Браво вышел из банка на улицу и оказался в пекле. После холодного, металлически поблескивающего сумрака хранилища солнечный свет ослепил его. И все-таки Браво сразу же заметил на другой стороне улицы, напротив банка, молодого человека, показавшегося ему смутно знакомым. Где он видел его прежде?

Он двинулся по тротуару, и странный парень последовал за ним. Завернув за угол, Браво увидел отражение преследователя в стеклянной витрине магазина напротив, на фоне марокканской керамики и красочной турецкой посуды, и тут узнал его походку. Ему вспомнилась кошачья улыбка незнакомой девушки за спиной у приятеля, болтавшего со стоящим без дела копом. Она наверняка сделала это нарочно, хотела отвлечь Браво от своего друга, который теперь преследовал его.

А может быть, он это все себе вообразил? Браво не страдал паранойей, и шпионом он не был точно. Возможно, им не был и его отец. Но Браво и сам не верил в это, хотя и пытался себя убедить. Обстоятельства говорили сами за себя. С этим загадочным ключом в кармане Браво сам стал частью игры. Вот только правил он не знал.

Эмма сняла номер из нескольких комнат в небольшом, но первоклассном отеле недалеко от площади Святого Винсента на время, пока не отремонтируют их старый дом. Браво минут пятнадцать кружил вокруг отеля, то приближаясь, то удаляясь, несколько раз заходил в круглосуточный магазин за углом и выскакивал из него, пока не уверился, что ни тот парень, ни его девушка его не преследуют. Только после этого он вошел в гостиницу.

Дверь ему открыла Марта, и тут же ушла, чтобы продолжить приготовление ланча на крошечной кухне.

Браво поцеловал сестру в щеку. Бинты с ее лица частично сняли, белокурые волосы постепенно начали отрастать.

— Как ты?

— Лучше, — Эмма улыбнулась. — А ты?

— Готов к отъезду.

Все еще улыбаясь ему, Эмма произнесла:

— Знаешь, Браво, меня не покидает ощущение, что уже много дней ты хочешь мне о чем-то рассказать. Ты и в самом деле скоро уедешь, думаю, самое время поделиться тем, что у тебя на душе.

Он оглянулся. Марта, вполголоса бормоча себе под нос какую-то мелодию, не обращала на них никакого внимания.

— Это из-за отца… Я…

Она чуть наклонила голову набок.

— Браво, это же я. — Она похлопала рукой по месту на диване рядом с собой и вздохнула, почувствовав тепло его тела, когда Браво присел возле нее. Очень мягко она произнесла:

— Все в порядке. Что бы это ни было, тебе нужно выговориться. Станет легче, поверь мне.

Браво надавил пальцами на веки, словно это могло снять нестерпимое давление, казалось, все нараставшее внутри черепа.

— В тот день, Эмма, отец хотел что-то мне рассказать. Что-то важное, по крайней мере, для него. А я все отмахивался. Сказал ему, что мы сможем все обсудить после ужина…

Воспоминания о том страшном дне снова накатили на него, и Браво не мог больше выговорить ни слова.

— Возможно, он хотел рассказать тебе действительно что-то важное, а возможно, и нет, — сказала Эмма. — Но дело не в этом. Нужно жить дальше, Браво. Тебе это не удастся, пока ты не простишь себя. — Эмма обняла брата за плечи. — Ты сможешь?

Браво молчал, зная, что она не ждет ответа, — вопрос его не требовал. Он просто слушал ее голос, позволив себе полностью раствориться в звучании слов. Как бы ни воевали они в детстве, Браво всегда восхищался Эммой и обожал ее не только за талант, но и за присущую ей мудрость.

— До того, как ты стал заниматься финансами, ты был ученым. На самом деле, Браво, ты остался ученым до сих пор; точно так же и я всегда буду певицей, что бы ни случилось. Нам предначертана определенная судьба, Браво, мы лишь выбираем, верить или не верить в это, но истина остается истиной. Наше предназначение определено с рождения. Богом? Да, хотя и заложено в наших генах. Ты стал финансовым консультантом, но ведь это еще ничего не значит, верно? Отец понимал это, даже когда сам ты забыл о своем призвании.

«Что-то в этом есть», — думал Браво, выйдя из отеля. Даже больше, чем что-то. Пока это было единственное, в чем он мог быть уверен…

Браво летел в Вашингтон челночным рейсом. И в аэропорту перед посадкой, и затем в самолете он внимательно присматривался к лицам и поведению попутчиков. С собой у него были оба ключа: старинный семизвездный, как он его мысленно окрестил, и второй, современный, от квартиры отца. Больше Браво с собой ничего не взял, за исключением тех денег, что вынул из сейфа вместе с ключом. Он понятия не имел, зачем захватил эту пачку с собой. Просто поддался порыву, — или, может быть, предчувствию, сродни тому, что привело его отца полгода назад на набережную Гренелль. Кроме того, он увозил с собой в Вашингтон все растущий багаж фактов и собственных соображений относительно того, что уже случилось, и того, что ждало в будущем…

Жаркий влажный воздух волной накатил со стороны Чесапикского залива; Браво чуть не задохнулся, выйдя из здания аэропорта. Направившись к веренице такси, он остановился на полпути, словно неожиданно засомневался в правильности своих действий. Небо, у него над головой почти белое, едва заметно голубело ближе к горизонту, подальше от беспощадного солнца. Нисколько не рассеивающий жару ветерок на краткие секунды поднимал в воздух крошечные дрожащие вихри из черной от копоти двигателей пыли и мятых конфетных оберток. Без всякой видимой причины Браво вдруг развернулся и зашел обратно на территорию аэропорта. Он двигался вдоль огромных зеркальных панелей, наблюдая за входившими и выходившими людьми. Браво не знал, что или кого он ищет, но что-то явно кольнуло его между лопаток там, снаружи, и он поддался импульсу, словно животное, почуявшее опасность. Он купил кофе в автомате и теперь стоял, потягивая горячий напиток и украдкой изучая лица проходивших мимо людей. Одна часть его существа чувствовала себя крайне глупо; но другая, проявляющаяся в последнее время все чаще, не позволяла Браво расслабиться.

Наконец, повинуясь какому-то глубинному инстинкту, он выкинул бумажный стаканчик в мусорный бак и снова вышел на улицу, чтобы поймать такси.

Декстер Шоу жил в скромной двухкомнатной квартирке в Фогги-Боттом, [4]этом любопытном районе Вашингтона между Белым домом и Джорджтауном. Сто лет тому назад здесь была низина, сырая и болотистая из-за близости Потомака. Туман, поднимавшийся над низиной, перемешивался с густым промышленным смогом: рядом располагались заводы Вашингтонской газово-электрической компании, печи для обжига известняка Гоуди и Дорожная компания Крэнфорда. Теперь здесь обитали законодатели, и место было бойкое во всех отношениях. В конечном итоге, именно такие места и служили смазкой для колес старомодной государственной машины округа.

Жилой комплекс, где находилась квартира Декстера, был выстроен из красного кирпича, как и большинство зданий этого квартала на Эйч-Стрит. Современное, совершенно безликое сооружение, напрочь лишенное украшений или интересных ракурсов, — форма, принесенная в жертву функциональности, одно из неудачных произведений постмодернистской школы.

Представившись консьержу в униформе, Браво вызвал лифт и поднялся на двенадцатый этаж. Выйдя из лифта, он пересек холл, застеленный голубым паласом, и вставил ключ «Медеко» в замочную скважину на двери квартиры Декстера. Дверь не открывалась. Браво попытался еще раз, слегка покачивая ключ в разных направлениях в надежде, что он все-таки сработает.

После второй тщетной попытки Браво все еще не собирался отступать, и тут за его спиной послышался чей-то голос. Он обернулся и увидел маленького человечка со смуглой кожей.

— Меня зовут Манни, я управляющий. Джонни, консьерж, позвонил мне после вашего прихода. — Он протянул Браво руку. — Вы сын мистера Шоу, верно?

— Верно, — ответил Браво.

— Мы все были потрясены, когда узнали о безвременной кончине мистера Шоу. В этом доме все его любили. Понимаете, он был всегда такой спокойный, замкнутый, но при этом со всеми держался дружелюбно.