Фон Энке немного помолчал, потом продолжил:
— Возможно ли, что Луиза связана с некой иностранной державой? Это казалось абсолютно невероятным по очень простой причине. Документы, с которыми я работал дома, крайне редко могли представлять мало-мальский интерес для иностранной разведки. Однако тревога мучила меня по-прежнему. Я заметил, что потерял доверие к жене, начал подозревать ее, причем лишь на основе смутных догадок и какого-нибудь сдвинутого с места волоска в качестве улики. В итоге к концу семидесятых я решил раз и навсегда прояснить, справедливы мои подозрения насчет Луизы или нет.
Он встал, некоторое время что-то искал в углу комнаты, заставленном рулонами карт. Вернувшись, разложил на столе морскую карту центральной акватории Балтийского моря. Углы придавил камнями.
— Осень семьдесят девятого, — сказал он. — Точнее, август и сентябрь. Нам предстояли плановые учения с участием большинства кораблей флота. Самые рядовые учения, ничего особенного. Я тогда служил в штабе и был назначен наблюдателем. Примерно за месяц до начала, когда все планы и сроки были утверждены, маршруты навигации установлены и все корабли вышли на позиции в разных районах учений, я составил свой план. Сочинил документ и собственноручно снабдил его грифом «секретно». Главком даже подписал его, разумеется сам о том не подозревая. Я включил в учения сверхсекретный компонент, а именно: одна из наших подводных лодок якобы должна осуществить операцию по заправке топливом с новейшего танкера, управляемого с помощью РЛС. Чистейшая выдумка, однако же не настолько, чтобы счесть ее совершенно невозможной в действительности. Я точно указал координаты и срок проведения операции. И знал, что эсминец «Смоланд», где размещались наблюдатели, будет в указанное время очень близко от означенного места. Документ этот я взял домой, запер его на ночь, а утром, когда приехал в штаб, хорошенько спрятал в столе. Эту процедуру я повторял несколько дней. А неделю спустя запер документ в банковский сейф, арендованный специально с этой целью. Сперва я хотел разорвать бумагу, но понял, что она может понадобиться как улика. Тот месяц перед началом учений был самым ужасным в моей жизни. При Луизе мне приходилось вести себя как ни в чем не бывало. А ведь я приготовил ей ловушку, которая, если мои опасения окажутся правдой, уничтожит нас обоих.
Фон Энке ткнул пальцем в карту. Валландер наклонился и увидел, что он указывает в точку северо-восточнее Готска-Сандён. [27]
— Вот здесь должна была состояться выдуманная встреча подводной лодки с несуществующим заправщиком. Это место располагалось за пределами непосредственной акватории учений. То, что на некотором расстоянии стояли русские корабли и наблюдали за нами, никого не удивляло. Мы сами точно так же наблюдали за учениями Варшавского договора. Чин чином держались на почтительном расстоянии. А выбрал я для фиктивной встречи именно эту точку по одной простой причине: тем утром главком отбудет в Бергу. Стало быть, эсминец, возвращаясь в акваторию учений, будет в нужном месте как раз в момент вымышленной заправки.
— Не хочу перебивать, — сказал Валландер. — Но вправду ли возможно в точности соблюдать все сроки, когда задействовано столько кораблей?
— Это одна из задач учений. Война требует не только денег, но и высочайшей пунктуальности.
По крыше вдруг что-то грохнуло, Валландер вздрогнул. Но Хокан фон Энке даже бровью не повел.
— Ветка, — коротко пояснил он. — Иногда они падают и резко бьют по крыше. Я и сам бы не прочь спилить засохший дуб. Но бензопилы здесь не нашлось. А ствол очень толстый. Думаю, дереву лет полтораста, не меньше.
Затем фон Энке продолжил описание событий конца августа 1979 года.
— Осенние учения получили острую добавку, никем не запланированную. Южнее Стокгольма на Балтику налетел штормовой зюйд-вест, метеорологи даже не успели дать предупреждение. Одна из наших подлодок, под командованием чрезвычайно дельного молодого офицера, Ханса-Улова Фредхелля, потерпела аварию — поломка руля, пришлось отбуксировать ее в бухту Бровикен и оставить там до тех пор, пока не удастся отвести ее на базу Мускё. Экипажу в шторм изрядно досталось. Подлодки могут испытывать весьма сильную качку. А один из корветов получил течь на траверзе Хевринге. Команду эвакуировали на борт другого корабля, но корвет не затонул. Впрочем, значительная часть учений все-таки прошла согласно плану. К началу заключительного этапа ветер немного ослабел. Признаться, я тревожился и почти не спал те несколько дней, что оставались до мнимой встречи подлодки и новейшего заправщика. Но никто как будто бы не считал мое поведение странным. Мы высадили главкома, который остался доволен увиденным. И неожиданно командир «Смоланда» скомандовал «полный вперед», желая удостовериться, что корабль в безупречном состоянии. Некоторое время я даже опасался, не слишком ли рано мы пройдем нужную точку. Однако высокая волна не позволила эсминцу превысить ту скорость, которую я принял в расчет. Все утро я провел на мостике. Никто не обратил на это внимания, ведь, что ни говори, я и сам командир корабля. Командир эсминца передал полномочия старпому, Ёргену Маттссону. Было без четверти десять утра. Он-то вдруг и протянул мне бинокль и показал рукой. Шел дождь, вдобавок густой туман. Но я сразу понял, что именно он обнаружил. Впереди по левому борту стояли два рыболовецких судна, оснащенные аппаратурой слежения, все эти антенны выдавали русских и были знакомы нам по кораблям охранения русского ВМФ. В трюмах у них явно не было ни одной рыбешки. Вне всякого сомнения, там сидели русские технари, слушали нашу радиосвязь. Пожалуй, стоит добавить, что находились мы в международных водах. Они имели право быть там.
— То есть они ожидали подлодку и диковинный заправщик?
— Маттссон об этом, разумеется, не знал. «Чем они занимаются? — спросил он. — Так далеко от района наших учений?» До сих пор помню свой ответ: «Возможно, это вправду рыболовецкие суда». Но он не успокоился. Позвонил командиру, тот поднялся на мостик. Эсминец застопорил ход, а мы доложили о присутствии рыболовецких судов. Прилетел вертолет, повисел над ними некоторое время, затем мы оставили их и двинулись дальше. Но тогда я уже покинул мостик, спустился в каюту, отведенную мне на время учений.
— Вы узнали то, чего знать не хотели?
— От этого накатила тошнота. А ведь даже от морской болезни со мной в жизни такого не бывало. В каюте меня вырвало. Потом я лег на койку, думая о том, что теперь никогда уже не будет как раньше. Вывод совершенно однозначен: моя фальшивка через Луизу попала в руки Варшавского договора. Конечно, у нее мог быть сообщник, на это я и надеялся. Что она не прямое связующее звено с иностранной разведкой, а скорее помощница шпиона, располагавшего главными контактами. Хотя и в это я уже верить не мог. Я изучил ее жизнь до малейших деталей. Не было никого, с кем бы она встречалась регулярно. Я по-прежнему понятия не имел, как она действовала. Не знал даже, как она скопировала мою фальшивку. Сфотографировала? Переписала? Или просто выучила наизусть? И как она передавала информацию? Еще важнее, разумеется, был вопрос, где она добывала секретные материалы. Ведь скудным содержимым моего оружейного шкафа они явно не исчерпывались. С кем она сотрудничала? Я не знал, хотя больше года все свое свободное время пытался разобраться в происходящем. Однако ж нельзя не поверить собственным глазам. Лежа в каюте, я чувствовал вибрацию мощных машин. Деваться некуда. Пришлось признать, что я женат на женщине, которой совершенно не знаю. А значит, не знаю и себя. Как я мог до такой степени в ней ошибиться?
Хокан фон Энке встал, свернул карту в рулон. Отнес на место, открыл дверь и вышел на улицу. Валландер еще не вполне успел осознать услышанное. Слишком оно значительно, слишком важно. И по-прежнему остается множество вопросов, требующих ответа.
Фон Энке вернулся, закрыл дверь, проверил молнию на брюках.
