— Давайте скажем, что это будет весьма необычная находка.

— Ладно. Но если мы преуспеем, хотела бы я посмотреть на вашу реакцию.

— Вы так уверены, что есть что искать?

Она протянула руки к видневшимся вдали Пиренеям.

— Оно там, вне всякого сомнения. Соньер нашел его. Мы тоже можем.

Стефани еще раз осмыслила слова Торвальдсена о Новом Завете и повторила:

— Библию нельзя толковать буквально.

Торвальдсен покачал головой:

— С этим утверждением поспорили бы многие христианские вероучения. Для них Библия — это Слово Божье.

Стефани посмотрела на Марка:

— Твой отец считал, что Библия не является Словом Божьим?

— Мы много раз обсуждали это. Сначала я был верующим и спорил с ним. Но со временем я стал думать так же, как и он. Это собрание историй. Чудесных историй, сочиненных, чтобы направить людей к добродетельной жизни. В этих историях есть величие — если жить по моральным принципам, утверждаемым в них. Я не думаю, что необходимо считать это Словом Божьим. Достаточно того, что эти слова — истина на все времена.

— Возвышение Христа до божественного статуса было просто путем придать вес его посланию, — подхватил Торвальдсен. — После того как организованная религия взяла верх в третьем-четвертом столетиях, к первоначальной истории добавили так много, что уже невозможно выяснить, какова она была изначально. Ларс хотел изменить все это. Он хотел найти то, чем некогда владели тамплиеры. Много лет назад он впервые узнал о Ренн-ле-Шато и сразу же предположил, что Великое Завещание тамплиеров — это и есть находка Соньера. Поэтому он посвятил жизнь разгадке этой головоломки.

Стефани все еще была не убеждена.

— Почему ты думаешь, что тамплиеры что-то спрятали? Разве их не арестовали слишком быстро? Откуда у них было время что-то скрыть?

— Они были подготовлены, — ответил Марк. — Хроники ясно говорят об этом. То, что сделал Филипп Четвертый, имело прецедент. Ста годами раньше был случай с Фридрихом Вторым, королем Германии и Сицилии. В тысяча двести двадцать восьмом году он прибыл в Святую землю отлученным от церкви, что означало, что он не мог командовать Крестовым походом. Тамплиеры и госпитальеры оставались верны Папе Римскому и отказались следовать за ним. Его сторону держали только его тевтонские рыцари. В итоге он подписал мирный договор с сарацинами, в результате которого Иерусалим был поделен надвое. Храмовую гору, где располагалась штаб-квартира тамплиеров, согласно этому договору, отдали мусульманам. Так что можешь себе представить, какого мнения о нем были тамплиеры. Он был безнравственным, как Нерон, его все ненавидели. Он даже попытался похитить магистра ордена. Наконец он покинул Святую землю в тысяча двести двадцать девятом году. На пути к порту в Акре местные жители забрасывали его экскрементами. Он ненавидел тамплиеров. И когда вернулся на Сицилию — захватил собственность тамплиеров и арестовал многих. Все это было записано в Хрониках.

— Значит, орден был готов? — спросил Торвальдсен.

— Орден уже был свидетелем того, что может с ним сделать враждебный правитель. Филипп Четвертый был похож на Фридриха. В юности он хотел вступить в орден, но ему отказали. Он затаил пожизненную злобу на братство. В начале его правления тамплиеры спасли Филиппа, когда он пытался обесценить французскую валюту и народ восстал. Его укрыли в парижском Тампле. После этого он чувствовал себя обязанным тамплиерам, а такое мало кому по душе. Так что да, к октябрю тысяча триста седьмого года орден был готов. К несчастью, нет никаких записей о том, какие меры предосторожности были приняты. — Взгляд Марка вперился в лицо Стефани. — Папа отдал жизнь поискам разгадки.

— Ему это нравилось? — произнес Торвальдсен.

Отвечая датчанину, Марк не сводил глаз с матери.

— Это была одна из немногих вещей, действительно приносивших ему радость. Он хотел доставить радость своей жене и себе, но, к сожалению, ему не удалось ни первое, ни второе. Так что он решил выйти из игры. Оставить нас всех.

— Я никогда не хотела верить, что он совершил самоубийство, — ответила она сыну.

— Но мы никогда этого не узнаем?

— Может, и узнаете, — внезапно сказал Жоффруа. В первый раз за все время молодой человек поднял взгляд от стола. — Магистр сказал, что вы можете узнать правду о его смерти.

— Что ты знаешь? — спросила Стефани.

— Я знаю только то, что мне сказал магистр.

— Что он сказал тебе о моем отце? — Марка охватил гнев. Стефани не могла вспомнить, чтобы он так злился на кого-то, кроме нее.

— Что у вас будет возможность узнать. Больше ничего. — Жоффруа говорил тихо и примирительно. — Магистр велел мне быть терпимым к вашим чувствам. Он сказал, что вы мой начальник и я должен относиться к вам только с почтением.

— Но кажется, только у тебя есть ответы, — заметила Стефани.

— Нет, мадам. Я знаю только метки. Ответы, как сказал магистр, должны найти вы все вместе.

Малоун последовал за Кассиопией в просторное помещение с потолком, укрепленным балками, и обшитыми панелями стенами, завешенными гобеленами, на которых были изображены кирасы, мечи, копья, каски и щиты. В длинной комнате, освещенной сверкающими канделябрами, возвышался черный мраморный камин. Из обеденной комнаты сюда пришли остальные, и он заметил необыкновенную серьезность на их лицах. Около окон стоял стол из красного дерева, на котором были разложены книги, документы и фотографии.

— Пришло время увидеть, к каким выводам мы можем прийти, — провозгласила Кассиопия. — На этом столе собрано все, что я смогла найти на интересующую нас тему.

Малоун рассказал остальным о дневнике Ларса и о том, что часть информации в нем фальшива.

— Включает ли это его слова о себе самом? — спросила Стефани. — Этот молодой человек, — она указала на Жоффруа, — прислал мне страницы из дневника, страницы, вырезанные его магистром. Там шла речь обо мне.

— Только вы можете знать, правду ли он сказал или нет, — ответила Кассиопия.

— Она права, — добавил Торвальдсен. — Дневник по большей части подделка. Ларс создал его как ловушку для тамплиеров.

— Еще одна вещь, которую вы удачно забыли упомянуть в Копенгагене, — едко сказала Стефани.

Торвальдсен не поддался на провокацию.

— Важно то, что де Рокфор считает дневник подлинным.

Спина Стефани выпрямилась.

— Вы сукин сын, нас могли убить, когда мы пытались вернуть его.

— Но не убили же. Кассиопия присматривала за вами.

— Думаете, это вас оправдывает?

— Стефани, неужели вы ни разу не утаивали информацию от ваших агентов?

Она придержала язык.

— Он прав, — заметил Малоун.

Она резко повернулась и уставилась на него.

— Сколько раз ты давала мне только часть картины? — продолжил он. — И сколько раз я потом жаловался, что нехватка информации могла меня убить? И что ты мне отвечала? «Привыкай». Тут то же самое, Стефани. Мне нравится это не больше, чем тебе, но я привык.

— Почему бы нам не перестать ссориться и не заняться делом? — предложила Кассиопия.

— И с чего нам начать? — спросил Марк.

— Я бы предложила начать с надгробия Мари д’Отпул де Бланшфор, тем более что у нас есть книга Штиблейна, которую Хенрик приобрел на аукционе. — Она указала на стол. — Вот она, открыта на странице с эскизом.

Они подошли ближе и начали рассматривать рисунок.

— В Авиньоне Кларидон объяснял нам это, — сказал Малоун и поведал им о неверной дате смерти — 1681 год вместо 1781, римской цифре MDCOLXXXI, в которую включен нуль, и о второй римской цифре — LIXLIXL, выгравированной в нижнем правом углу.

Марк взял карандаш со стола и записал на листке 59,59,50.

— Вот эти цифры в обратном порядке. Я опустил нуль в тысяча шестьсот восемьдесят первом. Кларидон прав, в римских цифрах не было нуля.

Малоун указал на греческие буквы на левом камне.

— Кларидон сказал, что это латинские слова, записанные греческими буквами. Он переписал их по-латыни, и получилось «Et in arcadia ego». «И в Аркадии я». Он полагал, что это может быть анаграмма, поскольку в самом предложении мало смысла.