного неуверенно улыбнулся, потом подошел к столу и взял с подставки скрипку со смычком. Вернувшись к пюпитру, он стал перебирать струны скрипки и подкручивать колки, [12]чтобы добиться более глубокого и чистого звучания. Это заняло несколько минут.

Какой же надо быть впечатлительной идиоткой, чтобы возбудиться при виде того, как он настраивает музыкальный инструмент! Ее пульс внезапно участился, тело бросило в жар. Ее жадный взгляд был прикован к его пальцам, которые так искусно перебирали струны.

Наконец он оторвался от скрипки и посмотрел на нее.

— Над этой частью оперы я работал с тех самых пор, как умерла моя жена. Это ария молодой женщины, которая только что потеряла ребенка. Ее еще никто не слышал.

Она приложила руку к бешено бьющемуся сердцу.

— Для меня большая честь услышать ее первой.

— Боюсь, вы единственная из всех, кого я знаю, кто сможет оценить ее по достоинству. — Он поднес инструмент к подбородку и внезапно поморщился. — Миранда, прошу меня простить, но я не смогу так играть.

— Не переживайте. Может, как-нибудь в другой раз.

Она встала, стараясь не выказать ему своего разочарования.

— Нет, нет, сидите. — Рукой с зажатым в ней смычком он указал ей на кресло. — Просто мне нужно произвести еще кое-какие приготовления.

Она присела, а он пошел обратно к столу и положил смычок и скрипку. После чего снял с себя сюртук и сложил его на стол, оставшись в одной белоснежной рубашке, которая плотно облегала его внушительный торс. От неожиданности Миранда даже рот приоткрыла. Потом он ослабил простой, но такой элегантный узел на галстуке, снял его и бросил поверх сюртука. После чего, снова вооружившись скрипкой и смычком, встал к пюпитру.

Ох уж эти проделки судьбы! Без своего дорогого пиджака и стильного галстука Вайльдхевен стал выглядеть как-то… настолько естественно! Белая рубашка выгодно подчеркивала его атлетическое телосложение — широкие плечи, узкую талию. А его узкие брюки… Она поспешно отвела взгляд, чтобы слишком явно и пристально не разглядывать то, что вызывало у нее живейший интерес. Когда она поймала себя на том, что продолжает исподтишка на него поглядывать, то переместила свой взгляд выше. Прядь угольно-черных волос падала ему на лоб. Пользуясь тем, что он остался без галстука, она детально изучала его шею и вдруг поняла, что полностью покорена.

Он положил смычок на пюпитр и, взяв скрипку под мышку, свободной рукой закатил рукав, потом повторил то же с другой рукой. Взору Миранды открылись сильные, мужественные руки. Во рту у нее непроизвольно потекли слюнки, как будто перед ней поставили лакомый кусочек пирога.

— Теперь все должно пойти как по маслу. — Одной рукой он взял скрипку за гриф, а в другой сжал смычок. Поднеся скрипку к подбородку, он вдруг посмотрел на нее и замер. — Ох, Миранда, простите, наверное, сначала нужно было попросить у вас разрешения снять сюртук. Я совершенно обо всем забываю, когда дело касается музыки.

— Ничего страшного, — едва пролепетала она. — Будучи человеком творческим, я вас полностью понимаю. Пожалуйста, не обращайте внимания.

— Я ценю вашу снисходительность. — Улыбка на его лице была такой милой, такой по-мальчишески наивной, что она с трудом могла поверить, что это тот самый мужчина, который едва не довел ее до оргазма на ее же обеденном столе.

Но стоило ему провести смычком по струнам, как она поняла, что перед ней настоящий мастер.

Скрипка проникновенно пела о любви матери и ребенка. Рыдала о невыносимой горечи утраты и отчаянии. Оплакивала разбитые сердца и искалеченные жизни.

Музыка накрыла ее мощной волной, заставила почувствовать мучительное отрицание, гложущее чувство вины. Ужасную, горькую, ни на миг не утихающую боль. Ответственность и страдание. Пытку от сознания того, что ты жив. Она терялась в ней, тонула.

Потом — вдруг слабый проблеск света. Надежды. Любви, заново родившейся на свет.

К тому моменту, когда скрипка издала последние звуки, слезы градом катились по ее щекам.

Вайльд открыл глаза — они были закрыты во время исполнения — и посмотрел на нее. Она возилась со своим ридикюлем, пытаясь извлечь оттуда платок. Крошечный ридикюль выпал из дрожащих рук. Вайльд тут же опустился перед ней на колени, кладя скрипку на пол и подавая ей сумочку. Но ее руки все равно не могли справиться с завязками.

Он мягко отстранил ее трясущиеся пальцы, ослабил шнурок, затягивавший сумочку, и достал из нее платок. Но вместо того чтобы отдать его ей, он сам принялся вытирать ей слезы.

От его нежности она окончательно утратила над собой контроль. Она прижала свою дрожащую руку к его руке.

— Это было самое проникновенное произведение, которое я когда-либо слышала. Я потрясена до глубины души.

Он на миг опустил голову, уткнувшись взглядом в ковер.

— Спасибо.

— Так ужасно, — пролепетала она. — В одночасье потерять жену и неродившегося сына. Это был несчастный случай? Болезнь?

— Нет. Совсем другое.

Он вложил платок в ее руку и опустил сумочку на колени. После чего поднялся и пошел ставить скрипку на специальную подставку.

Она следила за ним взглядом, недоумевая, отчего он весь будто окаменел, почему его движения вдруг стали резкими и угловатыми.

— Вы не хотите рассказать мне, что произошло?

Он не ответил, а просто молча вернулся за пюпитром. Взяв его в одну руку, а ноты в другую, он отнес пюпитр обратно в угол. Затем повернулся к столу и бросил ноты, по которым только что играл, в общую кучу.

— Вайльд? Пожалуйста, ответьте.

Он весь напрягся, как струна, оперся обеими руками о стол и опустил голову.

В комнате повисла тишина. Тяжелая. Напряженная. Как душная накидка в летнюю жару.

Миранда поднялась с места, положила платок вместе с ридикюлем на кресло, на котором сидела, и направилась к нему. После секундной нерешительности она осторожно коснулась его руки.

Он стряхнул ее руку и посмотрел ей в глаза. В его темных глазах читалась неприкрытая мука, рот страдальчески кривился. От него веяло опасностью, непредсказуемостью.