— Пойду за бланком схожу, а вы мне пока понятых найдите,— велел Мурыгин и начал подниматься к тропинке.
— А уж это вы, Александр Васильевич, сами! — жестко ответил Любимов.— У вас как-никак университет за плечами.
Он подождал, пока следователь скроется из виду, и добавил:
— Бланк у него в машине, это туда десять минут, обратно десять... А чего — время казенное. Служба идет. По дороге еще кому-нибудь позвонить можно. Пока мы тут пашем.
— Вот такие сейчас приходят... — резюмировал Шишкин.
— Индюки с дорогими мобильниками,— сплюнул Рогов.— Вы видали, какая «труба» у него? С видеокамерой!..
— С камерой не новость,— сказал Стрельцов.— Сейчас уже с телевизорами появились. Очень удобно: преследуешь преступника, а сам одним глазом футбол смотришь... И с подогревом, чтобы ухо не мерзло.
— Прокурор адвокату,— задумался Любимов над новым афоризмом,— друг, товарищ и брат!..
— Так, кончай базар! — скомандовал Шишкин.— Ты, Гриша, дуй в местный отдел, участковых на обход организуй и все грабежи за этот год пересмотри. Может, какие приметы есть. Жора и Вася, вы — в институт к потерпевшему. Больше пока некуда.
Федор Ильич, тесть Рогова, оказался первым клиентом, которого Виригин лично пригласил в адвокатскую контору. Что ж, по-человечески это было приятно — Ильич был мужиком немножко вздорным, но симпатичным.
С деловой, с коммерческой, то есть, точки зрения — начало, конечно, не Бог весть какое... Но с чего-то ведь надо начинать.
Федор Ильич сел за стол перед Виригиным. На столе стояли шахматные часы — и больше ничего. В руке посетитель сжимал квитанцию на оплату коммунальных услуг. Эмоционально потряс документом, положил на стол:
— Вот, Максим, полюбуйся! Нет, ты полюбуйся!..
Максим полюбовался. Квитанция как квитанция.
Модная такая: на хорошей бумаге, двухцветная. Вывоз мусора, радиоточка, отопление... Наверное, они по такой же платят. Сам Виригин вообще никаких квитанций не видел — ими всегда занималась жена.
— Плачу каждый месяц за лифт по шестьдесят два целковых, а он четвертый месяц стоит! — горячился Федор Ильич.— Приходится ножками на шестой этаж. С сумками. С кочанами...
— С чем? — переспросил Виригин.
— Ну, с капустой... Солить.
— А-а... У нас тоже бывает. На выходные вот лифт не работал. Но чтобы четыре месяца — нет, такого не было...
— Так меня не это бесит,— возмущался Федор Ильич.— Хотя и это тоже. Двигатель, говорят, у них полетел, а никто не чинит. Только табличку, как лифтом пользоваться, прикрутили. Зато цены все время растут.
— И как же им пользоваться?..— заинтересовался Виригин.
— Да глупости!..— махнул рукой Федор Ильич.— Дескать, надо нажимать на кнопку с цифрой, соответствующей номеру этажа, на который хочешь...
— Логично, в общем-то... — осторожно заметил Виригин.
— Да я лифтом пользовался, когда они еще пешком под стол ходили!..— взорвался Васькин тесть.
— Шучу, Федор Ильич. Начальству их писали?
— А как же! Всей лестницей. У нас напротив в квартире студент-филолог — складно пишет, без ошибок. Все равно не чинят!.. Но это еще полбеды. Я другого не пойму. Почему с меня деньги за лифт дерут?.. За три месяца сто восемьдесят шесть рублей ноль-ноль копеек. Это же натуральный грабеж. Это ж сколько капусты засолить можно!..
— В контору сходите,— посоветовал Виригин,— потребуйте, чтоб пересчитали.
— Тупее тебя, что ли? — обиделся Федор Ильич.— Ходил!
— Ну не горячитесь вы... Ходили — и что?..
— Послали меня... обратно. Хорошо, с лестницы не спустили. Так вот, я хочу в суд на них подать и деньги вернуть. Мне из принципа важно. Претендент создать.
— Прецедент,— поправил Виригин.
— Без разницы! — мотнул головой старик.— Важно его создать! А то эта мафия что хочет, то и творит.
— Я-то, Федор Ильич, чем помочь могу? — спросил Виригин.
— Ты мне, Максим, заявление в суд продиктуй. Как правильно. И скажи, кому отнести.
— Я, честно сказать, с такими делами еще не сталкивался,— почесал затылок Максим.
— Ты ж адвокат! — удивился Федор Ильич.
— Пока только учусь.
— Так и что, не поможешь? — растерялся посетитель.
Дверь скрипнула. В кабинете, помахивая коричневым кожаным портфелем (еще вчера портфель был черный, заметил Виригин), появился вальяжный, довольный чем-то Мыльников. Он протянул руку Виригину, а посетителю коротко и вопросительно кивнул.
— Зато Борис Авдеевич — адвокат опытный! — обрадовался Максим появлению старшего коллеги.— Поможешь исковое заявление в суд составить?
Мыльников молча нажал на кнопку шахматных часов. Часы затикали.
— Час моего рабочего времени стоит сто долларов,— прокомментировал Мыльников.— Вас устраивает?..
Федор Ильич издал странный звук — примерно так крякает утка. С изумлением посмотрел сначала на Мыльникова, затем на Виригина. Слова вымолвить — не получилось.
— Борь, это тесть моего товарища по «убойному», Васи Рогова,— пояснил Максим.
— Так бы сразу и сказал!..— заговорил Мыльников уже без понтов и пафоса.— Своим мы бесплатно помогаем. Принцип важнее...
Он остановил тикающие часы. Федор Ильич вздохнул с облегчением. Виригин, честно сказать, тоже, — Так чем могу помочь?..— спросил адвокат.
— Вот, заявление в суд... Про лифт.
— Про лифт? Очень интересно...
Мыльников иронично глянул на Максима, но Федора Ильича стал слушать внимательно. Профессионал в любых условиях должен оставаться профессионалом.
* * *
Ольге, секретарше декана факультета Королева, пришлось отпаивать своего начальника валидолом. Узнав о том, что стряслось с Кощеевым, Королев схватился за сердце и рухнул на стул. В факультетской аптечке валидола не оказалось, пришлось бежать в канцелярию. В результате через десять минут весь институт знал, что Дмитрия Петровича убили в Летнем саду...
А декан по-прежнему сидел на стуле и не мог оторвать взгляда от размокшего паспорта Кощеева...
Любимов и Рогов, скорбно склонив головы, стояли рядом.
— Чудовищно! Просто немыслимо! — заговорил наконец Королев.— Ведь совсем недавно юбилей его отметили... Семьдесят пять лет. Три четверти века!..
— Сожалеем.
А что тут еще скажешь? Жизнь — штука злая. И такое понятное чужое горе — помеха розыску. Нужно спешить по горячим следам, а приходится вытирать слезы родственникам и знакомым...
— Дмитрий Петрович — старейший преподаватель вуза, участник войны, наша живая история. Я сам у него учился. Сохранил светлую голову, невзирая на возраст... У меня вот сердце уже... А Дмитрий Петрович здоровый был. Я думал, он до ста доживет... И дожил бы!
— Что он преподавал? — уточнил Рогов.
— Сопротивление материалов,— с горечью в голосе ответил Королев.— Сложнейший предмет. Студенты его не любят. Говорят: «Сопромуть». Я сам Кощееву, помнится, только со второго раза сдал. На четверку... Счастлив был!
— А как же он воевал... если тридцатого года рождения? — не понял Любимов.
— Пацаном в Ленобласти партизанил.
— Надо же,— покрутил головой Любимов. То есть он знал, конечно, что пацаны, если жизнь заставит, могут взять в руки оружие. И даже убивать. В войну это не было редкостью. Да и сейчас — в Чечне или там в Африке... Но все равно — всякий раз задумаешься.
— Кавалер ордена Славы, а медалей — не сосчитать. Господи, почему так нелепо?.. Такой человек... Из-за каких-то копеек...
— То-то и оно, что бумажник на месте.
— Тогда зачем? — изумился декан.— Почему?..
— Возможно, хулиганство,— предположил Любимов.
— А может, и нет,— вступил Рогов.— Враги у него были?
— Да какие в таком возрасте враги!.. Жена давно скончалась, детей нет... Жил себе тихо. Оля, воды налей, пожалуйста...
— А среди студентов? Вот вы сами сказали, что предмет сложнейший. Наверное, кое-кто страдал на экзаменах...
— Да что вы?! Убить — за экзамен?? Старика?!