АСАВОСЕ А° DE 1681.

Что-то было не так, и он тут же вспомнил, что дата на литографии в Авиньоне — 1687 год.

Он сказал им то, что вспомнил.

— Я провела утро, добывая информацию об этой картине, — начала рассказывать Кассиопия. — В конце тысяча девятьсот пятидесятых годов она погибла от огня, но перед этим полотно было очищено и подготовлено для выставки. Во время реставрационных работ было обнаружено, что тысяча шестьсот восемьдесят седьмой год на самом деле был тысяча шестьсот восемьдесят первым. Да, разумеется, литография в дворцовых архивах была сделана тогда, когда дата была неясной.

Стефани покачала головой:

— Это головоломка без ответа. Каждую минуту что-то меняется.

— Вы делаете именно то, что хотел магистр, — внезапно вмешался Жоффруа.

Все уставились на него.

— Он сказал, что, когда вы все соберетесь вместе, все будет раскрыто.

Малоун был в замешательстве.

— Но твой магистр специально предупреждал, чтобы мы опасались инженера.

Жоффруа указал на Кассиопию.

— Возможно, вам следует опасаться ее.

— Что это значит? — поинтересовался Торвальдсен.

— Ее народ сражался с тамплиерами два столетия.

— На самом деле мусульмане побили братьев и заставили их собрать пожитки и покинуть Святую землю, — заявила Кассиопия. — А испанские мусульмане заботились о том, чтобы орден оставался в пределах Лангедока, в то время как тамплиеры стремились расширить свою сферу влияния на юге за Пиренеи. Так что ваш магистр был прав. Опасайтесь инженера.

— Что бы вы сделали, если бы нашли Великое Завещание? — спросил Жоффруа.

— Зависит от того, что оно собой представляет.

— Какое это имеет значение? В любом случае Завещание вам не принадлежит.

— Ты слишком нахален для простого члена ордена.

— Здесь многое поставлено на кон, и наименее важное — это ваши честолюбивые стремления доказать, что христианство — это ложь.

— Я не припоминаю, чтобы я говорила, что это мое честолюбивое стремление.

— Магистр знал.

Кассиопия раздраженно поморщилась — Малоун впервые видел, чтобы она была так взволнована.

— Твой магистр ничего не знал о моих мотивах.

— Скрывая их, — заявил Жоффруа, — вы только подтверждаете его подозрения.

Кассиопия взглянула на Хенрика:

— Этот молодой человек может стать проблемой.

— Его послал магистр, — пожал плечами Торвальдсен. — Ничего не поделаешь.

— Он вносит беспокойство, — решительно сказала Кассиопия.

— Может быть, — вмешался Малоун. — Но он часть происходящего, так что придется терпеть.

Она сохраняла спокойствие и безмятежность.

— Вы ему доверяете?

— Это не имеет значения, — ответил Марк. — Хенрик прав. Ему доверял магистр, и это единственное, что имеет значение. Даже если добрый брат иногда раздражает.

Кассиопия не стала продолжать эту тему, но было очевидно, что она это так не оставит. И Малоун не то чтобы был совсем не согласен с ней.

Он снова обратил свое внимание на стол и стал перебирать снимки, сделанные в церкви Марии Магдалины. Он заметил сад со статуей Девы и слова «Миссия 1891» и «Смирение, смирение», выгравированные на лицевой стороне перевернутой вверх ногами вестготской колонны. Пролистал крупные планы стадий распятия, задержавшись подольше на стадии десятой, где римский солдат играл в кости на плаще Христа, на гранях костей четко виднелись цифры три, четыре и пять. Потом он остановился на стадии четырнадцать, на которой двое мужчин несли тело Христа под покровом ночи.

Он припомнил, что Марк говорил ему в церкви, и задумался. Они несли его в гробницу или из нее?

Он покачал головой.

Что происходит, черт возьми?

Раймон де Рокфор нашел место раскопок в Живоре, которое было четко изображено на карте Мишлена, и приблизился к нему с осторожностью. Он не хотел информировать о своем присутствии. Даже если Малоуна и компании тут нет, Кассиопия Витт знает его. На лугу, служившем автостоянкой, они нашли «пежо» нужной модели и цвета, со стикером на стекле, обозначавшим, что машина арендована.

— Они здесь, — сказал он. — Паркуйся.

Водитель повиновался.

— Я пойду посмотрю, что здесь происходит, — сказал он остальным двум братьям и Кларидону. — Ждите здесь и не показывайтесь на глаза.

Де Рокфор выбрался из машины. Приближался вечер, кровавый круг солнца медленно опускался за окружающие стены из известняка. Он глубоко втянул в себя воздух и посмаковал его прохладу, напомнившую ему аббатство. Они довольно высоко поднялись в горы.

Быстрый осмотр позволил ему обнаружить укрытую деревьями тропинку, и он решил, что надо идти в ту сторону, но по самой тропинке не пошел, прокладывая путь мимо высоких деревьев, по цветам и вереску, ковром покрывавшими землю. Окружающая земля некогда была владениями тамплиеров. На возвышавшемся неподалеку холме находилось одно из самых больших командорств в Пиренеях. Здесь была мастерская, одна из нескольких, где братья трудились день и ночь, создавая оружие для ордена. Де Рокфор знал, что требовалось огромное мастерство, чтобы создать из дерева, кожи и металла щиты, которые было непросто пробить. Но подлинным другом брата-рыцаря был меч. Бароны часто любили свои мечи больше, чем собственных жен, и стремились сохранить один меч на всю жизнь. У братьев была такая же страсть, которую устав поощрял. Мечи тамплиеров тем не менее были не похожи на мечи баронов. Эфесы не были украшены золотом и жемчугами, без традиционных набалдашников, где в хрустале содержались святые мощи. У братьев-рыцарей не было нужды в подобных талисманах, потому что их сила происходила из преданности Богу и повиновения уставу. Их соратниками всегда были лошади, всегда умные и быстрые. Каждому рыцарю было дозволено иметь трех лошадей, за которыми надо было ежедневно ухаживать — кормить, поить и тренировать. Лошади были повсюду, где процветал орден, и рысаки, верховые и особенно боевые кони платили братьям-рыцарям за ласку и заботу необыкновенной преданностью. Он читал о том, как один брат вернулся домой из Крестового похода и даже родной отец не признал его, но верный жеребец узнал своего хозяина.

Тамплиеры садились только на жеребцов.

Ездить верхом на кобыле было немыслимо. Как выразился один рыцарь? «Женщина к женщине…»

Де Рокфор продолжал идти. Запах мускуса, доносившийся до него, тревожил воображение, и он почти слышал стук тяжелых копыт, приминавших нежный мох и цветы. Он попытался прислушаться, но мешал стрекот кузнечиков. Он предполагал, что тут могут быть камеры, но пока не заметил ни одной и двигался мимо высоких сосен, все дальше и дальше отходя от тропинки в глубь леса. Ему было жарко, глаза заливал пот. Где-то высоко наверху в расщелинах гор стонал ветер.

Монахи-воины, вот кем стали братья.

Ему нравилось это название.

Святой Бернар из Клерво оправдывал существование тамплиеров священной целью убивать нехристиан. «Ни причинение смерти, ни гибель во имя Христа не содержат в себе ничего преступного, а скорее приносят блистательную награду. Воин Христа убивает без угрызений, совести и умирает со славой. Он обнажает меч из-за святого дела. Он — орудие Бога для наказания злодеев и для защиты справедливости. Когда он убивает злодеев, это не человекоубийство, а кара виновного, и он считается законным палачом Христа».

Он хорошо знал эти слова. Их цитировали каждому посвященному. Он повторял их в уме, когда наблюдал за тем, как умирали Ларс Нелл, Эрнст Сковилль и Петер Хансен. Все они были еретиками. Людьми, стоявшими на пути ордена. Теперь в этот список следовало включить еще несколько имен. Тех мужчин и женщин в замке, который вырос перед его взглядом в уединенной лощине, обрамленной гребнями гор.

Он узнал кое-что о замке из информации, которую приказал добыть раньше, до того как покинул аббатство. Некогда, в XVI веке, это была королевская резиденция, один из многих домов Екатерины Медичи. Во время Революции он избежал разрушения благодаря своей изоляции. Так он и остался памятником Ренессансу — живописное скопление башенок, шпилей и отвесных крыш. Кассиопия Витт — женщина со средствами. Здания вроде этого требовали больших средств, чтобы купить их и содержать, и он сомневался, что она проводила экскурсии для того, чтобы заработать денег. Нет, это была частная резиденция надменной души, трижды вмешавшейся в его дела. Женщина, с которой следовало разобраться.