Валландер понял, на что он намекает.

— Какую же роль здесь может играть Ханс?

— То-то и оно. Владей они большим состоянием, именно там, быть может, и нашлись бы зацепки. Но ничего такого нет, в общей сложности накопления составляют около миллиона крон, не считая кооперативной квартиры, которая стоит семь-восемь миллионов. Само собой, можно сказать, для простого смертного деньги большие. Только вот сейчас человек без долгов и с таким доходом считается скорее обеспеченным. Но не богачом.

— Вы говорили с Хансом?

— Неделю назад он был в Стокгольме на совещании с Финансовой инспекцией. И сам связался со мной, попросил о встрече, и мы побеседовали. По моему впечатлению, он искренне встревожен и вообще не понимает, что произошло. Вдобавок собственные его доходы весьма значительны.

— Стало быть, пока что ситуация такова?

— Позиция у нас не слишком сильная. Надо копать дальше, хотя земля твердая как камень.

Иттерберг вдруг отложил телефон. Валландер слышал, как он чертыхнулся. Потом заговорил снова:

— Короче, я ухожу в отпуск. Но остаюсь в готовности.

— Обещаю звонить, только если всплывет что-то важное, — на прощание сказал Валландер.

После разговора Валландер вышел на улицу, сел на скамейку у входа. Размышляя о том, что услышал от Иттерберга.

На скамейке он сидел долго. Появление Моны утомило его. Недоставало только, чтобы она вносила сумятицу в его жизнь, предъявляя ему новые претензии. Он непременно объяснит ей это, если она опять заявится к нему, и убедит Линду стать на его сторону. Он не против помочь Моне, дело не в этом, но прошлое миновало, нет его больше.

Валландер спустился к сосисочному киоску, расположенному напротив больницы. Подлетевшая чайка тотчас склевала кляксу картофельного пюре, упавшую с бумажной тарелки.

Внезапно его охватило ощущение, будто он что-то забыл. Он огляделся: может, опять табельное оружие? Или что-то другое? Неожиданно он даже засомневался, как попал к киоску — приехал на машине или пришел пешком из Управления.

Швырнув недоеденное пюре в урну, он еще раз огляделся по сторонам. Машины нет. Медленно зашагал к Управлению. Примерно на полдороге память вернулась. Он был весь в холодном поту, сердце стучало учащенно. Нет, надо срочно поговорить с врачом. Это уже третий раз за короткое время, надо выяснить, что творится у него в голове.

Вернувшись в кабинет, он позвонил докторше, к которой ходил раньше. Она назначила ему время через несколько дней после Праздника середины лета. После разговора с нею он проверил, на месте ли табельное оружие и под замком ли.

Остаток дня Валландер готовился к выступлению в суде. В шесть закрыл последнюю папку, бросил на посетительское кресло. Встал, взял куртку, и тут вдруг в голову пришла одна мысль. Неизвестно откуда. Почему фон Энке не забрал с собой тайные документы, когда последний раз навещал Сигне? Пожалуй, возможны только два объяснения. Либо он рассчитывал вернуться, либо что-то сделало возвращение невозможным.

Он опять сел за письменный стол, разыскал телефон «Никласгордена». Ответила женщина с красивым голосом, та, что говорила с акцентом.

— Я только хотел узнать про Сигне. Все как обычно? — спросил он.

— В ее мире перемены бывают крайне редко. Разве только незримые сдвиги, которые происходят с нами всеми, — старение.

— Ее отец, понятно, не появлялся?

— Так ведь он, кажется, пропал? Или нашелся?

— Нет. Я спросил на всякий случай.

— Зато вчера Сигне навестил ее дядя по отцу. Я не дежурила, но видела запись в журнале посещений.

Валландер насторожился:

— Дядя?

— Он записался как Густав фон Энке. Приехал во второй половине дня и пробыл около часа.

— Вы уверены? Он вправду приходил?

— А зачем мне придумывать?

— Ну разумеется, незачем. Если этот дядя навестит Сигне еще раз, вы можете позвонить мне?

Она вдруг встревожилась:

— Что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке. Извините за беспокойство.

Валландер положил трубку на стол и некоторое время сидел в задумчивости. Он не ошибается, это уж точно. Он внимательно изучил всех родичей фон Энке и не сомневался: у Хокана фон Энке нет брата.

Кем бы ни был человек, посетивший Сигне, он указал фальшивое имя и родство.

Валландер поехал домой. Прежняя тревога вернулась, и всерьез.

Наутро у Валландера поднялась температура и заболело горло. Он долго пытался внушить себе, что это плод его фантазии, но в конце концов все-таки достал градусник. Оказалось 38,9. Пришлось позвонить на работу и взять больничный. Большую часть дня он провел в постели и на кухне, с библиотечными книгами, которые еще не успел просмотреть.

Ночью ему снилась Сигне. Он приехал в «Никласгорден» навестить ее. И вдруг обнаружил, что в кровати скорчившись лежит кто-то другой. В комнате было темно, он попробовал включить свет, но свет не горел. Тогда он достал из кармана мобильный и включил фонарик. В тусклом голубом луче разглядел, что в кровати лежит Луиза. Точная копия своей дочери. Его охватил жуткий страх, который он не мог контролировать. А когда хотел выйти из палаты, дверь оказалась на замке.

И вот тут проснулся. На часах четыре, лето, светло. Уже тогда болело горло, он чувствовал жар и поспешил опять заснуть. Утром попробовал истолковать сон, но ни к чему не пришел. Разве что все вроде как совпадает, в смысле в исчезновении Хокана и Луизы фон Энке.

Валландер встал, замотал шею шарфом, включил компьютер и поискал в Интернете Густава фон Энке. Такого не нашлось. В восемь он позвонил Иттербергу, который с завтрашнего дня уходил в отпуск. Ему как раз предстоял крайне неприятный допрос человека, пытавшегося задушить жену и двоих детей, скорей всего потому, что завел себе другую женщину и собирался жить с ней.

— Но зачем же душить детей… — задумчиво проговорил Иттерберг. — Прямо как в древнегреческой трагедии рока.

Валландер мало что знал о театральных пьесах, написанных более двух тысяч лет назад. Хотя однажды Линда все же затащила его в Мальмё на «Медею». И он увлекся. Но не настолько, чтобы регулярно ходить в театр. А уж последний спектакль отнюдь не подогрел его интерес.

Он рассказал о вчерашнем разговоре с «Никласгорденом».

— Вы уверены?

— Да, — сказал Валландер. — У отца Сигне нет братьев. Есть кузен в Англии, и всё.

— В самом деле очень странно.

— Я знаю, вы уезжаете в отпуск. Но, может, пошлете кого-нибудь в «Никласгорден», пусть попробует составить словесный портрет?

— Есть у меня одна сотрудница, Ребекка Андерссон. Она просто создана для таких задач, хотя очень молода. Поговорю с ней.

Они сверили номера телефонов, и Валландер уже хотел попрощаться, но Иттерберг вдруг сказал:

— У вас бывает такое чувство, как у меня? Прямо-таки отчаянное желание вылезти из всей этой грязи, в которой мы увязли по горло?

— Бывает.

— Что же заставляет нас терпеть?

— Не знаю. Наверно, чувство ответственности, что ли. Когда-то у меня был наставник, старый полицейский комиссар по фамилии Рюдберг. Он всегда говорил: все дело в ответственности, а больше ни в чем.

Через полчаса позвонила Ребекка Андерссон. Уточнила данные, полученные от Иттерберга, и сказала, что еще до полудня выезжает в «Никласгорден».

Валландер приготовил завтрак и пошел в туалет. А когда спустил воду, случился потоп. Попробовал прочистить слив вантузом, но безуспешно. Злобно пнул ногой унитаз и позвонил Ярму. Тот был пьян, правда поработать не отказывался, однако Валландер предпочел сказать «нет». И часа два разыскивал другого сантехника, который мог бы заехать и прочистить засор. В двенадцать во двор зарулил рабочий фургон, из кабины вылез веселый поляк-сантехник, говоривший по-шведски весьма невразумительно. Валландеру вспомнилась газетная дискуссия двух-трехгодичной давности, насчет польских ремесленников, заполонивших Европу точно стая саранчи. Но минут через двадцать сантехник все исправил. Расплачиваясь, Валландер отметил, что берет он куда меньше, чем Ярму.