Он не мог объяснить своего поведения, как не мог наверняка сказать, принадлежал ли этот дом аль-Хусейну или кому-то еще. Его охватило странное ощущение, как будто в этом доме происходило что-то такое, что касалось и его самого. Если бы из дома вышел слуга, кухарка или посыльный, то все вопросы были бы сняты, но высокая дверь оставалась запертой. И Нагиб, не получив ответов на свои вопросы, вынужден был уйти.

Пока он добирался до квартиры, которую они снимали вместе с Омаром, в его голове сложился план, как действовать дальше. Нагиб твердо решил отыскать аль-Хусейна еще до того, как вернется Омар, чтобы забрать свой гонорар.

После напряженного путешествия Нагиб спал хорошо и крепко, пока утром его не разбудил громкий и настойчивый стук в дверь. Двое мужчин, египтяне в европейской одежде, попросили впустить их. Они сообщили, что за ним их прислал Али ибн аль-Хусейн. Нагиб подумал о деньгах, которые ему должен был Али, набросил галабию и беспрекословно последовал за незнакомцами.

На полпути Нагиб заметил, что они идут не к зеленому дому, к которому вчера подъехал Али, и спросил, куда его ведут. Один из незнакомцев, здоровенный мужчина с нависшими бровями и плоским, как у боксера, носом, лишь небрежно отмахнулся от него. Другой мужчина, жилистый и коренастый, за мрачным выражением лица которого все же читались некие отголоски доброты, коротко ответил:

— К аль-Хусейну, скоро увидишь.

Настороженность Нагиба росла, а когда у подножия холма Мокаттам показались бараки, сбитые из грубо струганных досок и крытые листовой жестью, он и вовсе разволновался. Здесь жили бедняки, отверженные законом, лишенные судьбой всяких милостей. Они существовали благодаря отбросам с рынков и свалок и тому, что удавалось выпросить их детям в Хелуане, Роде и Гезире, и нередко промышляли воровством. Ночь сеяла страх в этой местности, потому что каждый, кто жил здесь, подвергался большой опасности быть убитым. Ежедневно в непроницаемой сети дорог и лачуг на Мокаттаме исчезали люди, никогда больше не появляясь.

Что задумал сделать с ним аль-Хусейн? Неужели он хотел устранить его как свидетеля торговли опиумом? В то, что его привели сюда, чтобы отдать заработанные деньги, Нагиб, разумеется, не верил.

События последних дней привели к тому, что Нагиб, который не был по натуре трусом, теперь все больше и больше боялся. Страх был вызван осознанием той опасности, которая сопровождала преступную деятельность аль-Хусейна. Нагиб, обладая чутьем на людей, почувствовал, что именно они замышляют, хотя и не убедился окончательно в их намерениях. Чуть замедлив шаг, Нагиб резко прыгнул в сторону, оттолкнув при этом женщину с маленьким ребенком, которая оказалась у него на пути. Начался переполох. Нагиб пустился бежать по узкой улочке между двумя рядами домов и скрылся за первым поворотом. Потом пошел по грязной улице подчеркнуто спокойно, чтобы не привлекать внимание спешкой.

Нагиб почувствовал себя в безопасности, когда увидел вдалеке, среди трущоб мусорщиков, купола и минареты мечети Азункор. Он надеялся, что, добравшись до нее, выйдет наконец из этого лабиринта. Но в этот момент на улице перед ним появились мужчины и, растянувшись цепью, преградили путь. В центре — тот самый боксер. Нагиб обернулся, но с другой стороны навстречу ему двигалась еще одна фаланга. Они приблизились, боксер вышел вперед и ударил Нагиба в лицо с такой силой, что на мгновение у того потемнело в глазах. Он пришел в себя только спустя несколько секунд, когда «провожатые» снова толкнули его вперед, как безропотное животное.

Они остановились перед домом, стены которого были оббиты поржавевшей жестью. В нем не было окон, лишь одна дверь с покосившейся поперечной балкой. Боксер открыл дверь и впихнул Нагиба в темноту дома.

Когда глаза Нагиба привыкли к полумраку — свет в комнату едва попадал через люк в потолке, — он узнал аль-Хусейна. Тот сидел на ящиках, которые Нагиб привез в Каир. Его глаза сверкали яростью.

— Ты действительно думал, что сможешь меня обмануть? — негромко начал он, но именно в этом тихом голосе и крылась угроза. — Ты, червь, хотел меня, Али ибн аль-Хусейна, обмануть?

— Али эфенди, — ответил Нагиб, — о чем ты говоришь? Я выполнил твое задание, как ты просил. А это, как ты сам знаешь, было связано с большой опасностью…

Аль-Хусейн перебил его, махнув рукой:

— Ты, сын вонючего верблюда, рылся в чужих вещах! Я тебя научу, как обманывать Али ибн аль-Хусейна.

Он щелкнул пальцами, что послужило сигналом боксеру. Тот подошел к Нагибу и изо всей силы начал бить его, пока не попал парню в солнечное сплетение. Нагиб упал на пол. Мужчины вылили ему на голову ведро протухшей воды, и он пришел в себя. Поднялся. Из правой ноздри текла тонкая струйка крови.

— Клянусь Аллахом всемилостивейшим, — пробормотал Нагиб, — я не знаю, чего ты хочешь. Это те ящики, которые я получил в Асуане, и я привез тебе их в назначенный срок. За что ты меня бьешь?

— Ты знаешь, что в ящиках?

Нагиб колебался. Стоит ли ему говорить, что он выполнял задание в неведении, или признаться, что открывал ящики и обнаружил опиум? Он взрезал мешок, тут уж не соврешь, наследил. Поэтому Нагиб все же признался, что из любопытства поступил непростительно, открыл один из ящиков.

Али ибн аль-Хусейн поднялся и открыл по очереди все ящики. Полные мешки лежали все еще там. Нагиб вопросительно взглянул на Али, словно хотел сказать: вот видишь, мне нечего поставить в вину. Но прежде чем Нагиб успел что-то заметить, аль-Хусейн в ярости запустил руку в один из вскрытых мешков, вынул пригоршню чего-то и швырнул в лицо Нагибу.

— Ты знаешь, что это? — заревел аль-Хусейн в бешенстве. — Ты знаешь, что ты за мои деньги перевозил из Асуана в Каир?

— Песок? — испуганно спросил Нагиб.

— Пять ящиков песка!

— Но я же собственными глазами видел там белый порошок!

Аль-Хусейн нагло усмехнулся:

— Вот как, значит, ты видел порошок?! И он тебе так понравился, что ты приказал своему напарнику наполнить мешки песком, а сверху положить один мешок с ожидаемым содержимым, чтобы при поверхностном осмотре не заметили подмены.

— Клянусь бородой Пророка, нет! — вскричал Нагиб. — Этого не было!

Али ибн аль-Хусейн подошел к Нагибу и подчеркнуто медленно взял его руками за горло. Его кровь, казалось, вот-вот закипит, лицо побагровело, а глаза едва не вылезли из орбит. Черты лица аль-Хусейна, исказившись, превратились в ужасную гримасу, и он заорал, продолжая сдавливать горло Нагиба:

— Где Омар? Я задушу его собственными руками!

При этом он тряс головой Нагиба так, что, казалось, признание должно было само вылететь из его рта.

Нагиб даже не предпринимал попыток освободиться. Он знал, что в этом нет никакого смысла, и, чувствуя, что сознание покидает его, решил отдаться на милость судьбы. Тысячи мыслей проносились у него в голове. И мысль, что аль-Хусейн может его убить, была не на первом месте. Кто же мог доверять караванщикам? Путь из Хартума в Асуан был неблизким, переход длился около трех недель. За это время можно было легко подменить содержимое ящиков. И потом был еще этот одноглазый на пароходе. Он слишком легко согласился проследить за погрузкой. Нагибу в голову пришла абсурдная мысль: может ли он доверять Омару? А если эта история с двумя англичанами лишь повод, чтобы улизнуть?

— Где этот Омар, я хочу знать! — словно откуда-то издалека доносился до него голос али-Хусейна. Он ослабил хватку, и Нагиб жадно глотнул воздуха.

— Эфенди, — закашлявшись, пробормотал он, — как я уже говорил, Омар остался в Луксоре. Но он вернется. Поверьте мне, Али эфенди. На Омара можно положиться. — Нагиб говорил это, хотя уже и сам не был уверен, можно ли доверять Омару.

— Я буду искать его! — пробормотал али-Хусейн. — Я буду искать его и найду. И пусть Аллах сжалится над тобой, если я его не найду! Иначе… — Он сделал недвусмысленное движение рукой поперек шеи.

Потом Али дал знак двоим охранникам. Те оттащили Нагиба в соседнюю комнату без окон и дверей, связали его по рукам и ногам и бросили в угол. Там он и остался лежать в полной темноте.