— Взаимно, — ответила Анжела. Она действительно оказалась рада знакомству. — Сестра не говорила, что вы милый.

Определение подходило и к самой Анжеле: воздушные белокурые волосы, опасно короткое платье.

— Вы сестра Орсины? Что ж, при мне она ни разу не упоминала о вас, и это — еще более прискорбное упущение.

Анжеле замечание польстило, а барон, кажется, удивился: неужели американцы бывают галантны?!

— Может, приступим к ужину? — предложила Анжела. — Стол накрыли в саду под вишневым деревом.

— Орсина придет?

— Не сегодня, профессор. Надеюсь, вы не разочарованы?

— Конечно, нет. Но…

— Я все объясню за ужином, обещаю.

Легкий вечерний ветерок колыхал пламя свечей. Думитру профессионально прислуживал за столом; Анжела по секрету сообщила, что его жена, Афина, великолепно готовит.

— Я и не сомневался, — сказал Лео. Он сам не заметил, как неожиданно разговорился. С Анжелой было легче беседовать, чем с бароном. Помогало и то, как она смотрела на Лео.

От отца Кавана унаследовал голубые глаза и высокий рост, от матери — черные волосы и привлекательные черты лица. Такое сочетание всегда вызывало благосклонный интерес девушек. Спорт Лео презирал, однако в свои сорок умудрился сохранить стройную фигуру. Он тщательно — если не сказать, маниакально, подобно барону, — следил за своей внешностью. То ли от усталости, то ли от пережитого потрясения (а может, от двух бокалов кампари и вина) Лео ощутил, как между ним и Анжелой пробежала искра.

— Орсина ни разу не упоминала, что у нее есть сестра? — Анжела изящно повернулась к Лео, при этом платье слегка обнажило идеальной формы грудь.

— Нет. Вы, наверное, тогда были еще маленькой.

Лео показалось, что невежливо выспрашивать об Орсине, но ему не терпелось узнать о своей бывшей протеже. Тем более что Анжела обещала все рассказать.

На вопрос Лео ответил барон:

— Орсина позвонила за час до вашего приезда: из-за известных событий ей с мужем пришлось отложить приезд на несколько дней. Я думал, вы догадались. Могу поспорить, что больше терактов не случится и Орсина с мистером Макферсоном скоро к нам присоединятся.

— Вы соскучились по ней? — спросила Анжела, наклонившись к Лео. Тонкие золотистые пряди нежно защекотали ему лицо.

— Я не видел Орсину несколько лет, но у меня сохранились приятные воспоминания о том времени, что она провела в Джорджтауне.

— Значит, вы по ней сильно соскучились, — заключила Анжела.

— Да, разумеется.

— Он имеет в виду, — вмешался барон, — что Орсина до прибытия в Вашингтон являлась представительницей женского принципа, обладающего центробежной силой. Однако в Джорджтауне этот принцип, должно быть, обратился к… мужской «стабильности» профессора, после чего Орсина остепенилась.

Лео принял замечание за комплимент, и ужин завершился без неловких моментов.

Вернувшись к себе в спальню, Лео обнаружил на подушке несколько розовых лепестков, шоколад и записку Анжелы, где красивым почерком было выведено: «Сладких снов». Улыбнувшись ее кокетству, Лео стал готовиться к вечерней молитве.

На следующее утро Лео позвонила Орсина: сказала, что прибудет вечером.

— Теракт в Болонье у всех на устах, даже здесь, в Лондоне. Но авиакомпания «Алиталия» не собирается менять график полетов.

— В Англии не знают, кто взорвал бомбу?

— Пока никто не взял на себя ответственность. Есть подозрения, что это дело рук исламских террористов, хотя они раньше не нападали на церкви.

— Это прямой вызов христианству!

— Верно, — согласилась Орсина, словно подобная мысль не приходила ей в голову. — Впрочем, Найджел думает, что за городом безопасно, и аэропорт в Вероне небольшой. Мы обязательно приедем в усадьбу. Мне не терпится с вами увидеться.

— А я с нетерпением жду встречи с вами и знакомства с Найджелом.

За завтраком Лео сознательно старался не читать газет, предпочитая не видеть трагических фотографий в «Коррьере делла сера», в «Ла репаблика», в местной «Ла арена». Вместо этого он вознес молитву за упокой душ погибших.

В комнату для завтраков впорхнула Анжела. Белые теннисные шорты и эспадриллы ей очень шли. За едой (отсутствием аппетита она не страдала) девушка пролистала газеты и неуверенно заметила:

— Это ужасно. — Отложив газеты, Анжела бодренько сообщила: — Я собираюсь посетить много усадеб. Хотите — присоединяйтесь. — Заметив озадаченное выражение на лице Лео, она пояснила: — В окрестностях у меня много старых друзей, которые закончили обучение и вернулись к себе в поместья.

Лео отклонил приглашение.

— Мне по душе чтение, а в доме — внушительная библиотека, полная старинных книг. Ваш дядя не будет возражать, если я просмотрю коллекцию?

— Отнюдь, — ответила Анжела. Трудно было понять, разочарована она или рада, что не нашла попутчика. — Гуляйте по дому, где захотите. Дядя на весь день заперся у себя в мастерской. Встретимся за обедом.

Лео направился в библиотеку. Сквозь четыре окна в восточной стене лился солнечный свет, разбиваясь о мозаичный пол и отражаясь от застекленных переплетных прессов. Посреди комнаты стоял мраморный стол, окруженный тяжелыми старинными креслами. Стол украшала ваза с букетом белых лилий.

Библиотека показалась Лео вполне обычным собранием пыльных томов. Но, приглядевшись, он заметил произведения классических римских и греческих авторов, сочинения итальянских поэтов, книги по античной и современной истории, топографические материалы, посвященные Венето, и всевозможные теологические, медицинские и юридические трактаты в пергаментных переплетах.

Коллекция барона оказалась весьма редкой и ценной — не просто скопление книг, подаренных или приобретенных для того, чтобы нераскрытыми осесть на полках.

Появился Думитру и сообщил, что для профессора накрыт легкий ленч. Поблагодарив дворецкого, Лео добавил, что со стороны его жены это очень предусмотрительно. Неожиданно в дверях появилась горничная с метелочкой для пыли, напоминающей плюмаж из петушиных перьев на шляпе берсальера. [7]

— Простите, профессор, — сказала она, — здесь нужно прибрать. Я каждый день убираюсь в библиотеке. Барон так велит.

И в невыразительных словах горничной, и в метелочке для пыли сквозило неприкрытое кокетство. Списав заигрывание на молодость служанки и ее осознание собственной привлекательности, он извинился:

— Не думал, что своим присутствием здесь мешаю чьим-то делам.

Лучезарно улыбнувшись, Саманта (горничная) принялась за работу.

Делами занимался и барон — писал картину в мастерской, бывшем охотничьем домике километрах в двух от усадьбы, по другую сторону холма.

Мастерская — большое квадратное помещение с высоким потолком — освещалась через ленточное окно. В охотничьем домике комфорта хватало: ванная комната с мойкой, душевой кабинкой, биде и унитазом; спальня, которую почти полностью занимала кровать; кухня, оборудованная плитой и микроволновой печью; в самой маленькой комнате располагалась прачечная. Стены расписаны изображениями фантастических растений, животных, сатиров, херувимов, оружия, музыкальных инструментов… В картинах Эммануила, напротив, не было ни грана фантастического; он изображал сюжеты из жизни — маслом, на больших холстах. Сегодня натурой ему служила Анжела.

Она лежала на софе, подложив под голову правую руку, согнув одну ногу в колене; вторая нога свисала, чуть не доставая до пола. Анжела смотрела в потолок с выражением экстатической отрешенности на лице. Из одежды на девушке были только сандалии.

Эммануил не претендовал на признание своих художественных способностей — не выставлял, не дарил и не думал продавать свои работы. Обычно он уничтожал полотна, едва на них высыхали краски.

Эту картину барон писал полгода, по часу в день. Он творил медленно, а в отсутствие модели (Анжела не отличалась преданностью искусству) работал еще медленнее — воссоздание образа памяти требует огромных усилий. Когда Эммануила посещало вдохновение, он входил в транс; легче всего это давалось, когда барон видел перед собой модель, например, как сейчас. Словно вращая тибетское молитвенное колесо, он совершал мистический круг: переводил взгляд с модели на палитру, обмакивал кисть в краску, наносил мазок… Повторял цикл.