В дверях появился Джордж в сопровождении еще троих. Разбитый бокал. Сигнал.Она поняла это слишком поздно.

— Я понятия не имею, что было у вас на уме, мисс Трент, — продолжал Тиг, — или с чего вы решили, что сумеете из нас троих сотворить себе спецзадание. — Он окинул взглядом Вотапека с Седжвиком, и те отвели глаза. — Не имеет о том понятия и наш добрый друг, кого она зовет Эйзенрейх. — Он долго буравил Сару глазами. — Вы ведь на самом деле с ним никогда не встречались, мисс Трент?

Сарой овладело непонятное спокойствие.

— Нет.

— Ну разумеется, нет. — Тиг встал. — Все же хотелось бы поблагодарить вас за то, что кое-что вы вытащили на поверхность. Хотя бы за одно то, что вы вынудили нас убедиться (кое-кого побольше, кого-то поменьше), что мы не неуязвимы. Чего в точности вы рассчитывали добиться, — пожатие плеч, — по-прежнему остается загадкой. — Тиг кивнул Джорджу. — Имеются, как то вам, без сомнения, известно, определенные… наркотические средства, которые помогут нам восполнить этот пробел. — Джордж встал у нее за стулом. — Держите ее внизу, пока я не закончу здесь. — Посмотрев на Вотапека с Седжвиком, Тиг пошел прочь из гостиной. Двое других медленно поднялись и, старательно избегая встречаться взглядами с Сарой, двинулись следом.

Джордж терпеливо ждал. Сара встала, положила на стол салфетку и, сопровождаемая здоровяком, направилась в темный коридор.

Вобравшая в себя янтарное небо, волна сухого жара проходит по груди и бедрам, капельки воды скатываются по спине, кожа шоколадно-коричневая от дней, проведенных на пляже. Рука ее ласково обвила его талию, брызги моря дрожат на каждой ее ресничке всякий раз, когда вдалеке проносится катер. Нежные волны омывают их тела, она изгибается, ежась, от их холодной ласки, он поворачивается, отыскивая ее губы, ее волосы, такие прелестные, рассыпанные по белому, как пудра, песку, золотистым светом лучатся тысячи веснушек, которые она называет загаром. Широко открывается один глаз, улыбка, голова поворачивается и приподнимается, пересохшие губы тянутся к его губам, сближаются, нетерпеливый язычок смачивает их, тело его опьянено ее телом, ее пальцы касаются его груди, ее губы сливаются с губами, и вновь к нему возвращается дыхание, когда она, скользнув обратно, замирает в сонной позе рядом. Фиона.

Солнце жжет яростно, приглушенный голос что-то шепчет ему откуда-то сзади, но нет сил повернуть отяжелевшую голову, не раскрыть глаза, будто слепленные морем и солнцем, а голос все настойчивее и настойчивее, исчезает всякая прелесть от холодной воды на спине, рука ее куда-то пропала. Он поворачивается, его глаза теперь напряженно ищут свет, и он видит рот, лицо, слышит голос, взывающий к нему. Ферик. День вдруг сменяется ночью, песок — снегом, холод пронизывает его, тело, невесомое, бездыханное, выскальзывает из объятий Ферика, летит с поезда, глаза, налитые кровью и холодные…

— Mein Herr, wir sind am Flughafen angekommen. [25]

Сверху на Ксандра смотрело усатое лицо проводника, тот трепал рукой его онемевшее плечо, пытаясь вытряхнуть сон из помятого тела. Голова Ксандра свесилась набок, туловище вжалось в обивку кресла, колени высоко подтянуты в попытке сохранить тепло. Мигая от света, он медленно пытался выпрямить шею. Болело больше, чем просто от неудобной позы во сне. Заставив себя выпрямиться в кресле, Ксандр следил, как проводник направился к двери, не сводя глаз с карманных часов.

— Поезд отправляется через шесть минут, mein Herr, — произнес он по-немецки. — Будьте добры, проверьте, целы ли ваши вещи.

С этими словами он исчез, и Ксандр опять остался один в купе. Чинное семейство давно ушло, в памяти остались лишь книги да ранцы. Он проспал минут двадцать, вполне достаточно, чтобы вызвать в мозгу сбивающее с толку ощущение, будто лежишь на воде, нос кололо холодным воздухом, пробивавшимся в открытое окно. С трудом выпрямившись (сумка все так же крепко зажата в руке, рюкзак за спиной), он попытался вспомнить сновидение. Песок и вода. Или это был снег? Тряхнул головой, прогоняя сон, стал подниматься. И только тогда заметил эту женщину.

— Вы хорошо выспались, доктор Джасперс? — У бедра она держала пистолет, скромное оружие, вполне способное продырявить его насквозь на таком близком расстоянии. Говоря, она закрыла дверь у себя за спиной на щеколду, длинные тоненькие пальчики легко справились с древним запором. — Похоже, сообщения о вашей смерти были сильно преувеличены. — Выговор американский, твидовый костюм и плащ — английские. Пистолетик выглядел в ее руке довольно элегантно.

Ксандр долго рассматривал оружие, потом поднял взгляд на женщину.

— С поезда, шедшего из Зальцгиттера, нашли всего два тела, — пояснила та, — и ни одно из них не соответствовало вашим приметам.

Он опять промолчал в ответ.

— Не надо так удивляться. Мы знали, что вы попытаетесь добраться до аэропорта. В общем-то, мы не собирались ничего с вами делать в поезде. Хотели только задержать вас до самого Франкфурта. Стыдно за вашего малыша-приятеля.

Она уселась напротив, нацелив пистолет ему в грудь.

Почему-то Ксандр проникался удивительным спокойствием при мысли о возможной смерти.

— Поезд отходит через шесть минут. Мы, полагаю, не выходим?

— Он отходит, а мы — выходим, — ответила она. — Но мы подождем, пока все остальные не выйдут. Народу меньше. Толкучки меньше. Так гораздо лучше.

— А потом?

— Я, честно говоря, понятия не имею.

— Еще одна неувязка, о которой придется позаботиться?

Женщина улыбнулась.

— Это я могла бы устроить, как только вошла. Нет, мне просто приказано взять вас… — Она умолкла и снова улыбнулась. — Снять вас с этого поезда. Каждый из нас играет свою роль, доктор Джасперс, и в следующие несколько часов вам выпадет играть любезного пленника. Роль нетрудная, смею вас уверить.

Сидя и разглядывая ее, Ксандр сосредоточился на глазах. Темно-карие, почти черные, они излучали уверенность, даже самодовольство. Такая уверенность выражает правду.Ферик будто стоял рядом, разъясняя, предостерегая. Контроль не требует никакой маски, только простоты.Простота и правда — сие означает, что ему дарована отсрочка. Эта — не палач, она лишь курьер, агент Эйзенрейха, посланная, чтобы доставить его в какое-то неведомое место, ничего не знающая о сокровищах, спрятанных в сумке для компьютера. Иначе проверила бы, в сохранности ли еще дискета. Это то, чему учил манускрипт: «На любом уровне снабжайте их только теми сведениями, что им необходимы, наделяйте их той ролью, какую им следует исполнить».Она про то уже поведала.

Ксандр учился. А знание наделяло силой, сила — собственным самодовольством, собственной ролью, которую требовалось сыграть. Несложно было понять, почему многие находили теорию Эйзенрейха столь удобной и приемлемой.

— Сколько вам лет? — спросил он. — Двадцать четыре? Двадцать пять? — Женщина не ответила. — Вы уже убивали…

— Через минуту вы и я выйдем отсюда счастливой парочкой, только у вас меж ребер угнездится пистолет. — У нее не хватило терпения выдержать его подначки. — По платформе мы пойдем под ручку. Вы понимаете?

— Трижды, четырежды? — продолжал Ксандр, пропуская мимо ушей ее вопросы. — Больше? Мне интересно, как человек решается на это в тот самый ответственный момент? Как…

— Один раз по крайней мере. — Она встала. — Это имеет значение?

— Не знаю. — Ответ его выражал мало чувств. — Я только видел, как люди умирали. Полагаю, меня убить было бы совсем легко?

— Поднимайтесь, доктор Джасперс.

— Sie sind keine Mörderin… [26]

— Поднимайтесь, доктор Джасперс!

Слова, произнесенные им по-немецки, ничего для нее не значили, ее глаза многое выдали, когда ей пришлось повторить приказание. Ясно стало, чего женщина ожидала… чего ей было веленоожидать: ученый, которого легко запугать, человек, не вылезающий из страха. Увидела же она… и сам онувидел!.. человека совсем другого. Он и впрямьучился. Он вывел ее из себя: его немецкий вызвал мгновенное замешательство.