— Да, может быть. По крайней мере, это многое объясняет.

— В том числе и фамильную черту Матертонов — сросшиеся пальчики на ноге…

— Именно. — Он криво усмехнулся. — Я не такой негодяй, как вы себе вообразили.

Миранда посмотрела в его бездонные темные глаза и растаяла. Он выглядел таким честным, таким искренним. Ей так хотелось ему верить, как бы абсурдно это ни звучало.

— Допустим, это правда, и вы не отец Джеймса. Тогда зачем вы делаете все это для нас? — Она жестом показала на дом. — Из-за бабушки?

Он подошел к окну и выглянул на улицу.

— Как я уже говорил, отец Джеймса может оказаться моим братом, хоть и незаконнорожденным. Следовательно, Джеймс — мой племянник, то есть член семьи. А это мой долг — заботиться о семье.

Голос его еле заметно дрогнул. Взгляд его по-прежнему был устремлен за окно, но костяшки пальцев заведенных за спину рук на миг побелели от напряжения.

Она чувствовала боль, исходящую от него подобно сильному аромату духов.

— Вы всегда защищаете Матертонов, даже полукровок?

Он кивнул. После чего проглотил ком в горле и повернулся к ней.

— Как я уже говорил, многочисленные плоды случайных связей отца регулярно обивают пороги моего дома. Я всегда снабжаю их стартовым капиталом, чтобы они смогли встать на ноги. В конце концов, они не виноваты в том, что появились на свет. Это все отцовская безалаберность.

Она приблизилась к нему, завороженная смятением чувств в его взгляде. Голос его оставался спокойным, внешне он был собран и подтянут, но она чувствовала, что эмоции, кипевшие у него внутри, вот-вот готовы вырваться наружу.

— Если вы решили сделать для Джеймса доброе дело, почему вы просто не взяли его к себе домой?

— Не могу.

Она остановилась на расстоянии вытянутой руки. Как ни старалась, она не могла скрыть нотки осуждения в голосе.

— Потому что он не чистокровный Матертон?

— Нет. — Он стиснул зубы. — Потому что я этого просто не вынесу.

Несколько отрывочных слов настолько отчетливо передали всю его боль, будто он закричал во весь голос.

— Многие мужчины чувствуют себя не в своей тарелке в присутствии детей, — заметила Миранда.

— Не в этом дело. — Он попытался улыбнуться, но было видно, как он страдает. — Я потерял своего сына и не верю, что смогу полюбить другого ребенка.

— Конечно, сможете. Человеческое сердце может любить неограниченное количество раз!..

Он покачал головой.

— Я не похож в этом на других. Я не могу просто так потянуться к человеку… — он протянул руку и погладил ее по щеке, — и впустить его в сердце.

Она провела языком по пересохшим губам, каждой клеточкой чувствуя его тепло у себя на лице. Следуя инстинкту, ей захотелось прижаться к его руке, подойти ближе, нырнуть в его объятия. Но она нашла в себе силы противостоять этому — хотя и с трудом.

— Вы боитесь?

— Нет, это прерогатива женщин. — Он улыбнулся и убрал руку. — Я не смог спасти своего нерожденного ребенка. И я не позволю этому повториться.

— Уверена, вы снова женитесь, и у вас еще будут дети.

— Нет, — он отрицательно покачал головой. — Два года моей жизни прошли в одиночестве, я заперся в своем имении, пытаясь найти спасение в музыке. Я оплакивал крах мечты, которой никогда уже не суждено сбыться.

— О, Вайльдхевен! — Не в силах больше сдерживать себя, она преодолела разделявшее их пространство и коснулась его руки. — Может, мечта не умерла, ей всего лишь суждено исполниться позже?

Он нехотя улыбнулся и взял ее руку в свою.

— Возможно. А может, мне просто суждено быть одному.

— Человек может чувствовать себя очень комфортно, оставаясь в одиночестве. Никаких обязательств, упреков, полная свобода на самом деле. — Она улыбнулась. — Но ведь вам не этого хочется, правда? Вы хотите семью. И вы должны получить желаемое.

— Я знаю, чего хочу. — Он сжал ее руку, и их пальцы переплелись. Ладони соприкоснулись — никаких перчаток, плоть к плоти. Его рука почти поглотила ее ладонь.

— Вайльдхевен…

— Я не лгал, когда говорил, что вы первая женщина, привлекшая мое внимание после смерти жены, — произнес он вполголоса, другой рукой обнимая ее за талию и привлекая к себе. Он прижал их сплетенные руки к сердцу. — Меня привлекает в вас все, и я не способен думать ни о чем другом.

— О… — только и смогла вымолвить она.

В прошлом ей часто приходилось давать отпор пьяным мужчинам, их жадные, блудливые руки вызывали у нее отвращение. Но в объятиях Вайльда она почувствовала нечто совершенно иное. Сквозь их сомкнутые руки она ощущала биение его сердца, его запах притягивал ее вместо того, чтобы отталкивать. Он был намного больше ее, его тело значительно превосходило ее, но он не внушал опасности. В его облике не было ничего угрожающего. Более того, эта их непохожесть зачаровывала ее, повергала в трепет. Инстинкты, о которых прежде она даже не подозревала, вдруг ожили внутри нее и заставили прижаться к нему покрепче.

— Ты такая красивая, — прошептал он. — И смелая. Ты запросто можешь послать меня хоть к самому черту.

— Я никогда так не говорила, — выдавила она.

— Говорила, просто не вслух. На словах ты произносишь «да, ваша милость», а в глазах читается — «не пошел бы ты к черту». Это постоянно ставит меня в тупик.

Рука его скользнула вверх по ее спине и остановилась между лопаток.

— Постараюсь получше скрывать свои чувства.

— Только не это, умоляю. — Он склонил голову и пощекотал носом у нее за ушком. — Мне нравится осознавать, что я оказываю на тебя такое воздействие.

От прикосновения его губ к шее по всему ее телу побежали мурашки — с головы до пят и обратно. Она ахнула и закрыла глаза — от этой сладостной дрожи закружилась голова. Он поцеловал ее в шею и — какое бесстыдство! — слегка царапнул зубами нежную кожу.

— Боже правый, — задохнулась она.

— Ты такая мягкая, — прошептал он. — Такая теплая. И такая волнующая.

Он опустился ниже, целуя ее— подумать только, целуя! — ее впадинку в основании шеи, почти у самой груди. Да что это приключилось сегодня с ее грудью? Она призывно поднялась и выпирала из кружева корсета, будто искушая его коснуться. О Господи, она действительно этого хотела! Она много раз видела, как мужчины мнут женские груди в таверне, но могла ли она представить, что женщинам это может нравиться!

Он разомкнул пальцы и положил ее руку себе на грудь, сам же обнял ее обеими руками и крепко прижал.

Тело ее пело от счастья, внутри бушевал изголодавшийся зверь, который жаждал, чтобы его аппетит немедленно удовлетворили. Она прильнула к нему, а он тем временем зарылся лицом в ее декольте и усыпал поцелуями вырез платья. Ее ушей внезапно достиг странный звук, напоминавший поскуливание, и лишь потом она поняла, что сама издает его. Она обхватила его шею обеими руками, прижавшись к нему в порыве чувств.

— Ты прекрасна, — прошептал он, кладя руку ей на грудь. Сквозь тонкую ткань платья он нащупал и стал ласкать моментально затвердевший сосок. Она вдруг прижалась к нему бедрами, из ее груди вырвался сладостный стон. Его губы устремились ей навстречу и поглотили этот стон наслаждения.

Тот поцелуй окончательно заглушил все доводы разума. Вайльд гладил ее грудь, ласкал ее, даже мял, одновременно водя языком по губам, пытаясь проникнуть внутрь. Рассудок едва не покинул ее, когда он стал нежно покусывать ее нижнюю губу.

Боже… почему ей не рассказывали, что может быть так хорошо?!

Разум ее полностью отключился, когда он стал трогать ее там, где никто и никогда прежде. Ее корсет беспомощно упал на пол, в то время как его рука проникла в ее лиф под сорочку. Он стянул всю эту бесполезную ткань вниз, подставляя ее обнаженную грудь утренним лучам солнца. Он прислонил ее к столу, бедрами она оперлась о его край. Она беспомощно приоткрыла рот, чтобы остановить его… чтобы спросить… или попросить не останавливаться. Затем губы его сомкнулись на ее томящемся от напряжения соске, и волна счастья, накрывшая ее, смела на своем пути все слова и возражения.