— Я купаюсь, с внуками, — ответил Мартинссон. — Может, отложим на потом?

— Нет. Дело не терпит отлагательства.

Ровно через полчаса машина Мартинссона зарулила во двор. Валландер уже стоял у калитки, ждал. Дождь перестал, прояснилось. Хорошо зная Валландера, Мартинссон не сомневался, что случилось что-то серьезное. Юсси, выпущенный из загона, скакал вокруг посетителя. С большим трудом Валландер заставил собаку лечь.

— Ты все же приучил его слушаться, — заметил Мартинссон.

— Более-менее. Идем на кухню.

Они вошли в дом. Валландер показал на фото в газете.

— Несколько часов назад я подвез ее до Хёэра, — сказал он. — Она упомянула, что направляется в Смоланд. Хотя, может, и соврала. Вероятность, что ее уже опознали по газетным снимкам вроде вот этого, весьма велика. Но начинать поиски надо, стало быть, в Хёэре.

Мартинссон смотрел на него во все глаза.

— Я точно помню, что не далее как в прошлом году мы с тобой решили никогда никого не подвозить.

— Сегодня утром я сделал исключение.

— По дороге в Хёэр?

— У меня там друг.

— В Хёэре?

— Ты ведь навряд ли знаешь про всех моих друзей и их местожительство. Почему бы одному из них не жить в Хёэре? У тебя же есть друг на Гебридах? Все, что я говорю, чистая правда.

Мартинссон кивнул. Достал из кармана блокнот. Ручка не писала. Валландер дал ему новую и накрыл полотенцем тарелку с едой, вокруг которой уже вились мухи. Мартинссон записал, как женщина была одета, что говорила, точное время. Он уже вооружился телефоном, но Валландер остановил его:

— Наверно, можно сказать, что сведения поступили в полицию от анонима?

— Я тоже думал об этом. Не скажешь ведь, что помощь беглой преступнице оказал известный истадский полицейский.

— Я не знал, кто она.

— Но ты не хуже меня знаешь, что напишут газеты, если правда выплывет наружу. В данном случае ты — желанная добыча на летнем безрыбье.

Валландер слушал разговор Мартинссона с Управлением.

— Позвонил неизвестный, — сказал Мартинссон в заключение. — Понятия не имею, где они добыли мой приватный номер. Но звонивший был трезв и безусловно внушал доверие.

Разговор закончился.

— Кто не трезв перед обедом? — кисло заметил Валландер. — Непременно надо было упоминать об этом?

— Когда мы возьмем женщину, она сообщит, что ее подвез незнакомый мужчина. Вот и все. Она не узнает, что это был ты. И другие тоже не узнают.

Валландер вдруг вспомнил, что она говорила кое-что еще.

— Она сказала, что до того места, где я ее подобрал, доехала на другой машине, но водитель начал к ней приставать. Я только сейчас вспомнил.

Мартинссон кивнул на газетное фото.

— Убийца ли, нет ли, а внешне симпатичная. Как ты сказал? На ней была короткая желтая юбка?

— Очень привлекательная. Если б не обгрызенные ногти. Не знаю ничего другого, что так быстро отбивает всякий интерес.

Мартинссон посмотрел на Валландера с удивленной улыбкой:

— Мы теперь редко говорим об этом. О женщинах, случайно оказавшихся у нас на пути. Раньше-то частенько их обсуждали.

Валландер предложил Мартинссону кофе, но тот поблагодарил и отказался. Проводив его, Валландер вернулся к прерванной трапезе. На вкус не ахти, но по крайней мере сытно. После обеда он долго гулял с Юсси, потом подстриг живую изгородь за домом, прибил на место перекошенный почтовый ящик. И все это время размышлял о рассказе Германа Эбера. Его так и подмывало позвонить Иттербергу, но он решил подождать до завтра. Надо подумать. Самоубийство превращалось в убийство, и произошло оно совершенно непонятным ему образом. Снова вернулось неприятное ощущение, что он что-то проглядел. И не он один, но все, кто так или иначе причастен к расследованию. Только вот что именно они все проглядели, он сказать не мог. Просто давняя интуиция, безошибочность которой начала было вызывать у него недоверие.

Около пяти вечера Валландер вдруг почувствовал себя скверно. Меньше чем за полчаса поднялась температура и началась рвота. Вероятно, он плохо прожарил мясо, а накануне оно слишком долго лежало в пластиковом магазинном пакете в жарком багажнике машины. Он лег на диван перед телевизором, пробежался по каналам, то и дело поспешно бегая в туалет. Когда около девяти вечера зазвонил телефон, только-только миновал мучительный приступ рвоты. Он снял трубку. Звонила Линда. Сперва она встревожилась, но успокоилась, поняв, что на сей раз инсулин ни при чем.

— Завтра все пройдет. Пей чай.

— Не могу. Сразу выворачивает.

— Тогда пей воду.

— А как ты думаешь, что я делаю?

— Ты ешь слишком мало овощей.

— Но при чем тут мое скверное самочувствие?

— Завтра приеду и разберусь с тобой. Ты становишься таким же ворчуном, как дед.

Валландер опять скорчился на диване, но ненадолго, опять началась рвота, потом часок поспал, вроде как полегчало, но нет, пришлось снова бежать в туалет. Он продолжил уныло переключать каналы. Но так и не нашел ничего интересного. В конце концов стал смотреть азиатский бокс. Маленький хрупкий таец свалил здоровенного голландца безупречным ударом ногой по голове. Валландер прямо сам почувствовал боль. Около полуночи уснул и проснулся оттого, что снились ему Герман Эбер и Луиза фон Энке. Пять утра, желудок вроде как успокоился, хотя по-прежнему одолевали вялость и головная боль. Он заварил себе чашку чая, выпил, на сей раз без последствий. Посмотрел в окно: Юсси стоял в своем загончике, совершенно неподвижно, подняв переднюю лапу, настороженно прислушиваясь к чему-то в полях. Валландер не видел, что там такое. Может, косуля на рассвете вышла из перелесков? Картина за окном вполне во вкусе его отца, могла бы стать ему вечным мотивом. Настороженная собака на рассвете.Однако отец выбрал пейзаж, где временами, с однообразной точностью, помещал глухаря.

Валландер задумался о своем сне. Он находился в замусоренном доме Эбера. Луиза, балансируя на стремянке, развешивала желтые шторы. Он спросил, где она пряталась столько недель после исчезновения. А она упала со стремянки и сразу умерла. Лавируя среди мусора, пришел Герман Эбер, в зеленой немецкой военной форме, очень молодой, вместо рта — большая беззубая дыра. Он пытался что-то сказать, но Валландер не сумел разобрать ни слова. Тут-то он и проснулся, с ощущением тревоги и бессилия. Теперь его донимал не желудок, ему не давали покоя Луиза и ее смерть. Что-то в этих событиях меняется, думал он. Раньше я исходил из того, что главное действующее лицо — Хокан. А что, если Луиза? Вот с этого и надо начать, думал он. Еще раз проверю все, но под другим углом зрения, с других позиций. Только сперва надо поспать еще часок-другой, чтобы мысли обрели четкость и ясность. Он разделся, лег в постель. По потолочной балке полз паук. Скоро Валландер уснул.

В восемь он осторожно позавтракал, а вскоре у почтового ящика затормозила машина Линды. Линда приехала с Кларой и крикнула Валландеру, чтобы он даже не думал приближаться к ребенку — не дай бог, заразит. Так что пусть держится на расстоянии не меньше двух метров. Валландера раздосадовало, что она явилась в такую рань. Раз уж он в кои-то веки не на работе, по утрам хотелось бы покоя.

Они устроились на воздухе.

— Тебе лучше?

— Намного.

— Что я говорила!

— А правда! Что ты говорила? Что я ем слишком мало овощей? Ты ведь понятия не имеешь, что я ем, а что нет.

Линда вздохнула и отвечать не стала. Валландер вдруг заметил у нее в волосах синие пряди.

— Зачем тебе синие волосы?

— Красиво, по-моему.

— А что говорит Ханс?

— Он тоже считает, что красиво.

— Позволь мне усомниться. Почему он не может присмотреть за дочкой, раз ты так боишься заразиться рвотой?

— Сегодня ему пришлось выйти на работу.

Вид у нее вдруг стал огорченный, по лицу скользнула мимолетная тень.

— Что его беспокоит?

— В глобальном финансовом секторе происходят передвижки, которых он никак не поймет.