Судя по всему, этим двоим было что терять, и они не могли допустить, чтобы их застали вместе. Я хочу сказать, что под эту категорию подпадают почти все женатые люди, начиная с президента Соединенных Штатов и кончая мужем Мари, который занимался доставкой товаров.

Я попытался представить себе, как поступил бы, оказавшись на месте этого парня. Обратился бы к властям, как подобает законопослушному гражданину? Или попытался бы скрыть свидетельства возможного преступления, чтобы спасти свою задницу и свой брак? И если бы меня в конце концов разыскали, стал бы я врать, чтобы выкрутиться из неприятной ситуации?

У меня уже было подобное дело. Одна женщина хотела заявить о перестрелке, свидетельницей которой она стала, но ее кавалер был против, поскольку не хотел, чтобы стало известно, чем они занимались.

Интересно, задался я вопросом, у этой парочки тоже возникли подобные разногласия? И если да, то как они были улажены — полюбовно или как-то еще?

Прежде чем я успел обдумать этот вопрос, в кухню вернулась Мари.

Мари уселась на свое место и спросила:

— Вы хотите иметь детей?

— Гм…

— Я хотела спросить, планируете ли вы с женой завести малыша.

— В моей семье было много детей. Но все уродились какими-то ненормальными.

Мари хихикнула и спросила:

— Так на чем мы остановились?

— На том, что художник из ФБР набросал портрет донжуана. У вас сохранилась его ксерокопия?

— Нет. Гриффит выдал нам четыре ксерокопии и все четыре потом забрал.

— Вам известно имя гостиничного администратора?

— Нет. Я его не видела и с ним не разговаривала. — Помолчав, она добавила: — Федералы приберегли его для себя.

— Понятно. Значит, после инструктажа вы стали опрашивать гостей и обслуживающий персонал?

— Да. Как я уже говорила, нам предстояло узнать, кто еще, помимо администратора, видел этого парня, его машину или женщину, с которой он был в отеле, и, если удастся, получить описание ее внешности. Кроме того, нам предстояло выяснить, посещали ли они бар или ресторан отеля, использовали ли при этом кредитные карточки — и тому подобные вещи. Я к тому, что Гриффит не поленился все это объяснить, как будто прежде нам не приходилось делать ничего подобного.

— У федералов прямо-таки патологическая тяга всех наставлять и инструктировать.

— Правда? Но в тот раз они превзошли самих себя. И я постоянно спрашивала себя: какого черта? Что, в конце концов, мы расследуем — обстоятельства авиакатастрофы или адюльтера? Мы ищем свидетелей — или, быть может, подозреваемых? Я хочу сказать, что вся эта бурная деятельность имела смысл только в том случае, если бы мы разыскивали предполагаемых преступников, в багажнике машины у которых хранилась ракета. Я говорю правильно?

Не совсем, подумал я, но сказал другое:

— С логикой у вас все в порядке.

— Ну так вот… После того как я задала Гриффиту этот вопрос, ему в голову, похоже, пришла очередная блестящая мысль, и он брякнул: «Всякий свидетель является потенциальным подозреваемым», — или что-то вроде этого. Потом федералы раздали нам списки горничных, кухарок, уборщиц и садовников, а также представителей администрации, работавших в тот день и на следующее утро. Всего в этот список вошло около пятидесяти человек. Лично мне предстояло опросить около дюжины служащих.

— А что вообще представляет собой этот «Бейвью-отель»?

— Это большое старое здание с пятнадцатью номерами и новый корпус, в котором располагаются еще примерно тридцать номеров. Кроме того, еще несколько коттеджей стоят на берегу залива. При отеле имеются бар, ресторан и даже библиотека. Что и говорить, хорошее место. — Она посмотрела на меня и сказала: — Да вы сами все увидите, когда туда поедете.

Я промолчал, и Мари продолжила свой рассказ:

— К списку обслуживающего персонала, о котором я уже упоминала, прилагался список гостей, проживавших в отеле до и после семнадцатого июля, а также тех, кто семнадцатого июля находился в гостинице, но вечером выписался. На следующий день мы должны были разыскать их и допросить, но так этого и не сделали.

— Почему?

— Даже не знаю. Возможно, этими людьми занялась другая группа следователей, или Гриффит и его приятели раскопали что-то важное и решили, что расследование в отеле можно сворачивать. Скажите, эти парни говорили о том деле с кем-нибудь из ваших?

— Все разговоры на эту тему немедленно пресекались.

— Все ясно. Похоже, федералы чуть ли не с самого начала играли с нами втемную. Так, Гриффит сказал, что совещание по итогам опроса гостей и персонала состоится в одиннадцать вечера, а о месте его проведения будет объявлено дополнительно. Но совещание так и не состоялось. Гриффит и его люди беседовали с нашими ребятами в течение дня по отдельности, присутствовали на некоторых допросах, а вечером сказали нам всем спасибо и предложили разъезжаться по домам. Так что нашим детективам не удалось сравнить полученные сведения. Полагаю, федералы — что бы там ни говорил Гриффит — вообще никаких совещаний по этому вопросу не планировали.

У меня возникло ощущение, что Мари Габитоси и ее коллегам не слишком понравилось, как обошлись с ними федералы. Вот почему она согласилась поговорить со мной об этом деле, хотя пять лет назад членам следственной группы настоятельно рекомендовали держать язык за зубами. Мне не терпелось узнать, к каким выводам она пришла, опрашивая служащих и постояльцев отеля, но я не хотел на нее давить. Ей определенно требовалась небольшая передышка — чтобы все обдумать и отделить важную информацию от второстепенной.

— Пива хотите? — спросила она.

— Спасибо, нет. Я сейчас не на службе.

Она рассмеялась и сказала:

— А я уже и забыла, какой у него вкус — из-за своих вечных беременностей и кормления грудью.

— Обещаю угостить вас пивом, как только вы почувствуете, что полностью к этому готовы.

— Ловлю вас на слове… Итак, я приступила к опросу гостей и обслуживающего персонала. Показывала им выданный мне Гриффитом портрет и задавала обычные в таких случаях вопросы. После предварительного опроса я отметила в списке четырех служащих и двух постояльцев и предложила им встретиться еще раз в удобное для них время. У меня состоялась более обстоятельная беседа с горничной по имени Люсита, которая только что заступила на дежурство и скорее всего решила, что я из отдела иммиграции и натурализации. Когда я показала ей портрет постояльца из номера двести три, она сказала, что никогда его не видела, но что-то в выражении ее лица мне не понравилось, и я, чтобы заставить ее поволноваться, попросила ее предъявить вид на жительство. После этого Люсита сразу же ударилась в слезы и, как говорится, раскололась. В обмен на обещание посодействовать ей в получении грин-карты — признаю, с моей стороны это было некоторым превышением должностных полномочий — она сообщила мне, что видела, как этот постоялец в сопровождении некоей леди в семь часов вечера выходил из своего номера. «Вот она, удача», — подумала я.

— А вам не кажется, что она сообщила эти сведения лишь из-за оказанного на нее давления?

— Возможно, это так и выглядело, но я абсолютно уверена, что она не лукавила. Слава Создателю, я еще в состоянии определить, когда мне говорят правду, а когда — лгут.

— О'кей. Но эта женщина, надеюсь, описала вам внешность спутницы нашего донжуана?

— Очень приблизительно. Люсита сказала, что, когда эти двое выходили из номера, она находилась от них на расстоянии около тридцати футов. Выйдя из номера, они направились в противоположную от нее сторону — к лестнице, ведущей во двор. В таких обстоятельствах трудно рассмотреть внешность человека. Хорошо уже даже то, что они выходили именно из номера двести три — в этом горничная никак не могла ошибиться. Что же касается спутницы нашего донжуана, то она, по словам горничной, казалась несколько ниже его ростом, имела красивую стройную фигуру и была одета в бежевые шорты, голубую блузку и босоножки. Кроме того, на ней были темные солнечные очки и широкополая шляпа, которые она, вероятно, надела, чтобы скрыть свою внешность и остаться неузнанной.